Сборища же Радости для вечно спасенных… там осторожность не нужна, ибо там нет никого, кто мог бы согрешить, — с грехом у них покончено навсегда. Хочешь пить и напиться в стельку — о'кей, такова значит воля Божья, иначе бы ты этого не захотел. Хочешь пасть на колени и молиться, или возвысить свой голос в пенье… или сорвать с себя одежды и пуститься в пляс — на все это воля Божья. Там нет никого, кто способен увидеть в таких делах что-то дурное.

— Похоже, ничего себе вечериночка, — сказала Джилл.

— О да, там всегда прекрасно. И тебя преисполняет райское блаженство. Если ты просыпаешься под утро рядом с кем-нибудь из навечно спасенных братьев, то знаешь, — он оказался здесь потому, что Бог захотел дать тебе благословенную Радость. И у всех них есть поцелуй Фостера — они все твои братья. — Она задумалась, слегка наморщив брови. — Чувствуешь себя, будто ты разделила воду. Понимаете?

— Я грокк тебя, — согласно кивнул Майк.

— Майк???

— Жди, Джилл, жди полной ясности.)

— Только вы не думайте, — продолжала Патриция серьезно, — что на Сборища Радости внутреннего храма можно пройти лишь потому, что у вас есть такая татуировка. Приглашенные братья и сестры… ну возьмем, к примеру, меня. Как только я узнаю, куда едет наш цирк, я пишу в тамошнюю церковь и посылаю им свои отпечатки пальцев, чтобы они сверили их с досье вечно спасенных, хранящемся в храме архангела Фостера. Оставляю в конторе объявлений свой адрес. Затем отправляюсь — это бывает каждое воскресенье, я никогда не пропускаю Сборищ Радости, даже если Тиму приходится отменить из-за этого финал, — и там меня проверяют. Они рады видеть меня, ведь я — тоже аттракцион, благодаря своим единственным в мире и непревзойденным священным изображениям; частенько весь вечер проходит в том, что я даю людям внимательно рассматривать мои рисунки… и каждая минута такого вечера исполнена для меня непреходящего блаженства. А бывает так, что пастырь просит принести в церковь Хони Буна и изобразить сценку Евы и Змия, для чего, разумеется, нужно, чтоб на все тело был предварительно нанесен макияж. Кто-нибудь из братьев играет роль Адама, нас изгоняют из рая, и пастырь излагает действительный смысл этой истории, а не ту, уже ставшую привычной нам ложь; сцена заканчивается восстановлением нашей благой невинности, а уж потом начинается настоящая вечеринка.

А еще всех очень интересует мой поцелуй Фостера, — добавила она, — ибо он вознесся на небо двадцать лет назад, и мало кто может похвалиться поцелуем, который был бы дан не его представителем. У меня же есть свидетельство храма о подлинности моего. И я повествую о том, как было дело. Гм…

Миссис Пайвонски поколебалась немного, а затем поведала Майку и Джилл эту историю со всеми подробностями, — и Джилл так и не поняла, куда же девалась ее и без того сильно ограниченная способность краснеть? Затем она грокк, что Майк и Патти принадлежат к числу невинных божьих детей, которые просто не способны на грех, независимо от того, что творят. Ради Патти ей очень хотелось, чтобы Фостер действительно оказался святым пророком, спасшим ее и даровавшим ей вечное блаженство.

Но Фостер! Раны Господни, что за гнусный тип!

Внезапно, благодаря сильно возросшей способности восприятия, Джилл оказалась вновь в той комнате со стеклянной стеной. Она снова глядела прямо в мертвые глаза Фостера. Но сейчас он казался ей совсем живым… и она ощутила содрогание в лоне и подумала, как бы поступила она, если бы Фостер предложил бы свой священный поцелуй ей… и свою священную плоть впридачу?

Она воздвигла перед собой заслон, но Майк успел уловить ее мысль. Она почувствовала его улыбку, отражающую всю глубину его всепонимающей невинности.

Джилл встала.

— Патти, милочка, когда тебе нужно быть дома?

— О Боже, мне уже давно пора быть там!

— А зачем? Цирк уедет не раньше десяти тридцати?

— Хони Бун будет скучать. Он ревнует, когда я прихожу слишком поздно.

— Разве ты не можешь сказать ему, что была на Сборище Радости?

— Да, конечно… — Старшая женщина обняла Джилл. — Оно ведь так и есть! Так оно и есть, верно!

