Мистер Дуглас нахмурился.
— Перестаньте, доктор. Вы сами сказали, что конференция будет квазидипломатическая. И я согласен на определенную форму протокола. Поэтому моя обязанность предложить вам официальное гостеприимство.
— Видите ли, мой клиент уже получил полную дозу официального гостеприимства, и потребовалось Бог знает сколько усилий, чтобы от него избавиться.
Лицо Дугласа окаменело.
— Сэр, вы намекаете…
— Я ни на что не намекаю. Смит перенес слишком много, и он не привык к официальным церемониям. Здесь же он будет спать спокойно. И я тоже. Я старик, сэр, и предпочитаю собственную кровать. Кроме того, я должен указать на возможность того, что наши переговоры могут прерваться и моему клиенту придется искать другие пути, так что находиться под вашей крышей ему будет в высшей степени неудобно.
Генеральный секретарь выглядел очень мрачным.
— Опять угрозы. Я думал, вы мне доверяете, сэр. Мне показалось, вы говорили нечто о готовности к переговорам?
— Я вам верю, сэр (до тех пор, пока держу в руках), и мы готовы начать переговоры. Это слово я использую в его буквальном значении, а не, как это часто делают сейчас, в качестве синонима сдачи позиций. Однако мы намерены быть конструктивными. И все же мы не можем начать переговоры немедленно. Во-первых, мы еще не готовы, во-вторых, нужно, чтобы истекло какое-то время. Какое — трудно сказать.
— Что вы имеете в виду?
— Мы предполагаем, что Администрация будет представлена делегацией, которую назначите вы, и такое же право будет у нас.
— Разумеется. Но делегации не должны быть большими. Нам потребуется еще два-три человека. Генеральный юрисконсульт… эксперты по космическому праву… Вести переговоры лучше в немногочисленном составе. Чем меньше, тем лучше.
— Совершенно с вам согласен. Наша группа будет невелика. Конечно, Смит, я, еще Честный Свидетель…
— Это еще зачем?
— Свидетель не помешает. Потом еще один-два человека, но одного из них у нас не хватает. У меня есть указания, чтобы присутствовал человек по имени Бен Какстон… а я этого типа обыскался.
Джубал уже давно ждал случая вставить эту ремарку и теперь спокойно ждал ее результатов.
Дуглас выкатил глаза.
— Какстон? Неужели вы имеете в виду этого дрянного репортеришку?
— Тот Какстон, о котором я говорю, ведет колонку в одном из синдикатов.
— Этого никогда не будет!
Харшоу покачал головой.
— Тогда все кончено, мистер секретарь. Мои инструкции не оставляют мне выбора. Сожалею, что отнял у вас столько времени. Прошу меня извинить. — Он протянул руку, чтобы выключить экран.
— Подождите!
— Сэр?
— Я еще не окончил говорить с вами!
— Прошу извинения у Генерального секретаря. Конечно, мы должны были подождать, пока вы нас отпустите.
— Ладно, ладно… Доктор, вы читаете ту чушь, которую сообщают «Новости» о нашем Дворце?
— Боже мой, конечно же, нет.
— Я бы очень хотел быть на вашем месте. Вести переговоры в присутствии журналистов просто невозможно. Мы их пригласим, когда договоримся окончательно. Но даже, если бы они были допущены, Какстона среди них не было бы… Этот человек — чистая отрава… любитель подглядывать в замочные скважины, да еще самого низкого разбора!
— Мистер секретарь, у нас нет возражений против гласности. Более того, мы на ней будем настаивать.
— Чудовищно!
— Возможно. Но я служу своему клиенту так, как считаю для него полезным. Если мы достигнем соглашений, касающихся «Человека с Марса» и планеты, которая является его домом, я хочу, чтобы каждый человек на нашей планете знал, как это было сделано и к чему мы пришли. Иными словами, в том случае, если мы не достигнем цели, люди должны знать, как и почему провалились переговоры. Никаких «Звездных Палат»[258] не будет, мистер секретарь.
— Черт бы вас подрал, я вовсе не имел в виду «Звездную Палату», и вам это прекрасно известно! Я говорю о спокойных, упорядоченных переговорах, без всякого толкания локтями.
