Короче, наконец мы покончили с ресторанными делами, я достал подарки, которые прислала Лаура их детям, восхитился самыми новыми фотографиями ребят, показал им снимки Лауры и моих детей. Выполняя этот древний ритуал, я все думал о ней, о фее, конечно. Длиннорукий и длинноногий Джо-Аарон был уже не тем маленьким мальчиком, которого я помнил по последнему визиту. Либби была примерно на год младше нашей старшенькой, а возраст Джо-Аарона я знал до секунды, и это значило, что ему тогда было примерно столько, сколько и мне, когда меня почти тысячу лет назад едва не застукали на девчонке в церкви на колокольне.
Мой крестник уже не был ребенком. Он сделался юношей, и пара шаров служила ему не просто для украшения. Если он уже не успел опробовать их, то, безусловно, нервничал и обдумывал, как это сделать. В голове моей мелькали возможные варианты, как в памяти умирающего картинки прошлой жизни. Кстати, это неправда. Но я справился с собой и проявил тонкость. И дипломатию. Я сказал: «Джо, а кого ты запираешь на ночь? Либби? Или этого молодого волчонка?»
Машина хихикнула.
— Ничего себе дипломатия.
— А как еще сказать, дорогуша? Они явно были удивлены. Когда я выразился пояснее, Ллита вознегодовала; Как это так — лишить ее детей общества друг друга? Тем более что они спят вместе с самого младенчества, к тому же у них просто не хватает места. Или я хочу предложить ей спать вместе с Либби, а Джо-Аарону — с Джо? Если так, пусть я забуду об этом. Минерва, люди в основном ничего не понимают в науках, а генетика числится последней в списке. К этому времени со дня смерти Грегора Менделя миновало целых двенадцать столетий, но тем не менее люди по-прежнему доверяли бабьим сказкам… Как и теперь, должен добавить.
Итак, я приступил к объяснениям, понимая, что Ллита и Джо не глупы, а просто невежественны. Она немедленно набросилась на меня. Да-да, Аарон, конечно. Я уже думала о том, что Либби может захотеть выйти замуж за Джо-Аарона, — а она, безусловно, захочет. И я знаю, что здесь, на Единогласии, на подобные вещи смотрят косо. Но глупо разрушать счастье детей из-за суеверия. Поэтому, если это случится, мы решили, что им придется перебраться в Коломбо или по крайней мере в Кингстон. Там они смогут поменять фамилии и пожениться, и никто не станет их укорять. Нам, конечно, не хотелось бы, чтобы они жили от нас так далеко, но мы не станем мешать их счастью.
— Она любила их, — проговорила Минерва.
— Да, любила, дорогуша, в соответствии с точным определением этого слова. Для Ллиты благополучие и счастье детей значили больше, чем ее собственные. Поэтому я и попытался ей объяснить, почему табу на брак брата и сестры не является суеверием, что подобный союз представляет собой реальную опасность, несмотря на то что в их случае все оказалось в порядке.
Сложнее всего было объяснить причины. Начинать прямо со сложностей генетики, объяснять их людям, не знающим даже элементарной биологии, все равно что пытаться ознакомить с понятиями многомерной матричной алгебры человека, который снимает ботинки, чтобы сосчитать до двадцати.
Джо подчинился моему авторитету. Но Ллита относилась к тому сорту людей, которые всегда должны знать все «почему», иначе она ограничивалась ласковой упрямой улыбкой и, соглашаясь со мной на словах, поступала так, как и намеревалась поступить с самого начала. Ллита была смышленой — выше среднего уровня, однако при этом страдала от демократического недостатка: ей казалось, что ее личное мнение не хуже любого другого; тогда как Джо был подвержен аристократической болезни: он принимал мнение авторитета. Я не знаю, какое из сих заблуждений более патетично, споткнуться можно так и этак. Однако в этом отношении я вполне понимал Ллиту и знал, что ее необходимо убедить.
Минерва, как уместить суть исследований, проводившихся тысячу лет, в час разговора? Ллита даже не представляла, что организм ее воспроизводит яйца, то есть яйцеклетки. Напротив, она была убеждена, что это не так: ведь за свою жизнь она приготовила тысячи яиц — вареных, жареных, взболтанных и так далее. Но она слушала, а я выбивался из сил, имея в своем распоряжении лишь карандаш и бумагу, тогда как необходима была обучающая машина генетического института.
