— Надеюсь, что нет, сэр.

— Что ж, и я надеюсь. Но ты замерз. Хмм… мы сейчас это дело поправим. — Он указал своим стеком. — Видишь склад вон там?

Я невольно бросил взгляд в том же направлении, но ничего не увидел, кроме расстилавшейся до горизонта степи. Только пристально вглядевшись, я различил наконец какое-то строение, которое, казалось, было расположено на линии горизонта.

— Вперед. Обежишь его и вернешься. Бегом, я сказал. И быстрее! Бронски! Пришпорь-ка его.

— Есть, сержант! — Один из той компании со стеками, окружавшей сержанта, рванулся за Дженкинсом, легко его догнал и звучно стегнул по штанам стеком.

Зим повернулся к нам. Он раздраженно прохаживался туда-сюда вдоль строя, искоса оглядывая нас. Наконец остановился, тряхнул головой и сказал, обращаясь явно к самому себе, но так, что всем было слышно:

— Кто бы мог подумать, что этим буду заниматься я! Он опять оглядел нас.

— Эй вы, обезьяны… нет, даже «обезьяны» для вас слишком хорошо. Жалкая банда мартышек… За всю свою жизнь я не видел такой толпы маменькиных сынков. Втянуть кишки! Глаза прямо! Я с вами разговариваю!

Я невольно втянул живот, хотя и не был уверен, что он обращается ко мне. А он все говорил, все хрипел, и я начал забывать о холоде, слушая, как он бушует. Он ни разу не повторился и ни разу не допустил богохульства и непристойности. Однако он умудрился описать наши физические, умственные, моральные и генетические пороки с большой художественной силой и многими подробностями.

Но я не был потрясен его речью. Меня больше заинтересовала ее внешняя сторона — язык, манера говорить.

Наконец он остановился. Потом снова заговорил:

— Нет, я не знаю, что делать. Может, отослать их всех обратно. Когда мне было шесть, мои деревянные солдатики выглядели куда лучше. Ну хорошо! Есть кто-нибудь в этой куче, кто думает, что может сделать меня? Есть хоть один мужчина? Отвечайте.

Наступило короткое молчание, в котором, естественно, принял участие и я. Я хорошо понимал, что не мне с ним тягаться.

Но тут с правого фланга шеренги раздался голос:

— Может быть… думаю, я смогу… сэр.

На лице Зима появилось радостное выражение.

— Прекрасно! Шаг вперед. Я хочу на тебя взглянуть.

Новобранец вышел из строя. Выглядел он внушительно: по крайней мере, на три дюйма выше самого Зима и даже несколько шире в плечах.

— Как твое имя, солдат?

— Брэкенридж, сэр.

— Каким стилем ты хочешь драться?

— Какой вам по душе, сэр. Мне все равно.

— О'кей. Тогда обойдемся без всяких правил. Можешь начинать как захочешь. — Зим отбросил свой стек.

Борьба началась — и тут же закончилась. Здоровенный новобранец сидел на земле, придерживая правой рукой левую. Он не издал и звука.

Зим склонился над ним.

— Сломал?

— Думаю, что да …сэр.

— Виноват. Ты меня немного поторопил. Ты знаешь, где санчасть? Ну, ничего. Джонс! Доставьте Брэкенриджа в санчасть.

Когда они уходили, Зим хлопнул парня по правому плечу и тихо сказал:

— Попробуем еще раз — примерно через месяц. Я тебе объясню, что у нас сегодня получилось.

Эта фраза скорее предназначалась только для Брэкенриджа, а я расслышал лишь потому, что они стояли совсем недалеко от того места, где я постепенно превращался в сталактит.

Зим вернулся и крикнул:

— О'кей, в этой компании по крайней мере один оказался мужчиной. Мое настроение улучшилось. Может, еще кто-нибудь найдется? Может, попробуем вдвоем? — Он завертел головой, осматривая шеренгу. — Ну, что же вы, мягкотелые, бесхребетные… Ого! Выйти из строя.

Вышли двое, стоявшие рядом в строю. Я подумал, что они договорились между собой шепотом. Зим улыбнулся.

— Ваши имена, пожалуйста. Чтобы мы сообщили вашим родственникам.

— Генрих.

— Какой Генрих? Ты, кажется, что-то забыл?

— Генрих, сэр. Битте. — Парень быстро переговорил с другим и добавил: — Он не очень хорошо говорит на стандартном английском, сэр.

