— Я буду сидеть как каменная.

Ей показалось, что Хью задышал спокойнее, и она решила, что ей больше не от чего быть несчастной. К ней пробиралась Карен с фонариком, осторожно продвигаясь по наклонному полу.

— Как отец?

— По-прежнему.

— Скорее всего, ушиб голову, как и я. А ты как? — Она фонариком осветила Барбару.

— Нормально.

— Слава Богу! Я рада, что ты тоже в чем мать родила. Никак не могла найти свои трусики. Джо так старается не смотреть в мою сторону, что на него просто больно глядеть. Все-таки странный он какой-то.

— Я совершенно не представляю, где моя одежда.

— Одним словом, единственный обладатель трусов среди нас — это Джо. А что с тобой случилось? Ты спала?

— Нет. Я была здесь. Мы разговаривали.

— Хм… Обвинение утверждает обратное. Не волнуйся, я никому не открою твою страшную тайну. Мама ничего не узнает — я сделала ей еще один укол.

— А тебе не кажется, что твои выводы слишком поспешны?

— Делать выводы — мое любимое развлечение. Я уверена, что мои непристойные предположения верны. Очень жаль, что я спала ночью. Тем более, что эта ночь у нас, скорее всего, последняя. — Она придвинулась к Барбаре и чмокнула ее. — Я тебя очень люблю.

— Спасибо, Карен. Я тоже люблю тебя.

— Прекрасно. Тогда давай не будем хоронить себя заживо, а порадуемся лучше тому, какими мы оказались отважными ребятами. Ты осчастливила отца тем, что дала ему возможность разыграть шлем. И если ты смогла сделать его еще счастливее, то я этому только рада. — Она выпрямилась. — Ну ладно, пойду разбирать припасы. Если папочка очнется — позови. — Она ушла.

— Барбара!

— Да, Хью! Да!

— Не так громко. Я слышал, что говорила моя дочь.

— Слышал?

— Да. Она джентльмен по натуре. Барбара, я люблю тебя. Может быть, мне не представится другой возможности сказать тебе это.

— Я тоже люблю тебя.

— Милая!

— Позвать остальных?

— Подожди немного. Тебе так удобно?

— Очень!

— Тогда позволь мне немного отдохнуть. А то я совсем ошалел.

— Отдыхай сколько хочешь. Кстати, попробуй пошевелить пальцами ног. У тебя что-нибудь болит?

— О, болит-то у меня много чего, но, к счастью, не слишком сильно. Подожди-ка… Да, вроде все мои конечности в порядке. Теперь можешь звать Джо.

— Особенно спешить некуда.

— Лучше все-таки позовем его. Кое-что нужно сделать.

Вскоре мистер Фарнхэм полностью пришел в себя. Джо потребовал, чтобы он продемонстрировал ему свою невредимость. Оказалось, что и в самом деле, кроме большого количества синяков, мистер Фарнхэм во время взрыва не получил ничего более серьезного: ни переломов, ни сотрясения мозга. Барбара про себя пришла к заключению, что Хью приземлился на кучу баллонов, а она упала на него сверху. Обсуждать это предположение она ни с кем не стала.

Первое, что сделал Хью, — это перетянул ребра Джо эластичным бинтом. Во время процедуры тот то и дело вскрикивал, но после перевязки ему стало явно удобнее. Затем был произведен осмотр головы Карен. Хью решил, что здесь он бессилен.

— Пусть кто-нибудь посмотрит на термометр, — попросил он. — Дьюк?

— Термометр разбит.

— Не может этого быть! Ведь он целиком сделан из металла. Ударопрочная вещь.

— Я уже смотрел на него, — объяснил Дьюк, — пока ты тут эскулапствовал. Кажется, стало прохладнее. Возможно, термометр и ударопрочный, но два баллона раздавили его, как яйцо.

— Ах, вот оно что! Ну ладно, невелика потеря.

— Отец, может быть, хоть теперь испробовать запасное радио? Учти, я просто предлагаю.

— Понятно. Жаль тебя огорчать, Дьюк, но оно, скорее всего, тоже разбито. Мы уже пытались включить его. Ни ответа ни привета. — Он взглянул на часы: — Полтора часа назад. В два часа. Еще у кого-нибудь есть часы?

Часы Дьюка показывали то же самое время.

