Не то чтобы такая нужда была — я успел на опыте убедиться в том, что и без того знал из теории: орнитоптеры летают медленно.

— Могу ли я осведомиться, какие у капитана планы? — обеспокоенно сказал Джейк.

— Хочу оставить полковнику Аркебузскому подарочек на память. Ая Плутишка!

— Пока что на борту, босс.

Я передал управление Ае, а сам стал приглядывать за теми махолетами, что находились в воздухе. Угнаться за нами эти нелепые птицы не могли, но всегда оставалась опасность, что какой-нибудь летчик подвернется под руку, где не нужно.

Большинство их подворачиваться явно не собирались, они кучковались справа и слева по нашему курсу. Я взглянул на столб дыма — он был прямо впереди — и увидел то, чего раньше не заметил: орнитоптер за дымом.

Джейк тихо ахнул, но ничего не сказал. Мы шли на столкновение примерно на девятистах километрах в час, большую часть которых составляла наша скорость. Пилот-самоубийца? Сумасшедший? Или кто-то со страху утратил контроль над машиной?

Я подпустил его на тысячу метров, оказавшись почти в дыму и чуть не задевая землю — мы были уже метрах в двухстах над поверхностью, — и завопил:

— Разведка!

Да, Дити безукоризненный программист: небо было черное, мы находились на высоте десять километров, и насколько я мог судить, внизу под нами тянулись те же голые холмы, с которыми мы расстались пять минут назад — в общем, жизнь была прекрасна, и единственное, о чем я сожалел, — это что я не услышу, как полковник Шерамурский объясняется с великим князем по поводу «корабля-призрака», появившегося на вооружении у «британских шпионов».

Интересно, принято у русского дворянства почетное харакири? Может, у них в ходу символический заряженный пистолет? Ну, вы понимаете: опозоренный офицер возвращается к себе и обнаруживает, что кто-то заботливо зарядил его пистолет и положил к нему на стол… избавив этим полк от скандального судебного процесса.

Мне вовсе не хотелось, чтобы сукина сына расстреляли: пускай просто разжалуют. Тогда у него будет досуг поразмышлять об учтивости и дипломатическом протоколе — за чисткой конюшен.

Я проверил курс: мы по-прежнему шли на запад.

— АЯ ПЛУТИШКА, РАЗВЕДКА!

Снова черное небо, все тот же унылый пейзаж…

— Второй пилот, стоит ли нам снижаться для улучшения видимости? На это потребуется либо горючее — не очень много, но потребуется, — либо время, чтобы упасть достаточно низко и перейти в планирующий полет. Ни лишнего горючего, ни лишнего времени у нас нет.

— Капитан, по-моему, на этом участке разведку проводить не стоит.

— Осторожнее с этим существительным, лучше сказать «обследование».

— Капитан, можно мне сказать?

— Дити, если ты говоришь как астронавигатор, то не можно, а нужно.

— Я могла бы видоизменить программу и задать высоту пониже, только я должна знать, начиная с какой высоты возможен планирующий полет. Это нам сэкономит и время, и горючее.

— Обычно километров с восьми. Трудно сказать, мы не знаем, какое тут давление на уровне моря.

— Я изменю угол так, что мы будем всякий раз оказываться на высоте восемь километров. Сделать?

— За какое время мы по прибытии падаем на два километра?

Она ответила почти не задумываясь:

— За тридцать две с половиной секунды.

— Неужели всего за полминуты? Кажется, что больше.

— Тридцать две целых шесть десятых секунды, капитан, если у этой планеты такое же ускорение свободного падения, как у Марса в нашей Вселенной, — триста семьдесят шесть сантиметров в секунду в квадрате. Я уже пользовалась этой цифрой и не обнаружила расхождений. Только я не понимаю, как эта планета удерживает такую мощную атмосферу, в то время как на Марсе — на нашем Марсе — атмосфера совсем разреженная.

— Возможно, в этой вселенной другие физические законы. Спроси своего отца. Вселенными заведует он.

— Есть, сэр. Так скорректировать программу?

