— Джон Стюарт, — прорычал он, — я не бросаю слов на ветер. И не твое дело обсуждать мои действия. Горожане возложили на меня обязанность поддерживать мир и покой в городе. Я обращаюсь к тебе официально — и учти, магнитофон в машине включен, — ты должен мне помочь вернуть это животное в резервуар.

— А потом я смогу пойти домой? — с невинным видом спросил Джон Томас.

— А? Конечно.

— Спасибо, шериф. А как вы думаете — долго ли Луммоксу торчать в резервуаре после того, как я водворю его туда и пойду домой? Или вы планируете сделать из меня полицейского?

Шериф Дрейзер задумался. Луммокс тем временем продолжал двигаться к дому.

Тем не менее Дрейзер решил, что столкнулся лишь с временным затруднением: настойчивость, которая сделала его хорошим офицером, была его врожденной чертой. Но он должен был признать, что в округе станет куда спокойнее, если зверь будет находиться под присмотром Джонни, пока он не найдет безошибочный способ покончить с ним. Распоряжение Заместителя Секретаря Межзвездного Департамента об уничтожении Луммокса было у него на руках, и он чувствовал себя достаточно уверенно… хотя старый судья О'Фаррел лишь саркастически ухмылялся, когда он хватался за пистолет. Отмена же этого приказа не попала к нему. Новый клерк из бюро связи Департамента сделал маленькую ошибочку, всего лишь переставив один символ. Отмена приговора пошла на Плутон… и все последующие бумаги под тем же шифром последовали за ней.

Дрейзер сидел в своей конторе, крутя в руках смертный приговор Луммоксу, и размышлял, как лучше привести его в исполнение. Электроток? Может быть… но он не знал, какое напряжение потребуется в данном случае. Перерезать Луммоксу горло? Шериф никак не мог представить, какой нужен нож и что станет делать в это время зверь.

Ни взрывчатка, ни огнестрельное оружие не подойдут. Хотя… Если заставить чудовище как можно шире открыть пасть, тогда можно зашвырнуть ему в глотку заряд, который выпотрошит его дочиста. Так точно — оно сразу же подохнет! Броню носят многие животные — черепахи, крокодилы, например, — но у всех она снаружи, а не внутри. И эта зверюга не исключение: шериф несколько раз заглядывал ему в пасть, когда пытался скормить яд. Броневые плиты у Луммокса только снаружи, а внутри все розовое и мягкое, как у всех.

Значит, так: он скажет, чтобы мальчишка Стюарт приказал зверюге открыть пасть, и… нет, тоже не пойдет. Мальчишка увидит, что я собираюсь делать, и тогда… еще одна вдова полицейского будет получать пенсию. Мальчишка совершенно отбился от рук… просто удивительно, как мальчик из хорошей семьи катится по наклонной плоскости прямиком в тюрьму.

Нет, мальчишку надо под каким-нибудь предлогом отправить вниз, в город, и в его отсутствие все сделать. Они могут предложить животному какую-нибудь вкуснятину и сказать: «Ах, какая прелесть!», и оно откроет пасть…

Он посмотрел на часы. Сегодня? Нет, ему еще надо выбрать оружие и кое с кем переговорить, чтобы все шло как часы. Завтра рано утром… лучше всего убрать мальчишку сразу же после завтрака.

Луммокс был счастлив очутиться дома, всем своим видом показывая — кто старое помянет, тому глаз вон. Он ни словом не обмолвился о шерифе Дрейзере, он всегда, если даже знал, что кто-то к нему настроен неблагожелательно, делал вид, что все в порядке. Его прекрасное настроение выражалось в том, что он то и дело старался водрузить свою голову Джонни на колени, чтобы тот поласкал его. Прошло много времени с тех пор, как он был достаточно мал для таких игр; теперь он клал Джонни на колени один нос и держал голову на весу, пока Джонни чесал ему нос осколком кирпича.

Джонни был почти счастлив. С возвращением Луммокса он чувствовал себя значительно лучше, но знал, что ничего еще не решено, шериф Дрейзер обязательно попытается убить Луммокса. И Джонни постоянно, до головной боли, думал, что предпринять.

