Впервые эйдетическая память ребенка обнаружилась именно в связи с чтением. Теобальд буквально проглатывал тексты, и если даже не до конца понимал их, то запоминал безукоризненно точно. Детская привычка хранить и перечитывать любимые книги была не для него — единожды прочтенный книгофильм сразу превращался в пустую оболочку; теперь мальчику нужен был следующий.

— Что значит «влюбленный до безумия», мама? — этот вопрос он задал в присутствии Мордана и своего отца.

— Ну… — осторожно начала Филлис. — Прежде всего, скажи, рядом с какими словами стояло это выражение?

— «Я не просто в вас до безумия влюблен, как, по-видимому, полагает этот старый козел Мордан…» Этого я тоже не понимаю. Разве дядя Клод — козел? Он совсем не похож…

— Что читает этот ребенок? — удивленно спросил Феликс.

Мордан промолчал и только выразительно повел бровью.

— Кажется, я узнаю слог, — обращаясь к Феликсу, негромко произнесла Филлис и, вновь повернувшись к Теобальду, поинтересовалась: — Где ты это нашел? Признайся.

Ответа не последовало.

— В моем столе? — она знала, что дело обстояло именно так; в ящике стола она хранила связку писем — воспоминание о тех днях, когда они с Феликсом еще не выяснили всех своих разногласий; у нее вошло в привычку перечитывать их — в одиночестве и втайне. — Скажи честно.

— Да.

— Это ведь запрещено, ты же знаешь.

— Но ты же меня не видела! — торжествующе произнес отпрыск.

— Это правда.

Филлис лихорадочно обдумывала создавшееся положение. Ей хотелось поощрить сына за то, что он сказал правду, но вместе с тем — закрыть дорогу непослушанию. Конечно, непослушание чаще оборачивается достоинством, нежели грехом, однако… Ну да ладно. Она отложила выяснение вопроса.

— У этого ребенка, похоже, нет ни намека на нравственность, — пробормотал Феликс.

— A у тебя есть? — немедленно ввернула Филлис и вновь сосредоточила внимание на сыне.

— Там было гораздо больше, мама. Хочешь послушать?

— Не сейчас. Давай сперва ответим на два твоих вопроса.

— Но, Филлис… — прервал ее Гамильтон.

— Погоди, Феликс, — отмахнулась она, — сперва я должна ответить на его вопросы.

— А не выйти ли нам в сад покурить? — предложил Мордан. — Некоторое время Филлис будет занята.

И даже очень. Уже «влюбленный до безумия» являлось труднопреодолимым препятствием, но как объяснить ребенку на сорок втором месяце жизни аллегорическое употребление символов? Нельзя сказать, чтобы Филлис в этом слишком преуспела. И некоторое время Теобальд, не чувствуя различия, поочередно именовал Мордана то «дядей Клодом», то «старым козлом».

Эйдетическая память является рецессивной. И Гамильтон, и Филлис получили ответственную за нее группу генов от одного из родителей. Теобальд — в результате селекции — унаследовал ее от обоих. Скрытая потенция, рецессивная в каждом из его родителей, полностью проявилась в нем. Конечно, и «рецессив», и «доминанта» — термины относительные; доминанта не подавляет рецессив полностью, это — не символы в математическом уравнении. И Филлис, и Гамильтон обладали превосходной, выходящей за рамки обычного памятью. У Теобальда она стала практически совершенной.

Рецессивные характеристики, как правило, нежелательны. Причина проста: доминантные характеристики в каждом поколении закрепляются естественным отбором. Этот процесс — вымирание плохо приспособленных — идет изо дня в день, неумолимо и автоматически. Он столь же неутомим и неумолим, как энтропия. Нежелательная доминанта изживет себя в расе за несколько поколений. Самые плохие доминанты появляются лишь в результате мутаций, потому что они или убивают своих носителей или исключают размножение. Примером первого может служить зародышевый рак, второго — полная стерильность. Однако рецессив способен передаваться от поколения к поколению — затаившийся и не подверженный естественному отбору. Но в какой-то момент ребенок получит его от обоих родителей — и вот тогда-то он развернется вовсю. Именно поэтому для первых генетиков столь трудной проблемой было исключение таких рецессивов, как гемофилия или глухонемота; до тех пор пока соответствующие этим болезням гены не были нанесены — крайне сложными, косвенными методами — на схему, было невозможно определить, является ли абсолютно здоровый индивид действительно «чистым». Не передаст ли он нечто скверное своим детям? Этого никто не знал.

