Он не ответил. Пустой экран. Ни звука.

Я в энергичных выражениях вспомнил предков этого компьютера. Гвен спросила:

— А ты нажал кнопку «исполнять»?

— Разумеется, — буркнул я и нажал ее опять.

Тут же засветился экран, а динамик гаркнул так громко, что у меня заломило зубы:

— Как вы произносите слово «комфорт»? Сегодня каждый мудрый житель Луны — слишком много работающий, перебравший стимуляторов и живущий в постоянном стрессе — произносит его К, О, М, Ф, И, С, то есть «комфис», рекомендованный терапевтами для уменьшения кислотности, против кишечных колик, язвы желудка и просто от боли в животе. «Комфис»! Он способен на большее! Смело положитесь на фирму «Тигровый бальзам», выпускающую КОМФИС!

Он способен на большее! Спросите вашего терапевта.

Затем какие-то визгливые недоумки запели о восхитительных достоинствах «комфиса».

— Этот гроб с электроникой не выключается!

— Ударь по нему.

— Чего?

— Врежь ему, Ричард.

Логики в ее совете я не увидел, но поскольку он совпал с моими эмоциональными потребностями, я отвесил компьютеру солидный шлепок. Он продолжал нести всякий бред о достоинствах питьевой соды, которую вам пытались всучить втридорога.

— Милый, его надо стукнуть посильнее. Электрончики — создания пугливые, но смышленые — нужно им показать, кто тут хозяин. Смотри, как это делается.

Гвен врезала компьютеру от души — я даже испугался, что корпус треснет.

И на экране тут же появилось:

К спуску готов. Время ноль = 21-06-17.0

Часы на дисплее показывали 21-05-42.7. У меня осталось ровно столько времени, чтобы успеть бросить взгляд на радарный альтиметр (высота двести девяносто восемь километров, постоянная) и на окошечко допплера, показавшего, что мы произвели ориентацию корабля вдоль линии нашего полета с достаточной точностью… хотя понятия не имею, что я успел бы сделать с ориентацией за оставшиеся у меня секунд десять, окажись она неверной. Наш «вольво» осуществляет прецессию, пользуясь гироскопами, а не маленькими парными ракетными двигателями ориентации. Гироскопы, конечно, дешевле, чем двенадцать двигателей плюс мешанина питающих их трубопроводов, зато работают они медленнее.

Потом все произошло одновременно: часы показали «время ноль», заработал двигатель, вдавив нас в обивку кресел, а на дисплее появилась программа включения тормозных импульсов. В верхней строке значилось:

21-06-17.0 — 19 секунд

21-06-36.0

Душка двигатель проработал ровно девятнадцать секунд и отключился, даже не поперхнувшись.

— Убедился? — спросил Гвен. — Просто с ними надо построже.

— Я не верю в одушевленность предметов. — Разве? Как же ты тогда управляешься с… Прости, милый. Не бери в голову, Гвен обо всем позаботится.

Капитан Полночь промолчал. Нельзя сказать, чтобы я надулся. Но, черт возьми, анимизм — чистой воды предрассудок. (Только не в отношении оружия.)

Я переключился на тринадцатый канал, подходило время пятого тормозного импульса. Я уже приготовился передать управление диспетчеру из ГКЛ (капитан Шишка), и тут наш ненаглядный электронный идиот очистил свою оперативную память, где сейчас хранилась программа снижения. Таблица тормозных импульсов на дисплее потускнела, задрожала, съежилась в точку и исчезла. Я отчаянно надавил кнопку перезагрузки — никакого результата.

Капитан Полночь, как всегда неустрашимый, сразу понял, что ему делать:

— Гвен! Этот поганец потерял программу!

Гвен перегнулась через меня и влепила компьютеру оплеуху. Таблица, разумеется, не восстановилась — уж если оперативная память накрывается, ее содержимое исчезает навсегда, как лопнувший мыльный пузырь, — зато пошла перезагрузка! Вскоре в левом верхнем углу экрана приглашающе замигал курсор.

— Ты не помнишь время следующего торможения, дорогой? И его длительность?

— В двадцать один сорок семь семнадцать. А длительность, э-э-э… одиннадцать секунд. Да, точно — одиннадцать.