Но я держался, рисовал схемы, жутким образом усложнял очень сложные вопросы и наконец решил, что они усвоили представление о генах, хромосомах, Редукции хромосом, парных генах, доминантах, рецессивах и то, что от плохих генов получаются недоразвитые дети. А о дефективных младенцах, слава Фригг со всеми ее бесчисленными именами, Ллита слыхала с самого нежного возраста, слушая сплетни старших Рабынь. Тут она перестала улыбаться.
Я спросил, играют ли они в карты. Без особой надежды, поскольку у них не было времени для подобных занятий. Но Ллита принесла из детской пару колод. Карты были самыми обычными, из тех, что использовались тогда на Единогласии: пятьдесят шесть карт четырех мастей; черви и бубны красные, трефы и пики черные. В каждой масти были короли, и с их помощью я изобразил старинную случайную ситуацию, используемую в азах генетики и в игре «Давайте сделаем здорового младенца», в которую играют дети здесь, на Секундусе, и которая объясняет им все задолго до того, как они повзрослеют настолько, чтобы вступать в половые отношения.
Я сказал: «Ллита, черные карты — рецессивные, красные карты — доминантные; бубны и трефы идут от матери, а черви и пики достаются от отца. Черный туз — это смертоносный ген, вызывающий рождение мертвого ребенка; черная дама дает нам "голубого" младенца — ну, такого, когда нужна операция, чтобы он остался в живых, — и так далее». Минерва, я установил правила для определения возможности усиления плохого гена, и для брата с сестрой она оказалась в четыре раза выше, чем для неродственников. Я объяснил им, почему так происходит, а потом заставил их записать результаты двадцати раскладов при каждой степени родства во всех сочетаниях или комбинациях.
Минерва, моя аналогия была не столь хороша, как в детсадовской игре «Сделаем здорового ребенка», но с помощью двух колод с различными черными мастями я сумел проиллюстрировать влияние степени единокровия. Ллита сперва заинтересовалась, потом начала мрачнеть всякий раз, как только новый расклад карт заставлял черную масть усиливать черную.
Она раскладывала карты по правилам для брата и сестры, и дважды туз треф сочетался с тузом пик, суля младенцу смерть. Тут она остановилась, побледнела и взглянула на нас. «Аарон, — медленно сказала она с ужасом, — неужели мы должны запихнуть Либби в пояс невинности? Ой, нет!»
Я мягко сказал ей, что все не так уж и плохо. Никуда кроху Либби не надо запихивать — следует просто сделать так, чтобы дети не могли пожениться и чтобы Джо Аарон не удалось сделать сестре ребенка даже случайно. Короче, не беспокойся, дорогая!
— Лазарус, — произнес компьютер, — а могу я спросить: каким образом вы плутовали во время этих карточных игр?
— Почему ты так решила, Минерва?
— Беру назад свой вопрос, Лазарус.
— Конечно же, я жулил всеми известными мне способами. Я ведь говорил тебе, что им некогда было играть в карты, а вот мне приходилось иметь дело с каждым видом колод и играть по самым разным правилам. Минерва, свой первый нефтяной колодец я получил от парня, который напрасно решил воспользоваться в игре краплеными картами. Дорогуша, Ллиту нужно было убедить, но сперва ее следовало напугать. Я использовал все возможные способы: передергивал, перевертывал, манипулировал с колодой прямо у них перед носом. На сей раз я играл не на деньги — я просто должен был их убедить, что инбридинг годится для животных, а не для их обожаемых детей. И я добился этого.
(Опущено.)
…здесь, Ллита, твоя спальня, то есть твоя и Джо. Комната Либби примыкает к вашей, а Джо-Аарон обитает дальше по коридору. Как вы устроитесь потом, зависит от того, кто у вас родится — мальчик или девочка, — и от того, сколько детей у вас будет и когда появятся новые. Но оставлять колыбель в комнате Либби надолго нельзя — вы можете временно пользоваться этим предлогом, чтобы приглядывать за ней.
