— Немного представляю, Сэм. Почти миллиард долларов на противозачаточные пилюли… и не меньше половины этой суммы на никуда не годные патентованные приспособления.

— Ах, да — вы же медик.

— В очень отдаленном прошлом.

— Так что случится с этой отраслью, да и визгом моралистов, если женщина сможет зачать ребенка только по собственному глубоко осознанному желанию, если она будет избавлена от всяких заболеваний, если ее будет заботить лишь мнение людей, придерживающихся тех же взглядов… если вся ее ориентация изменится настолько, что в половом акте она будет ценить лишь страсть и наслаждение, не снившееся и Клеопатре?.. А любой мужчина, который попробует ее изнасиловать, умрет, если она грокк, так быстро, что даже не успеет понять, что с ним стряслось? Если женщины будут освобождены от страха и чувства вины и, в то же время, будут неуязвимы? Да в конце концов фармацевтическая промышленность — мелочь, но то же самое будет с другими отраслями промышленности, с законами, институтами, вкусами и прочей чепухой, которым вообще предстоит сойти со сцены.

— Я не грокк это во всей полноте, — сознался Джубал. — Тем более что это касается вопросов, которые мне лично малоинтересны.

— Один лишь институт не пострадает — институт брака.

— Вот как?!

— Именно так. Он будет очищен, укреплен и станет терпимым. Терпимым? Восхитительным! Видите ли вон ту девчонку с гривой черных волос?

— Да. Я еще раньше был буквально сражен их красотой.

— Она знает, что они изумительны, и отрастила их фута на полтора с тех пор, как мы присоединились к церкви. Это моя жена. Еще год назад мы с ней жили как кошка с собакой. Она ревновала… а я почти не замечал ее. Мне с ней было чертовски скучно. Черт побери, мы с ней надоели друг другу до смерти, и от развода нас удерживали только дети — они, да еще ее собственнический инстинкт. Я знал, что без скандала она меня не отпустит… да и у меня возраст был уже не тот, чтобы попытаться создать новую семью. Ну я и прихватывал кое-что на стороне, у профессоров хватает соблазнов, правда, возможностей удовлетворить их без риска — поменьше. Так что у Рут были основания затаить против меня обиду. А чаще и не таить, а выражать ее весьма громко. А потом мы вступили в Церковь! — Сэм широко и радостно улыбнулся. — И я влюбился в свою собственную жену. Любовница номер один!

Сэм разговаривал только с Джубалом, его слова заглушал гул чужих голосов. Жена Сэма сидела далеко на нижнем конце стола. Она взглянула на них и громко сказала:

— Это преувеличение, Джубал, я иду лишь под номером шесть.

Муж тут же откликнулся:

— А ну-ка, красотка, перестань копаться в моем уме! У нас тут мужской разговор. Лучше удели побольше внимания Ларри. — И он кинул в нее булочкой.

Она остановила булочку в воздухе и вернула ее обратно.

— Ларри получает от меня ровно столько внимания, сколько хочет… Впрочем, не исключено, что ближе к вечеру он захочет большего… Джубал, этот мужлан не дал мне закончить. Быть на шестом месте — прекрасно! Дело в том, что, когда мы примкнули к церкви, в его списке моего имени не было вообще. Вряд ли за последние двадцать лет я хоть раз поднималась у Сэма до шестого номера.

— Дело в том, — спокойно продолжал Сэм, — что мы с ней теперь партнеры в гораздо большей степени, чем были когда-то, а добились этого благодаря процессу обучения, достигающего вершины в ритуале «Разделения воды» и в сближении с теми, кто прошел этот путь раньше. Внутри группы существует несколько партнерств, обычно состоящих из законных супружеских пар. Иногда так не получается… но если не получается, то развод происходит без душевных терзаний, и после него остаются более теплые и лучшие отношения между членами разведенной пары, чем те, что существовали ранее — в постели или вне ее. Потерь никаких — кругом чистый выигрыш. Черт возьми, пары создаются не только из мужчин и женщин. Возьмем, к примеру, Джилл и Дон — они работают вместе, как парочка акробатов.

— Хм… а я думал, что они обе — жены Майка.