— Сейчас проверю обе цифры. Проведи это торможение вручную, потом дай ему команду заново рассчитать потерянное. — И то верно. — Я ввел команду на торможение. — После этого я буду готов передать управление Гонконгу.

— Считай, мы уже выбрались из чащи, дорогой, — одно ручное торможение, а дальше нас посадит диспетчер. Но все же надо заново рассчитать программу посадки — для собственного спокойствия.

Ее слова показались мне оптимистичнее собственных ощущений. Я никак не мог вспомнить, какие у нас должны быть вектор и высота, чтобы передать управление ГКЛ. Но ломать голову времени уже не осталось: приближался момент торможения.

Я ввел исходные данные:

21-47-17.0 — 11 секунд

21-47-28.0

Уставившись на часы, я стал отсчитывать про себя секунды, и через семнадцать секунд после 21–47 надавил кнопку зажигания. Включился двигатель. Я так и не узнал, кто его включил — я или компьютер. Я не снимал пальца с кнопки, продолжая отсчитывать секунды, и, насчитав одиннадцать, отнял палец.

Двигатель не выключился.

(…и никто не узнает, где могилка моя!) Я поковырял кнопку зажигания. Нет, не заело. Тогда я ударил по компьютеру. Двигатель продолжал реветь, вдавливая нас в кресла.

Гвен перегнулась через меня и отключила питание компьютера. Двигатель мгновенно смолк.

Я попытался унять дрожь.

— Спасибо, второй пилот.

— Есть, сэр.

Выглянув в иллюминатор, я решил, что до поверхности гораздо ближе, чем мне бы хотелось, поэтому сразу сверился с радарным альтиметром.

Девяносто с чем-то километров — третья цифра непрерывно менялась.

— Гвен, сдается мне, сядем мы не в Гонконге Лунном.

— Мне тоже.

— Так что теперь наша задача — посадить этот металлолом, не разломав его окончательно.

— Согласна, сэр.

— Так где мы сейчас, хотя бы примерно? Вот что мне хотелось бы узнать. На чудеса я не надеюсь.

Поверхность Луны впереди — вернее, позади; мы все еще были ориентированы кормой назад для торможения — выглядела ничуть не привлекательнее обратной стороны. Не очень подходящее местечко для аварийной посадки.

— Нельзя ли развернуться в обратную сторону? — попросила Гвен. — Если увидим Голден Рул, это поможет нам сориентироваться.

— Хорошо. Посмотрим, смогу ли развернуть корабль.

Я взялся за рукоятку прецессии и начал разворачивать космокар на сто восемьдесят градусов. Когда во время разворота мы на какое-то время снова очутились вниз головой, я заметил, что поверхность ощутимо приблизилась.

Наконец корабль остановился — горизонт тянулся справа налево, а небо оказалось «внизу». Немного неудобно, но… нам так хотелось снова увидеть недавно покинутый дом, Голден Рул.

— Ты его видишь?

— Нет, Ричард.

— Он должен быть где-то над горизонтом. Не удивительно, он был весьма далеко, когда мы видели его в последний раз, а последнее торможение подбросило нам свинью. Большую и толстую. Так где мы находимся?

— Когда мы разворачивались, то пролетели над большим кратером… это Аристотель?

— А не Платон?

— Нет, сэр. Платон западнее нас и все еще в тени. Может, то была неизвестная мне кольцевая гора… но тогда гладкая равнина к югу — очень гладкая равнина — это Аристотель.

— Гвен, мне совершенно все равно, как он называется; мне придется попробовать посадить наш фургон на эту гладкую равнину. На очень гладкую равнину. У тебя нет идеи получше?

— Нет, сэр. Мы падаем. Если мы увеличим скорость и перейдем на круговую орбиту на этой высоте, у нас скорее всего не хватит горючего для посадки. Так мне кажется.

Я бросил взгляд на расходомер горючего. Проклятое долгое торможение обошлось мне в немалую долю запаса «дельта v». Выбора уже не осталось.

— Сдается мне, твоя догадка верна — так что будем садиться.

Посмотрим, сумеет ли наш дружок рассчитать орбиту параболического спуска с этой высоты — потому что я намерен полностью погасить скорость и попросту свалиться вниз, едва мы окажемся над ровным местом. Что скажешь?