Похоже, компьютеру сиднейской справочной службы было скучно и одиноко и он был готов болтать со мной бесконечно о чем угодно, только не о том, есть ли у него в памяти имена Федерико и Элизабет Фарнезе. Компьютер сообщил мне, сколько стоит пройтись по самому большому в мире мосту (не врал бы уж, что ли), почем обойдется сходить в самый грандиозный в мире оперный театр (что правда — то правда). В общем, «Добро пожаловать в Австралию!» и так далее, и так далее…

Я отключилась. Оно, может, и забавно болтать с компьютером, говорящим с австралийским акцентом, но у меня было еще много дел.

Я набрала код, который уж точно должен был ответить: Крайстчерч. Не исключено, что туда мог прийти запрос из офиса Босса, когда начались беспорядки. Да, если это действительно были беспорядки, а не всемирный скандал. Была еще крошечная надежда, что Ян, который не мог отправить мне письмо в Империю, догадался послать мне какую-никакую записочку в дом, где я жила когда-то, рассчитывая, что мои бывшие родственники перешлют корреспонденцию куда надо. Насколько я помнила, он записывал мой крайстчерчский код, когда продиктовал мне свой оклендский. Итак, я звонила в мой бывший дом…

…чтобы испытать ощущение, какое бывает, когда ставишь ногу туда, где должна быть ступенька, а ступенька-то — тю-тю…

«Обслуживание терминала, код которого вы набрали, прекращено. Звонки не принимаются. По срочным делам, пожалуйста, звоните в Крайстчерч, номер…» И мне был продиктован номер — судя по всему, код терминала в офисе Брайена.

Который же там сейчас час? Тут было около трех пополудни, значит, в Крайстчерче уже наступило завтрашнее утро — чуть больше десяти. Видимо, Брайен как раз в конторе.

Я набрала код. Потрясающая штука — спутниковая связь! Через несколько секунд на экране появилась ошарашенная физиономия моего бывшего супруга.

— М-м-марджори? Ты?!!

— Да, — согласилась я. — «Марджори». Как поживаешь?

— Зачем ты звонишь мне?

— Брайен, пожалуйста! — взмолилась я. — Мы были женаты семь лет, так разве мы не можем вежливо побеседовать?

— Прости. Чем могу быть полезен?

— Извини, что беспокою тебя на работе, но я позвонила домой, а там мне сказали, что терминал не обслуживается. Брайен, ты, конечно, знаешь из новостей, что связь с Чикагской Империей прервана из-за чрезвычайного положения. Ну, из-за терроризма. Знаешь? Ну из-за того, что в новостях называли «Красным четвергом»? В общем, долго рассказывать не буду, но я сейчас в Калифорнии. До Империи так и не добралась. Скажи, для меня не было никакой почты? Понимаешь, я просто как в вакууме.

— Извини, я не в курсе.

— Ну может быть, что-то, что нужно было мне переслать? Ну может, письмо или записка, и вы куда-нибудь переслали?

— Дай подумать. Тебе должен был быть послан денежный перевод — те деньги, что ты от нас потребовала… хотя, постой… нет, ты все забрала с собой.

— Ты что, Брайен, какие деньги?

— Ты потребовала, чтобы мы вернули тебе деньги, иначе ты бы закатила публичный скандал. Что-то такое… побольше семидесяти тысяч долларов. Вообще, Марджори, я поражаюсь — как ты вообще осмелилась позвонить после всего… Твоя подлость, ложь, твое равнодушие… Ты разрушила нашу семью!

— Брайен, ради всего святого, о чем ты говоришь? Я никого не обманывала, ничего подлого не делала и у семьи не взяла ни пенни! «Разрушила семью»? Каким же образом? Это меня из семьи выкинули! Как гром среди ясного неба — было велено сложить вещички и выметаться немедленно. Никакую семью я не разрушала. Так что, будь добр, объясни, в чем дело.

Брайен объяснил — холодно и детально. Мое дурное поведение было только частью злодейского обмана — я скрыла, что я артефакт, не живой человек, вследствие чего семья была вынуждена потребовать расторжения брака и контракта со мной.

Я попыталась напомнить ему, что я сама ему все рассказала и продемонстрировала, но он слушать не желал. Что помнила я, что помнил он — не имело ни малейшего значения. Что же до денег, то я опять лгала; он своими глазами видел требование выслать деньги с моей подписью.

