Шахрияр пожевал губами и мрачно уставился на девушку.

- Плаха подождёт, - выдавил он из себя с неохотой и поднялся на ноги. – Вечером доскажешь, чего не успела. А после уж… после мне твоя голова вряд ли ещё пригодится. Хых!

------------------------------------

Свесив ногу, Кира расслабленно покачивалась в матросском гамаке. Нога цепляла жесткую Сырникову шерсть, щекотавшую босую пятку. Пса эта рассеянная ласка вполне устраивала – он млел. А Кира, скорее всего, его присутствия даже не замечала: она безучастно пялилась сквозь безупречную прозрачность небес – без мысли, без эмоции, без боли. Хорошо…

Хорошо после всех волнений, боли, страха чувствовать себя пустой и гулкой, как алюминиевая канистра. Забавная реакция… Интересно, это откат после смертельной опасности, которую она нежданно-негаданно избежала? Или…

Бывшая одалиска перекатила голову набок, равнодушно уставившись на затылок резной драконьей головы, служащей сомнительным украшением корабельного носа. Голова качалась над горизонтом вверх-вниз, как на качелях…

Откат после смертельной опасности? Как бы не так! – фыркнула Кира. Я этих опасностей за последнее время столько пережила – давно иммунитету пора выработаться!

Не из-за этого вовсе.

Вовсе даже из-за другого. Из-за него одного. Из-за Медведя, проклятого недооборотня! Чтоб он провалился! Тут уж об иммунитете мечтать не приходится – напротив: с каждой встречей и каждым расставанием всё тяжелее и горше. Болезнь прогрессирует и прививки от неё, по всей видимости, не существует…

Где-то на периферии страдающего сознания замаячил Никанорыч. Покрутился недалече, потом присел подле гамака, на якорную бухту, откашлялся и потёр ладонями колени.

- Кхм-кхм… - купец прищурился на утреннее солнце. – Ничё так подружанька твоя, - пробасил неуверенно. – Ладненька така, черноброва… Глазаста – страсть! Откель она родом, говоришь?

Кира лениво качнула ногой:

- Из Персии.

- Угум, - донеслось с якорной бухты. – Надо же! Далёко… А что за семья у ней, не знаешь? Нет? Да откель, конечно… Само собой…

Разговор клеился плохо. Его собеседница безучастно таращилась на драконий затылок. Сырник дрых.

- Добрались-то как вчерась? Благополучно? Не рассказываешь ничего…

Никанорыч почесал нос, сморщился и зычно чихнул:

- Оно, вишь, как получается, - пробормотал он, утираясь огромным, словно наволочка, платком, - не умею я, стал быть, девок утешать. Чего сказать – не придумаю… Опосля такого-то…

- Какого такого? – нехотя проговорила Кира, едва разлепляя губы.

Ушёл бы, надоеда. Как же влом сейчас с кем бы то ни было разговаривать… Дайте пострадать человеку всласть! Себя пожалеть, слезу пустить, дыхание задержать, вспоминая головокружительные ощущения от прикосновения его горячих пальцев, сжавших её плечи перед расставанием…

- Так это, - купец заметно сконфузился, комкая в больших, загорелых лапищах свою замызганную наволочку, - как бы это сказать… Опосля принятия, как говорится,бесчестия от царя тутошнего, бусурманского.

Кира устало перекатила голову с правого уха на левое и посмотрела на собеседника:

- Ох, Никанорыч, ну что в самом деле напридумывал… Не успел царь бусурманский с бесчестием. Не сложилось.

- Ах ты ж боже ж мой, святые угодники! – обрадовался Никанорыч и споро спрятал свою наволочку – символ скорби – в недрах необъятного кафтана. – Слава богу, слава богу… А я-то уж надумал себе… Чего только не надумал, знаешь ли! А всё отчего? Оттого, душа моя, что наблюдаю тоску твою горючую! Почто печалишься? Всё, слава богу, закончилось. И ничем за то ты не поплатилась. Так ведь?

Кира зевнула. «Не поплатилась»?

- В отличие от меня, - буркнул купец таким тоном, что стало очевидно: его просто распирает невысказанная претензия к собеседнице.