— С нами, кажется, все в порядке, — заключил Хью, — если не считать запаса воды. Есть несколько пластиковых бутылей, но воду из бака придется экономить — она может пригодиться для питья. Будем обеззараживать ее таблетками. Джо, нам понадобится посуда, чтобы каждый мог черпать воду из бака. Старайтесь соблюдать чистоту. — Затем он добавил: — Карен, когда освободишься, приготовь что-нибудь на завтрак. Пусть это даже Армагеддон, но есть все равно необходимо.

— Даже если это такой Армагеддон, от которого тошнит, — подпустила шпильку Карен.

Отец недовольно повел плечами.

— Девочка моя, придется тебе на доске тысячу раз написать: «Никогда больше перед завтраком не буду говорить о неаппетитных вещах».

— Хью, по-моему, она не сказала ничего неприличного.

— Не надо поддерживать ее, Барбара. Довольно, покончим с этим.

Карен ушла, но вскоре вернулась, неся Доктора Ливингстона.

— Плохая из меня стряпуха, — сообщила она. — Мне все время приходится держать проклятого кота. Он так и рвется помогать.

— Мя-я-а-у!

— Тихо! Придется, видно, дать ему рыбки и только тогда приняться за приготовление завтрака. Чего изволите, Босс Папа Хью? Крем-сюзе?

— С удовольствием.

— Единственное, на что вы можете рассчитывать, — это джем и крекеры.

— Ну и прекрасно. Как идет вычерпывание?

— Папочка, я отказываюсь пить эту воду, даже после обеззараживания. — Она состроила гримасу. — Ты же сам знаешь, что это такое!

— Вполне возможно, больше пить будет нечего.

— Разве что разбавить ее виски…

— М-м-м… У нас вообще острый дефицит жидкостей. В тех двух бутылях, которые я открывал, осталось не больше пятой части.

— Папа, не порти настроение перед завтраком.

— Вопрос в том, правильно ли я распределил виски. Может, лучше приберечь его для Грейс?

— О! — Лицо Карен исказилось в гримасе мучительного раздумья. — Пусть она получает мою долю. Но остальных обделять только потому, что бедняжка Грейс совсем плоха, не следует.

— Карен, в нашем положении грешно издеваться над матерью. Ведь ты прекрасно знаешь, что для нее это, в какой-то мере, лекарство.

— О да! Конечно! А для меня лучшее лекарство — бриллиантовые браслеты и собольи шубы.

— Доченька, не стоит осуждать ее. В этом, наверное, и моя вина. Так, например, считает Дьюк. Когда ты будешь в моем возрасте, то научишься принимать людей такими, какие они есть.

— Погоди, я пробую завтрак. Ну вот… Вполне вероятно, я несправедлива к ней. Но я устала от того, что всякий раз, когда я привожу домой своих приятелей, мамуля обязательно отключается уже к обеду. Или пытается облапить их на кухне и поцеловать.

— Неужели такое бывало?

— А ты что, не замечал? Впрочем, ты в это время почти никогда не бывал дома. Прости.

— Ты тоже прости меня. Но только за то, что я высказал в твой адрес. Мы оба погорячились. А в остальном, как я уже сказал, когда ты доживешь до моих лет…

— Папа, я вряд ли доживу до твоих лет — и ты прекрасно понимаешь это. И если у нас осталось всего две пятых бутылки виски, то почему бы не отдать их тому, кто больше других нуждается в нем?

Он помрачнел.

— Карен, я вовсе не собираюсь сложа руки ждать смерти. Действительно, стало немного прохладнее. Мы еще можем выкарабкаться.

— Что ж… тебе виднее. Кстати о лекарствах: не запасся ли ты при строительстве этого убежища некоторым количеством антабуса?

— Карен, антабус не отбивает желания выпить. Просто, если человек, принявший таблетку, выпьет, он почувствует себя очень скверно. Если твое мнение о нашей дальнейшей печальной судьбе верно, то стоит ли омрачать Грейс последние часы жизни? Ведь я не судья ей, я ее супруг.

Карен вздохнула.

— Папочка, у тебя есть одна отвратительная черта: ты всегда прав. Ладно, так и быть, пусть пользуется моей долей.

— Я просто хотел знать твое мнение. И ты, в некотором роде, помогла принять мне решение.

— И что же ты решил?

— Это не твое дело, заинька. Займись приготовлением завтрака.

— Так и хочется плеснуть тебе в тарелку керосина. Ладно, поцелуй меня, папа.