А тут еще мать подлила масла в огонь, взбеленившись, когда увидела, что «это животное!» возвращается в дом Стюартов. Джон Стюарт, пропустив мимо ушей ее крики, угрозы и приказания, принялся кормить и поить своего друга. Несколько позже шторм продолжился уже в доме, когда мать заявила, что позвонит шерифу Дрейзеру. Джонни ждал шторма, но был совершенно уверен, что ничего не произойдет… Так оно и случилось: мать осталась дома. Джонни погрузился в размышления; опыт жизни бок о бок с матерью научил его уступать и повиноваться. Вступать с ней в конфликт было для него гораздо мучительнее, чем для нее. Каждый раз, когда отец улетал или возвращался, он говорил Джонни: «Заботься о своей матери, сынок. Не причиняй ей горя…»

Ну что ж, он пытался… он в самом деле делал все, что мог. Но совершенно ясно, у отца и в мыслях не было, что мать постарается избавиться от Луммокса. А уж она-то должна была знать: она выходила замуж, прекрасно понимая, что Луммокс — неотъемлемая часть их жизни. Так что же она?..

Вот Бетти никогда бы так не поступила.

Или и она тоже?..

Женщины вообще очень странные существа. Может быть, он и Луммокс должны собрать пожитки и попробовать жить самостоятельно. Он размышлял обо всем этом до самого вечера, пока возился и играл с Луммоксом. Припухлости Лумми по-прежнему беспокоили его. Одна, похоже, была готова лопнуть. Может, ее надо вскрыть? А спросить не у кого.

Не хватало, чтобы ко всему Лумми еще заболел!

Обедать Джонни не пошел. И в конце концов мать пришла во двор с подносом.

— Я думаю, ты можешь позавтракать здесь вместе с Луммоксом, — мягко сказала она.

Джонни подозрительно посмотрел на нее.

— Спасибо, мама, В самом деле, и… словом, спасибо.

— Как Лумми?

— О, с ним все в порядке.

— Это хорошо.

Она ушла, и Джонни посмотрел ей вслед. Плохо, когда мать сердится, но еще хуже ее мягкое, ласковое обращение и этот хитрый кошачий взгляд. Тем не менее обед был отличный, и Джонни съел все подчистую — после завтрака у него крошки во рту не было. Мать вернулась через полчаса.

— Ты поел, дорогой?

— Да… все было отлично, спасибо, мама.

— И тебе спасибо, дорогой. Не можешь ли ты отнести поднос? И будь, пожалуйста, дома: к восьми часам должен прийти мистер Перкинс, он хочет поговорить с тобой.

— Мистер Перкинс? Кто это? — Но мать уже скрылась за дверью.

Джонни нашел ее в холле, где, расположившись в кресле, она штопала его носки. Улыбнувшись, она сказала:

— Ну, как ты себя чувствуешь?

— Отлично. Скажи, мама, что это за мистер Перкинс? Почему он хочет встретиться именно со мной?

— Он позвонил и попросил о встрече. Я сказала ему, что он может подойти к восьми.

— Он сказал, что ему надо?

— М-м-м… он что-то говорил, но я считаю, что мистер Перкинс должен объясниться непосредственно с тобой.

— Насчет Луммокса?

— Перестань меня допрашивать. Скоро сам все узнаешь.

— Но, видишь ли…

— Давай больше не будем говорить об этом. Сними ботинки, дорогой. Я хочу примерить тебе носки.

Сбитый с толку, он стал снимать обувь, но внезапно остановился.

— Мама, не надо штопать мне носки.

— В чем дело, дорогой? Маме нравится что-то делать для тебя.

— Да, но… Видишь ли, я не люблю штопаных носков. Они вечно натирают ноги, и я уже много раз показывал тебе.

— Не говори глупостей! Как могут мягкие шерстяные носки натирать ноги? Знал бы ты, сколько приходится платить за носки из натуральной шерсти и ручной вязки! Любой сын был бы только благодарен!

— Но я же тебе сказал, что они мне не нравятся!

— Иногда, сынок, я прямо не знаю, что с тобой делать, честное слово. — Мать вздохнула и отложила в сторону вязание. — Иди вымой руки… и лицо тоже. Причеши волосы. Мистер Перкинс будет с минуты на минуту.

— Скажи, этот мистер Перкинс…

— Поторопись, дорогой. Матери и так трудно…

Мистер Перкинс оказался сама любезность; несмотря на все подозрения, Джону Томасу он понравился. После обмена любезностями за ритуальным столиком с кофе он перешел к делу.