Та покосилась на него удивлённо, но промолчала, решив не уточнять, чем именно обидела вышеградского негоцианта: пусть его попыхтит - авось, не взорвётся… Усмехнувшись, она толкнулась пяткой от досок палубы, и гамак вновь закачался в противофазе кораблю – улётный тренажёр на вестибулярный аппарат.

Оба молчали. Кира прикрыла глаза и, представив себя в младенческой люльке, почти задремала.

- Да поплатился! – с вызовом воскликнул Никанорыч, ударив себя ладонями по коленям.

Дремота, вздрогнув, улетучилась.

- Вернее, расплатился! Тебе, может статься, и неинтересно вовсе, сколько усилий мы потратили на твоё спасение и во что нам это обошлось, но…

- Нам? – переспросила Кира.

Купец возмущённо фыркнул.

- Конечно, нам! А ты что думала? Думала, явился герой в логово Кощеево, посёк лихо евойных злобных приспешников, вывел под белы ручки царевну-лебедь из темницы… Так, что ль, по-твоему?

Кира, кряхтя, завозилась в своём вёртком коконе и, спустив ноги вниз, приняла сидячее положение. Вздохнула:

- А по-твоему как?

- По-моему? – возмутился Никанорыч. – Не по-моему, бестолковая, а по-всамделишному! И по нему выходит так: как застряли мы без ветру у энтой богопротивной Муралы, так только тогда и поведал нам капитан наш Синьбаич о кровожадном правителе тутошнем, что девок себе для утех скупает вязанками, а опосля пожирает за завтраком. Мы-то с охранником моим ну дивиться подобному непотребству, а Синьбаич возьми, стал быть, да и пригвозди нас сообщением: и ваша знакомая Кира, говорит, в застенках этого кровожадного деспота томится!

- Как? - прошептала Кира. – Он сказал вам об этом только здесь? А… что же… Как вы здесь тогда…

- Об этом потом! – остановил потрясённую собеседницу Порфирий Никанорыч властным движением руки. – Это уж сама с ним разбирайся, сама выясняй… Так о чём, бишь, я? А, у деспота, стал быть. Я и говорю: надо девку выручать. Негоже бросать душу христьяньску на произвол безумному царьку. Ступай, говорю, брат Медведь на берег, разузнай всё. Коли есть надежда выкупить девицу нашу – я уж не поскуплюсь. И не поскупился!

Никанорыч рывком поднялся с канатной бухты и прошёлся перед гамаком взад-вперёд, хмуро косясь на причину своих неоправданных трат.

Причина, водя глазами вслед его перемещениям, молча ждала подробностей этой душераздирающей истории.

- Вернулся охранник из города на корабль: всё разузнал, говорит, как ты уважаемый Порфирий Никанорыч приказывал. Встретил своего знакомого по франкским походам - служит здеся у одного большого человека – порасспросил его. Тот-то быстро смекнул, пройдоха, что дело барышом пахнет, взялся помочь: я, говорит, всё тебе, друг дорогой, расскажу, как на духу – что во дворце у Шахрияра за порядки и каково там всё заведено. Девок своих, говорит он, падишах сей ежеутренне на плаху посылает, опосля того, как натешится с имя. Это всем, стал быть, известно. Не всем известно, что до плахи на самом деле ни одна ещё не дошла. Во как!

- Не дошла? – наконец-то Киру проняло: апатию как ветром сдуло, в глазах вспыхнуло удивление и живой интерес. – В смысле?

- Вот те и «смысле»! – подбоченился купец, довольный произведённым впечатлением. – В этом гадюшнике – Шахрияркином дворце – его слуги-мошенники давно куют на деле сём себе капитальцы нехилые: принимают, стал быть, подношения от родственников очередной приговорённой и передают им страдалицу с рук на руки. Все довольны. А коли родственнички не озаботились али отсутствуют вовсе – так и тогда девку никто не умерщвляет, а такмо перепродаёт по своим каналам. И это понятно – на кой добро переводить, коли на ём заработать можно…

- То есть, - обомлела бывшая наложница, - султан думает, что отправляет свою очередную жертву на казнь, а на деле её никто не казнит?

- Так я о чём тебе и толкую, балбесина, битый час! В общем, выдал я Медведю кошель серебра, - купец жалобно поморщился, как от зубной боли, - а он при помощи посредничества знакомца своего выкупил тебя у палача. Коли не успели бы мы, перепродали тебя сегодня, девка, в новую неволю…

----------------------------------