Как только я обзавелся одежкой, на которую не пялились на улицах, я тут же возжаждал самостоятельности. Переводчица за эту неделю чуть-чуть обучила меня «системному языку», так что я смог ориентироваться в простейших ситуациях и надеялся, что мои ошибки в произношении отнесут на счет какого-нибудь местного говора. Фактически же я обнаружил, что «системный язык», если на нем не залетать в горные выси, был просто старым межпланетным жаргоном с упрощенной грамматикой и множеством новых слов.

Иначе говоря, все тот же английский, только его обкорнали и обстругали, чтоб получить торговый жаргон.

Так что я поблагодарил синьориту Гуэру, пожелал ей всего доброго и сунул свой билет сонному привратнику у турникета. Он сказал мне по-португальски, я в ответ глупо ухмыльнулся, поэтому он тут же сменил пластинку:

— Отсюдовато идитто прямоватто. Спроситься у коготто хотится.

Наконец-то я вышел на свой новый путь.

Случилось так, что на этом корабле все, видимо, знали, что я — Рип ван Винкль, и хостесса настаивала на том, чтобы помочь мне при пересадке в Уайт-Сандс. Все относились ко мне по-дружески, и никто надо мной не смеялся. Один парень захотел узнать о положении в колонии, созданной на Капелле Восьмой, и никак не мог взять в толк, почему это я там не бывал, раз все эти годы торчал в космосе. Я пытался объяснить, что Капелла находится совсем в другой стороне небосвода и более чем в сотне световых лет от тех мест, где был я, но добиться, чтоб он усвоил эту простую мысль, мне все же не удалось.

Теперь я стал лучше понимать, почему мы произвели так мало шума в средствах массовой информации. Планет для колонизации было навалом, и чуть ли не каждый день прибавлялись новые, так чего же им было восхищаться тем, что мы открыли шестьдесят лет назад? Или даже тем, что открыто несколько месяцев назад, ведь все это не шло ни в какое сравнение с тем, что открыто только вчера. Что же до звездных кораблей, то смотрите «Новости» — там сообщаются даты их отбытия на ближайшие дни.

Мы были всего лишь крошечным абзацем в истории освоения космоса и подстрочным примечанием в научных трудах; в «Новостях» нам места не было. Я решил, что примечание — тоже неплохая штука и успокоился.

Чем волноваться о таких мелочах, уж лучше поразмышлять над проблемой повышения своего образовательного уровня, который, как я начал понимать, следовало поднять гораздо выше; изменений было куда больше, чем я мог представить. Взять для примера хотя бы женскую моду — слушайте, я ведь не пуританин, но женщины не одевались (если тут можно применить это слово) так, когда я был мальчишкой. Девушки носятся по улицам, не имея на голове ничего… ну, хотя бы на макушке… нет, головы у них совсем обнаженные, как у животных. Хорошо па не дожил до таких зрелищ — он никогда не разрешал моим сестрам садиться за стол с непокрытой головой, даже если мы с Патом были единственными холостыми мужчинами, присутствовавшими на обеде.

Или возьмите погоду. Я знал, что ФППИ работал над проблемой управления ею, но не ожидал, что он тут чего-нибудь добьется. Ну разве не скука, что дождю теперь разрешено идти только по ночам? Или возьмите грузовики. Конечно, от грузовика требуется одно — перевозить вещи отсюда и туда. Однако отсутствие колес придает им крайне неустойчивый вид.

Интересно, сколько времени понадобится для того, чтобы на Земле не осталось ни одного колеса?

Только что я пришел к выводу, что ко всему этому хочешь не хочешь, а придется привыкнуть, и тут же к моему креслу подошла хостесса и положила мне что-то на колени, а когда я поднял эту штуку, она со мной заговорила. Просто такой сувенир в память о путешествии.

Городской дом Пата по размерам раз в восемь превышал родительскую квартиру, где мы жили всемером; я решил, что ему, видно, удалось подкопить деньжонок. Рободворецкий взял у меня накидку и ботинки и провел меня к Пату.

Он не встал. Я даже не уверен, что он мог бы подняться с кресла. Я знал, что Пат стар, но не мог представить себе, что он так дряхл. Ему было… постойте-ка… ему было восемьдесят девять! Да, верно — вскоре нам предстояло отмечать свое девяностолетие.