— Не в большей степени, чем мои или других мужчин, и чем являются для Майка остальные женщины. Все усилия Майка направлены сейчас на то, чтобы сделать как можно больше, а не на то, чтобы делить себя с остальными. — Помолчав, Сэм добавил: — Но если говорить о женах Майка, то ближе всех к этому понятию подходит Патти, хотя она так занята, что их отношения скорее духовные, чем физические. Майку и Патти обычно не хватает времени, когда дело доходит до выбивания пыли из матрацев.

Патти сидела от них еще дальше, чем Рут. Она посмотрела на них и сказала:

— Сэм, милый, я не считаю, что у меня не хватает времени.

— Каково? — с горечью воскликнул Сэм. — Единственно, чем плоха церковь, так это тем, что у человека тут просто не существует никакой личной жизни!

Это заявление вызвало со стороны братьев женского пола шквал мелких предметов, полетевших в сторону Сэма. Сэм возвращал их обратно, даже не шевельнув пальцем… пока, наконец, тарелка, полная сочных спагетти, не залепила ему все лицо. Брошена она была, как заметил Джубал, Доркас.

Какое-то мгновение Сэм выглядел как жертва автомобильной катастрофы. Затем лицо его внезапно очистилось — исчезли даже капли соуса, запятнавшие рубашку Джубала.

— Не давай ей больше спагетти, Тони. Она выкинула свою порцию, пусть теперь походит голодная.

— Да на кухне этих спагетти уйма, — ответил Тони. — Сэм, а тебе они куда как к лицу. И соус хорош, верно?

Тарелка Доркас поднялась, слетала в кухню и вернулась полной.

— Соус отличный, — согласился Сэм, — я попробовал то, что попало мне в рот. Это какой? Или я не должен интересоваться?

— Мелкорубленный полицейский, — ответил Тони.

Никто не расхохотался. Джубал подумал — а шутка ли это? Потом вспомнил, что его братья часто улыбаются, но очень редко хохочут, а кроме того, разве из полисмена не может получиться вкусное блюдо? Но вряд ли это «длинная свинья», тогда в соусе должен быть привкус свинины. А в этом явно чувствовалась говядина.

Он сменил тему разговора:

— Больше всего в этой религии мне нравится то…

— В религии? — переспросил Сэм.

— Ну пусть будет «церковь».

— Да, — согласился Сэм, — она выполняет функции церкви, а ее квазитеология в какой-то степени соответствует некоторым религиям. Я перебил вас потому, что в свое время был несгибаемым атеистом, а сейчас я — жрец высокого ранга и, честно говоря, не знаю, кто же я такой в действительности.

— Мне показалось, вы назвали себя евреем?

— Да еще ведущим происхождение от нескольких поколений раввинов. Вот потому-то я и стал атеистом. А теперь — вы только поглядите на меня! Впрочем, Саул и моя жена Рут в религиозном смысле остались иудеями — можете сами поговорить об этом с Саулом, и вы увидите, что это ровным счетом ничего не значит. Рут, — как только она преодолела первые трудные барьеры, начала продвигаться куда быстрее меня; она стала жрицей задолго до того, как я стал жрецом. Впрочем, она, знаете ли, очень духовная личность, а думает своими половыми железами. Мне-то все достается куда труднее — я ведь привык работать тем, что у меня здесь — между ушами.

— Учение… — продолжал Джубал. — Именно это мне здесь по душе. Вера, в которой я был воспитан, не требовала ни от кого даже подобия каких-то знаний. Давай, кайся, и ты будешь спасен и наверняка найдешь прибежище в любящих объятиях Иисуса. Человек может быть глуп так, что даже овец своих сосчитать не умеет… но он, так сказать, априорно считается божьим избранником, и ему гарантировано вечное блаженство, ибо он «обращен». Он мог даже Библию в руках не держать, не говоря уже о чем-то другом… Ваша же церковь, как я грокк, не приемлет одного словесного обращения.

— Вы грокк верно.

— Человек должен начать с желания учиться и следовать по пути долгого и тяжелого обучения. Я грокк — это полезно.

— Более чем полезно, — согласился Сэм, — это просто необходимо. Наши понятия не могут быть усвоены без знания языка, а учение, приводящее к такому вот рогу изобилия всяких благ, — начиная с того, как жить без драк, до того, как удовлетворить свою жену, вытекает из концептуальной логики… из понимания, кто ты есть, почему ты здесь, как работает твой организм… и поведения, сообразного с этими знаниями.