— Дити, никогда не трогай систему, которая достаточно хорошо работает — Первое Следствие Закона Мэрфи. Если мы попадаем в скучную местность, вот как эта — мы просто убираемся прочь. Если местность обещающая, то полминуты подождать можно, а дополнительная высота обеспечит нам более полный общий обзор. АЯ ПЛУТИШКА, РАЗВЕДКА!

Мы ахнули. Всего тридцать километров, но никаких голых холмов уже не было: земля была зеленая, довольно ровная, а самое главное — под нами текла река. Или канал.

— Бог ты мой! Второй пилот, держи меня крепче — не позволяй тратить горючее. Дити, считай секунды. Каждый осматривает свой сектор, увидев что-либо интересное — докладывает.

Дити начала отсчет: «…тринадцать… четырнадцать… пятнадцать…» — и каждая секунда казалась десятью. Я снял руки со штурвала во избежание соблазна. Канал — или реку — спрямляли, обустраивали и обихаживали годами, возможно, тысячелетиями. Профессор Ловелл[590] оказался прав, его теория была верная, только вселенная не та.

— Дити, каково расстояние до горизонта?

— …семнадцать — приблизительно двести пятьдесят километров — двадцать…

Я мягко положил руки на штурвал:

— Лапочка, в первый раз слышу, как ты употребляешь слово «приблизительно».

— …двадцать четыре — данные же неполные! — двадцать шесть…

— Можешь прекратить отсчет: я почувствовал воздух. — Крылья лучше пусть будут выдвинуты полностью, подумал я, очень может быть, что мы захотим задержаться здесь подольше. — Неполные данные?

— Зебадия, расстояние все время менялось, к тому же ты заставил меня считать секунды. Дальность горизонта при высоте десять километров должна составлять двести семьдесят километров с точностью до одного процента. Это считая, что планета строго сферична и что она ничем не отличается от Марса в нашей Вселенной — между тем и то и другое неверно. Не учитываются последствия рефракции, с ними и у нас сложно, а здесь я просто ничего про это не знаю. Я подошла к делу чисто геометрически: тангенс угла четыре градуса тридцать семь минут…

— Четыре с половиной градуса? Откуда ты взяла эту цифру?

— Ох! Прости, милый, я опустила примерно шесть промежуточных шагов. На Земле одна морская миля соответствует одной угловой минуте, так?

— Да. Если не считать незначительных оговорок. При работе с секстантом, счислении пути, на карте — миля равна минуте, минута миле. Так проще. А то пришлось бы считать, что в минуте тысяча восемьсот пятьдесят три метра, это затруднило бы расчеты.

— Один-восемь-пять-три запятая один-восемь-семь-семь-ноль-пять плюс, — уточнила она. — Очень затруднило бы. Лучше не переводить в метрические единицы до последнего шага. Но, Зебадия, здесь соотношение проще. Одна угловая минута равна одному километру, разницей можно пренебречь. Ну так вот, я приняла высоту за десять километров, вычислила арксинус, применила формулу для половинного угла и получила четыре градуса тридцать семь минут, или двести семьдесят семь километров, до теоретического горизонта. Понял?

— Я все понял, кроме одного: где ты прячешь в своем тренировочном костюме тригонометрические таблицы. Я-то прячу их в головке у Аи, она мне все и решает… — Так, теперь можно было тихонько пойти на снижение — только осторожно.

— Знаешь, я обошлась без таблиц. Я вычисляла, но простым способом: неперовские логарифмы[591] и углы в радианах, потом перевела в градусы, чтобы удобнее было указывать дальность в километрах.

— Это, по-твоему, простой способ?

— Для меня да, сэр!

— Все равно нечего нос задирать. Я же тебе объяснил, что тебя любят не за ум, а за тело. Люди-компьютеры, которых показывают в цирке, по большей части уроды уродами и, кроме своего единственного фокуса, ничего больше не умеют. А ты к тому же еще и вполне адекватно готовишь.

Ответом мне послужило ледяное молчание. Я продолжал наклонять машину книзу.

— Пора браться за бинокль, Джейк.

— Есть, сэр. Капитан, считаю своим долгом дать вам совет. Этой последней репликой вы поставили свою жизнь под угрозу.