Феликс заинтересовался, почему же в таком случае эйдетическая память оказалась не доминантой, а пользующимся столь дурной славой рецессивом.

— Есть два ответа, — отозвался Мордан. — Во-первых, специалисты все еще спорят, почему некоторые характеристики являются доминантными, а другие — рецессивными. Во-вторых, почему вы считаете эйдетическую память желательным свойством?

— Но… Мой Бог! Вы же выбрали ее для Бальди!

— Да, мы выбрали ее — для Теобальда. Но желательность — понятие относительное. Желательный — для кого? Совершенная память является преимуществом лишь при наличии разума, способного управлять ею, в противном случае она превращается в проклятие. Такое нередко встречается: бедные, бесхитростные души, увязшие в сложностях собственного опыта, знающие каждое дерево, но неспособные увидеть лес. К тому же способность забывать — это благословение, болеутоляющее средство, необходимое большинству из нас. Большинство не нуждается в том, чтобы помнить — и не помнит. Иное дело — Теобальд.

Разговор этот происходил в служебном кабинете Мордана. Арбитр взял со стола картотечный ящик, в котором были расставлены по порядку не меньше тысячи маленьких перфокарт.

— Видите? Я их еще не просматривал — это информация, которой снабжают меня техники. Расположение этих перфокарт значит столько же, сколько и содержание — а может быть, даже больше. — Мордан поднял ящик и вывернул его содержимое на пол. — Информация все еще там, но какой от нее теперь толк? — он нажал клавишу на столе, и вошел его новый секретарь. — Альберт, отправьте их, пожалуйста, на повторную сортировку. Боюсь, они слегка перепутались.

Альберт был явно удивлен, однако сказал лишь:

— Конечно, шеф, — и, подобрав с полу, унес разноцветные карточки.

— В первом приближении можно сказать, что у Теобальда достаточно ума для отыскания, систематизации и использования информации. Он будет способен охватить целое, извлечь из общей массы сведений значимо связанные детали и соотнести их. Для него эйдетическая память действительно является желательной характеристикой.

Да, конечно, это так… Но временами Гамильтона посещали сомнения. По мере того как ребенок подрастал, в нем все заметнее проявлялась раздражающая привычка поправлять старших, когда они ошибались в мелочах. Сам он в мелочах был изводяще педантичен.

— Нет, мама, это было не в прошлую среду, а в четверг, Я помню, потому что в тот день папа взял меня на прогулку, а когда мы шли мимо бассейна, то встретили красивую леди в зеленом костюме и папа улыбнулся ей, а она остановилась и спросила, как меня зовут, и я сказал, что меня зовут Теобальдом, а папу — Феликсом и что мне четыре года и один месяц. А папа засмеялся, и она засмеялась тоже, и папа сказал…

— Ну, хватит, — оборвал Феликс, — ты свое доказал. Это был четверг. Но нет смысла обращать внимание людей на такие мелочи.

— Но должен же я их поправить, когда они ошибаются!

Феликс ушел от этой темы, однако подумал, что Теобальду, когда он станет постарше, может понадобиться умение в совершенстве владеть оружием.

Сельскую жизнь Гамильтон полюбил, хотя поначалу она его и не привлекала. Если бы не Великое Исследование, в котором он продолжал принимать участие, Феликс мог бы всерьез увлечься садоводством. Он пришел к выводу, что вырастить сад таким, каким хочешь его видеть — дело, способное удовлетворить потребности души.

Согласись на это Филлис — он и все праздники проводил бы здесь, возясь со своими растениями. Однако у нее выходных было куда меньше: едва Теобальд подрос достаточно, чтобы у него появилась потребность общаться со сверстниками, Филлис вернулась к своей работе, устроившись в ближайший воспитательный центр. Поэтому, когда выпадал свободный день, ей хотелось сменить обстановку — чаще всего устроить пикник где-нибудь на берегу.