— Майер, майн герр, — добавил второй.

— Это ничего. Многие из тех, кто приходит сюда, поначалу не умеют хорошо болтать. Я сам такой был. Скажи Майеру, чтобы не беспокоился. Он понимает, чем мы будем заниматься?

— Яволь, — тут же отозвался Майер.

— Конечно, сэр. Он понимает, только не может быстро объясняться.

— Хорошо. Откуда у вас эти шрамы на лице? Гейдельберг?

— Найн… нет, сэр. Кенигсберг.

— Это одно и то же. — У Зима в руках снова был его жезл. Он покрутил его и спросил: — Может быть, вы тоже хотите драться с жезлами?

— Это было бы несправедливо, сэр, — ответил Генрих. — Мы будем драться голыми руками, если вы не возражаете.

— Как хотите. Кенигсберг, да? Правила?

— Какие могут быть правила, сэр, если нас трое?

— Интересное замечание. И договоримся, что, если у кого-нибудь будет выдавлен глаз, его нужно будет вставить обратно, когда мы закончим драться. И скажи своему соотечественнику, что я готов. Начинайте, когда захотите. — Зим отбросил свой жезл.

— Вы шутите, сэр. Мы не будем выдавливать глаза.

— Не будем? Договорились. И давайте начинайте. Или возвращайтесь обратно в строй.

Я не уверен, что все произошло так, как мне помнится теперь. Кое-что подобное я проходил позже, на тренировках. Но думаю, случилось вот что: двое парней пошли на сержанта с двух сторон, пока не вступая с ним в контакт. В этой позиции для человека, который работает один, есть выбор из четырех основных движений, дающих возможность использовать преимущества более высокой подвижности и координированности одного по сравнению с двумя. Сержант Зим всегда повторял (он был совершенно прав), что любая группа слабее одного, за исключением того случая, когда эта группа специально подготовлена для совместной работы. К примеру, сержант мог сделать ложный выпад в сторону одного из них, затем внезапно рвануться к другому и вывести его из строя (в элементарном варианте — хотя бы ударом по коленной чашечке). Затем спокойно разделаться с первым из нападающих.

Однако он позволил им обоим напасть. Майер быстро прыгнул к нему, видимо, надеясь каким-то приемом повалить сержанта. После этого Генрих мог, например, пустить в ход свои тяжелые ботинки. Поначалу, по крайней мере, казалось, что сценарий развивается именно так.

На самом деле с захватом у Майера ничего не вышло. Сержант Зим, поворачиваясь ему навстречу, одновременно ударил двинувшегося к нему Генриха в живот. В результате Майер как бы взлетел и мгновение парил в воздухе.

Однако единственное, что можно было утверждать точно, — это то, что борьба началась, а потом оказалось, что на земле мирно спят два немецких парня. Причем лежали они рядом, только один лицом вверх, а другой — вниз. Над ними стоял Зим, у которого даже не сбилось дыхание.

— Джонс, — сказал он. — Нет, Джонс ушел, не так ли? Махмуд! Принеси-ка ведро воды и верни их на место. Кто взял мою палку?

Немного погодя ребята пришли в сознание и мокрые вернулись в строй. Зим оглядел нас и спросил уже более умиротворенно:

— Кто еще? Или приступим к упражнениям?

Я никак не ожидал, что кто-нибудь еще отважится попробовать. Однако неожиданно с левого фланга, где стояли самые низкорослые, вышел из шеренги парень. Он повернулся и прошел к центру строя. Зим посмотрел на него сверху вниз.

— Только ты один? Может, хочешь взять себе партнера?

— Я лучше один, сэр.

— Как хочешь. Имя?

— Суцзуми, сэр.

Глаза у Зима округлились.

— Ты имеешь отношение к полковнику Суцзуми?

— Я имею честь быть его сыном, сэр.

— Ах вот как! Прекрасно! Черный пояс?

— Нет, сэр. Пока еще нет.

— Приятно послушать скромного человека. Ладно, Суцзуми. Будем драться по правилам или пошлем за доктором?

— Как пожелаете, сэр. Однако я думаю, если позволите высказать мне свое мнение, что по правилам будет благоразумнее.

— Не совсем понимаю, о чем ты, но согласен. — Зим опять отбросил свой жезл, затем они отступили друг от друга, и каждый из них поклонился, внимательно следя за противником.