— Ну тогда пусть присутствует пресса со своими камерами и микрофонами, а локти им придется оставить снаружи. Это напомнило мне, что сегодня, ближе к вечеру, мы — мой клиент и я — дадим интервью одной из крупнейших телевещательных компаний, и я объявлю, что мы настаиваем на открытых для публики переговорах.
— ЧТО?! Вы не должны давать никаких интервью… сейчас, во всяком случае… Это… это нарушает дух нашей с вами дискуссии!
— Мне так не кажется. Вы, по-моему, полагаете, что гражданин не может разговаривать с прессой без вашего согласия?
— Конечно, нет, но…
— Боюсь, что все равно уже поздно. Обо всем уже договорено, и отложить это можно лишь в том случае, если вы пришлете ко мне еще несколько машин с вашими штурмовиками. Я упомянул об этом только потому, что подумал, будто вы сами захотите заранее сделать заявление по этому поводу, уведомив весь мир, что «Человек с Марса» вернулся и отдыхает в Поконосе. Чтобы не было впечатления, будто правительство захвачено врасплох. Вы меня понимаете?
— Я-то вас понимаю. — Генеральный секретарь буравил Харшоу взглядом. — Пожалуйста, подождите! — И исчез с экрана.
Харшоу подозвал Ларри, прикрывая другой рукой микрофон.
— Слушай, сынок, — шепнул он, — с этим испорченным передатчиком я блефую, имея на руках всего лишь неполный флеш[259]. Выберись тайком из дома, дозвонись до Тома Маккензи, скажи ему, что, если он не добьется того, чтобы вся система заработала как часы, он упустит самую большую сенсацию из всех, что были со времен падения Трои. А потом возвращайся, но будь осторожен — в доме могут быть копы.
— А как я пробьюсь к Маккензи?
— Хм… (на экране снова появился Дуглас)… спроси у Мириам…
— Доктор Харшоу, я последовал вашему совету. Заявление правительства в общем соответствует вашим словам, но содержит еще ряд важных деталей. — Дуглас ухмыльнулся, напустив на себя самый простецкий вид. — Я добавил, что Администрация будет обсуждать с «Человеком с Марса» межпланетные отношения, как только он отдохнет от своей поездки, и это обсуждение будет проходить прилюдно… только прилюдно. — Его улыбка как бы примерзла к лицу, и он уже больше не походил на старого доброго Джо Дугласа.
Харшоу усмехнулся, чувствуя невольное восхищение, — этот старый прохвост хорошо держал удары и умудрился обратить свое поражение в выигрыш для правительства.
— Это превосходно, мистер секретарь. Тут мы поддержим вас до последней точки.
— Благодарю вас. Теперь об этом Какстоне… Допуск прессы на него не распространяется. Пусть смотрит по стереовизору и перевирает содержание передач. Но присутствовать он не будет.
— Тогда переговоры не состоятся, мистер секретарь, что бы вы там ни сказали прессе.
— Мне кажется, вы меня не поняли, советник! Этот человек вел себя по-хамски по отношению ко мне лично. Тут речь идет о личной привилегии…
— Вы правы, сэр. Это дело касается личной привилегии.
— Тогда больше не о чем говорить.
— Вы не поняли меня. Это действительно привилегия. Но не ваша. А Смита.
— А?
— Ваша привилегия — выбирать себе советников, и вы можете пригласить хоть самого дьявола, и мы против этого возражать не сможем. Привилегия Смита — выбирать своих советников и приглашать их на заседание. Если Какстона не будет, мы не приедем. Мы отправимся на другую конференцию. Ту, на которую вас не пригласят. Даже в том случае, если вы говорите на хинди.
Харшоу, как врач, подумал, что человеку в возрасте Дугласа не следует давать волю гневу. Дуглас решил обратиться прямо к «Человеку с Марса».
Майк на экране был виден хорошо — спокойный, молчаливый, как Свидетель. Дуглас сказал:
— Смит, почему вы настаиваете на таком чудовищном требовании?
Харшоу вмешался мгновенно.
— Не отвечай, Майк! — Потом Дугласу: — Ну и ну, мистер секретарь… А Устав? Вы не имеете права спрашивать моего клиента, почему он дал мне те или иные указания. Данное нарушение Устава особенно нетерпимо потому, что мой клиент только недавно научился английскому языку и потому не может сравниться с вами. Если вы выучите марсианский, я еще, может быть, разрешу вам задать ему этот вопрос… на марсианском языке. Но уж никак не сегодня.