Тут я его прервала и сказала, что моя подпись явно была подделана и что я не получила ни одного доллара.

— Хочешь обвинить Аниту в подлоге? Мерзкая ложь, еще одна ложь!

— Ни в чем я Аниту не хочу обвинить. Но никаких денег от семьи я не получала.

Я обвиняла Аниту? Конечно, обвиняла, и мы оба это прекрасно понимали. Возможно, я и Брайена обвиняла.

Помню, как-то Вики говорила мне, что возбудить Аниту может только вид толстых пачек банкнот. Тогда я заткнула ее и попросила не сплетничать. Но и от других членов семейства время от времени я слыхала намеки на то, что Анита фригидна — состояние, совершенно непостижимое для искусственницы. Вспоминая более давнее прошлое, можно было заключить, что единственной страстью Аниты была семья — ее финансовые успехи, ее престиж, вес в обществе.

Коли так, она должна была ненавидеть меня лютой ненавистью. Я не разрушала семью, но, судя по тому, как меня вышвырнули оттуда, я была только первой костяшкой в этой игре. Сразу после моего отъезда Вики отправилась в Нукуалофа и наняла там юриста, который должен был уладить дела с разводом и финансовой компенсацией. Потом уехали Дуглас и Лиспет — они поженились между собой и вошли парой в другую групповую семью.

Единственное утешение: Брайен сообщил, что голосование по моему вопросу окончилось не шестью голосами против нуля, а семью против нуля. «В чем же утешение?» — спросите вы. Утешение было. Анита настояла, чтобы голосование происходило в соответствии с тем, сколько у кого паев в семейном бюджете. Главные держатели акций — Брайен, Берти и Анита — проголосовали первыми, и вышло семь голосов против меня, то есть явное большинство, а Дуг, Вики и Лиспет голосовать отказались.

Утешение маленькое, конечно — они же не попытались бороться с Анитой, защищать меня, они даже не рассказали мне о том, что такое голосование было. Воздержались. А потом… отошли в сторонку и позволили привести приговор в исполнение.

Я спросила Брайена о детях — он резко ответил, что это — не мое дело. Потом сказал, что очень занят, и собрался отключить терминал, но я все же успела задать ему последний вопрос: что с кошками?

Он только что не взорвался от злости.

— Марджори, ты что, совсем бессердечная или как? Ты такого натворила, причинила нам всем столько горя! Тут трагедия, а она про кошек спрашивает.

Я сдержалась.

— Я правда хочу знать, Брайен.

— Наверное, их отправили в приют. Или в медицинский институт, в виварий. Все, прощай. И никогда мне больше не звони.

— В медицинский институт? В лабораторию?!

Кошка Подножка привязана к хирургическому столу, и какой-то прыщавый студент режет ее скальпелем? Я — не вегетарианка и не член Общества защиты животных. Я не отрицаю того, что необходимо приносить животных в жертву на алтарь науки. Но если так должно быть, боже милостивый, нельзя же этого делать с животными, которые воспитаны так, что думали, что они почти что люди!

В приюте ли, в медицинской ли лаборатории — неважно, кошка Подножка и ее более молодые потомки и родственники, скорее всего, уже умерли! И все-таки, если бы ПБ летали, я бы бросилась очертя голову в Новую Зеландию, в последней, отчаянной надежде спасти старого друга! Но в отсутствие полубаллистического транспорта Окленд был не ближе Луна-Сити. Не было никакой, никакой надежды…

Я призвала на помощь все свои познания из области аутогенной тренировки, чтобы постараться не думать о том, в чем я никому не сумею помочь… и почувствовала, как кошка Подножка трется о мою ногу…

На экране терминала мигал сигнал вызова. Посмотрев на часы, я поняла, что время, которое я отвела на звонки, истекло. Вызывал меня, конечно же, Тревор.

Ну, решайся, Фрайди. Умойся холодной водой, спускайся вниз и позволь ему соблазнить тебя! Или позвать его сюда, сразу лечь с ним в постель и облить его потоком слез? Вот именно. Сейчас тебе совсем не до любовных утех — только и надо — уткнуться в теплое мужское плечо, отреветься, а потом станет легче. Ты сама это прекрасно понимаешь. Женские слезы, Фрайди, лучший способ возбудить мужчину. Знаешь ведь, не маленькая. Садистка ты, что ли? Или мазохистка скрытая?