Я решил держаться как ни в чем не бывало.

— Привет, Пат.

— Привет, Том. — Он дотронулся до ручки кресла, и оно покатилось в моем направлении. — Не двигайся. Стой, где стоишь. Дай посмотреть на себя. — Он оглядел меня снизу вверх и сверху вниз, а потом удивленно произнес: — В уме я представлял-таки себе, что ты с годами мало переменился. Но видеть, да, видеть своими глазами, это совсем другое дело, а? Портрет Дориана Грея[355].

Голос у него был совсем старческий.

— А где все домашние? — спросил я, чувствуя себя не слишком уютно.

— Я велел девочкам немного обождать. Хочется сначала побыть с братом наедине. А если ты имеешь в виду Ганса и Грегори, то, без сомнения, увидишь их сегодня вечером за ужином. Ладно, забудем о них, братишка; давай-ка поговорим с тобой вдвоем. Вон ведь сколько времени прошло…

Я видел слезы в его вечно увлажненных старческих глазах. Мне стало совсем не по себе.

— Да, ты прав.

Он наклонился в мою сторону и крепко стиснул подлокотники кресла.

— Скажи мне только одно. Это было увлекательно? Я и сам не раз думал об этом. Док Деверо… Мама О'Тул… бедная маленькая Пру, которой так и не удалось повзрослеть… дядя Стив… И тогда я постарался выбросить их из своей памяти и дал Пату тот ответ, которого он ждал.

— Да, увлекательно. Ужасно увлекательно. Он вздохнул.

— Это хорошо. Я перестал сожалеть об этом уже много лет назад Но если бы не было интересно, то какая это была бы бессмысленная растрата жизненных сил…

— Нет, было.

— Это то, что я и хотел от тебя услышать. Сейчас позову девочек. А завтра покажу тебе завод и представлю нашему персоналу. Я, разумеется, не рассчитываю, что ты сразу же возьмешь дело в свои руки. Если хочешь, возьми длительный отпуск. Только не очень длительный, Том… мне ведь кажется, я начинаю стареть. Уже не могу загадывать далеко вперед, как делал раньше.

Внезапно я понял, что Пат уже спланировал за меня всю мою жизнь, точно так же, как делал это в былые времена.

— Подожди минуту, Пат. Я с удовольствием похожу с тобой по твоему заводу, такое внимание очень лестно. Но больше ни на что не рассчитывай. Сначала я поступлю в школу. Потом… ладно, потом и будет видно…

— Э? Не валяй дурака. И не смей называть это «моим» заводом. Он — «Братья Барлетт, инкорпорейтед». И всегда был таким. И ты за это дело несешь не меньшую ответственность, чем я.

— Успокойся, Пат. Я только…

— Тихо! — Его голос был слаб и тонок, но в нем еще звучали командные нотки. — Я не желаю слышать от вас всякую чушь, молодой человек!.. Уже однажды ты поступил по своей воле и достаточно долго проболтался на этом веселеньком пикнике. Заметь, я не желаю критиковать методы, которыми ты достиг своей цели. Это дела прошлые. Но теперь тебе предстоит закатать рукава и взять на себя ответственность за семейное предприятие. — Он умолк, дыша с трудом, а затем продолжал уже тише, обращаясь, казалось, только к себе самому. — У меня нет сына, у меня нет внуков, я несу этот груз в одиночку… но чтобы мой родной брат… мой единственный брат…

Его голос как бы истончился и смолк.

Я подошел ближе и дотронулся до его плеча, но тут же отдернул руку — ощущение было такое, будто взял пригоршню тонких щепочек. Однако я решил, что это дело следует обговорить раз и навсегда; я даже сказал себе, что так с моей стороны будет милосерднее.

— Выслушай меня, Пат. Я не хочу казаться неблагодарным, но скажу тебе напрямик. Я собираюсь жить так, как считаю нужным, жить своей собственной жизнью. Пойми меня правильно. Эта жизнь может включать в себя «Братьев Барлетт», а может и не включать. Вернее всего, последнее. И решать буду я. Больше ничьих приказов не потерплю.