— Вот и чудесно… Я пойду спать — устала. В котором часу тебе надо вставать?

— Если я попаду домой к восьми, я успею попросить Сэма сложить мою палатку и проверю, хорошо ли устроены мои дорогие детки…

— Завтрак?

— Позавтракаю в поезде. Да и обычно по утрам я пью только кофе.

— Я приготовлю его утром. А вы, мои дорогие, можете бодрствовать, сколько хотите. Я разбужу вас вовремя… если вы заснете. Майк вообще не спит.

— Ни крошечки?

— Никогда. Обычно он сворачивается в комочек и думает, но не спит.

— Еще одно знамение, — серьезно сказала миссис Пайвонски. — Я знаю. И, Майкл, вскоре и ты поймешь это. Твое призвание еще впереди.

— Возможно, — согласилась Джилл. — Майк, я просто падаю с ног от усталости. Отправь меня прямо в постель, хорошо? — Она поднялась в воздух и перелетела в спальню… там уже сама собой распахнулась постель. Джилл тут же уснула.

Она проснулась в семь, выпорхнула из постели и просунула голову в соседнюю комнату. Свет был выключен, шторы опущены, но те двое не спали. Джилл услышала, как Майк произнес тихо и уверенно: «ТЫ ЕСТЬ БОГ».

— Ты есть Бог, — шепнула Патриция еле слышно, как будто она наглоталась наркотиков.

— Да. Джилл есть Бог.

— Джилл… есть Бог. Да, Майкл.

— И ты есть Бог.

— Ты есть Бог. Еще, Майкл, еще…

Джилл тихонько вышла и отправилась чистить зубы. Затем дала Майку знать, что проснулась, и поняла, что он об этом уже знает. Когда она опять вернулась в гостиную, туда уже лился солнечный свет.

— Доброе утро, мои милые! — Она поцеловала их обоих.

— Ты есть Бог, — просто сказала Патти.

— Да, Патти. И ты есть Бог. Бог во всех нас.

Она посмотрела на Патти в резком солнечном свете и увидела, что та ни капельки не устала. Что ж, ей был знаком этот эффект, — когда Майк хотел, чтобы она не спала всю ночь, Джилл переносила это без всякого труда. Она сильно подозревала, что ее вчерашняя усталость была вызвана желанием Майка… и услышала, как Майк мысленно согласился с ней.

— Вот и кофе, дорогие; кроме того, в наших запасах нашелся пакет апельсинового сока.

Они легко позавтракали, переполненные счастьем. Джилл видела, что Патти задумчива.

— Что с тобой, дорогая?

— О, мне не хотелось говорить об этом… но… на что вы будете жить, дети? У тетушки Патти чулок набит плотно, и я подумала…

Джилл засмеялась.

— Ой, милочка! Мне не следовало смеяться, но «Человек с Марса» богат! Ты же наверняка слышала об этом?

Миссис Пайвонски была озадачена.

— Конечно, я слышала… но разве можно верить всему, что говорят в «Новостях»?!

— Патти, ты просто чудо! Поверь, что теперь, когда мы братья по воде, мы бы без колебаний, как говорят марсиане, «разделили бы гнездо», ведь для нас эти слова — не просто поэтическая строчка. Но дело обстоит совсем наоборот. Если тебе понадобятся деньги, ты только дай знать. В любом количестве… В любое время. Напиши нам, еще лучше, позвони мне, ведь Майк в деньгах ничего не смыслит. Знаешь, дорогая, у меня сейчас на счету лежит тысяч двести. Сколько тебе нужно?

Миссис Пайвонски удивилась.

— Господи, да мне они вовсе не нужны!

Джилл пожала плечами.

— Если понадобятся, ты только скажи… Или ты вдруг захочешь яхту… Майк с радостью подарит тебе яхту!

— В самом деле, Пат! Я еще никогда не видел яхт.

Миссис Пайвонски покачала головой.

— Не нужно мне никаких яхт, все, чего я хочу от вас — это любви.

— Ты ее уже имеешь, — отозвалась Джилл.

— Я не грокк «любовь», — сказал Майк, — но Джилл всегда говорит верно. Если она у нас есть — она твоя.

— …и еще знать, что вы спасены. Впрочем, об этом я не беспокоюсь. Майкл рассказал мне про ожидание и в чем его смысл. Ты понимаешь, Джилл?

— Я грокк. Я никогда не ощущаю нетерпения.