Теперь моя спальня выглядит по-другому. Как будто присутствие Рена изменило воздух, наполнив его чем-то темным и могущественным, от чего я не могу избавиться. Комната, которая раньше была моим убежищем, кажется мне почти чужой, местом, где я больше не могу прятаться. Каждый знакомый предмет - моя кровать, плакаты на стенах, аккуратно сложенные книги на моем столе - кажется, пропитаны его энергией. Клянусь, я чувствую его запах - смесь одеколона и чего-то первобытного, как будто его желание впиталось в стены.

Моя кожа все еще горит там, где он прикасался ко мне, где его рот заявлял на меня права. Как будто его призрак витает рядом, напоминая мне, как легко я склонилась перед ним. Я закрываю глаза и снова оказываюсь там - его пальцы на моем бедре, между моих ног, его дыхание на моей шее, щелчок камеры, запечатлевающий мою слабость.

Желание сбросить кожу, избежать его прикосновений заставляет меня двигаться. Я внимательно прислушиваюсь к любому скрипу половицы, убеждаясь, что родители не проснулись. В квартире тихо, и я крадусь по коридору с колотящимся сердцем, пока не добираюсь до ванной. Я закрываю за собой дверь, запираю ее и прерывисто выдыхаю, слезы жгут мне глаза.

Я снимаю с себя одежду, руки дрожат, когда я бросаю каждый предмет на пол. Рубашка прилипает ко мне, влажная от пота, и я ненавижу это. Такое ощущение, что его руки все еще на мне, его отпечатки пальцев отпечатались на ткани.

Вода обжигает мою кожу, когда я вхожу в душ, крутя ручку, пока жар не выжигает все остальное. Я тру свои руки, грудь, везде, где касались его руки, но этого недостаточно. Я все еще чувствую его, его дыхание на моей шее, его пальцы, исследующие каждую частичку меня, щелчок камеры, запечатлевающий мою капитуляцию.

Сдавайся.

Я качаю головой, наклоняясь к брызгам. Нет. Это не было капитуляцией. Он не оставил мне выбора. Он управлял каждым моментом, заставлял меня реагировать, чувствовать то, чего я не хотела.

Но это ложь, не так ли? Я сдалась? Или он лишил меня выбора?

Я сжимаю кулаки, вода течет по моему лицу, смешиваясь со слезами, которые я больше не могу сдерживать. Я хотела этого. Не сразу, но в какой-то момент мне это удалось. И это та часть, от которой я не могу убежать.

Пар наполняет маленькую ванную, зеркало затягивается густым туманом, и я жалею, что не могу раствориться вместе с ним. Исчезнуть, пока от его прикосновений не останется ничего. Но сколько бы ни старалась, я всё ещё чувствую его. След, который он оставил — глубокий, прожигающий, неизгладимый.

Когда вода становится холодной, я выхожу, заворачиваюсь в полотенце и смотрю на свое отражение в запотевшем зеркале. Мои губы красные, чувствительные, и я ненавижу, что какая-то часть меня находит это возбуждающим. Моя кожа горит, не только от горячей воды, но и от воспоминаний о его прикосновениях.

Я прижимаю пальцы к губам, мое тело гудит от его эха. Это вызывает у меня отвращение. Это возбуждает меня. И я ненавижу себя за то, что чувствую и то, и другое.

Я пытаюсь игнорировать жар, который все еще остается внизу моего живота, то, как мое тело помнит каждое прикосновение, каждый поцелуй, и возвращаюсь в свою комнату. Простыни холодные, когда я забираюсь в постель, плотнее заворачиваюсь в них, пытаясь отгородиться от всего, стать достаточно маленькой, чтобы забыть.

Но сон отказывается приходить. Каждый раз, когда я закрываю глаза, я вижу сделанные им фотографии - раскрывающие, жаждущие. Версия меня, которую я не могу узнать, незнакомка, которая позволила себя раздеть и растерзать без борьбы. Образы врезаются в мой разум, один за другим. Кусочки меня, моменты, которые никто другой никогда не должен видеть.

Воспоминание о том, как я стояла полуголой на улице, позволяя ему прикасаться ко мне там, где все могли видеть, растянувшись в его машине с его руками на мне, вызывает во мне волну возбуждения, хотя от стыда у меня скручивает живот. В этом нет смысла. Это притяжение, которое он испытывает ко мне, эта потребность, которую я не могу подавить. Он заразил меня, и теперь мне остается бороться с теми частями себя, которые он пробудил. Части, которые я не хотела признавать. Части, которые меня пугают.

Я сворачиваюсь калачиком плотнее, утыкаясь лицом в подушку, пытаясь заглушить войну внутри себя. Столкновение страха и желания, отвращения и потребности. Я говорю себе, что ненавижу его. Ненавижу то, что он заставляет меня чувствовать, то, как он разрушает все мои защиты. Но правда, от которой я не могу убежать, заключается в том, что я не хочу, чтобы он останавливался. Я жажду того, как он смотрит на меня, как будто я то, от чего он никогда не откажется. То, как он заставляет меня чувствовать себя видимой, реальной. И это пугает меня больше всего на свете.

Воскресенье проходит в тумане беспокойства. Я просыпаюсь поздно, мое тело ноет, в голове роятся мысли, которые я не могу заглушить. Любая попытка сосредоточиться на чем-то другом - домашнем задании, делах по дому, книге, которую я читала, - терпит неудачу. Мои мысли всегда возвращаются к нему.

То, как его руки двигались по мне, его голос, то, как он смотрел на меня, словно я была его собственностью.

То, как я ему это позволила.

От этого воспоминания по мне пробегает дрожь, которую я не могу контролировать, и я заставляю себя подавить ее, похоронить под слоями стыда.

Папа замечает это. Он всегда все замечает.

— Ты весь день странно себя ведешь. — Его тон испытующий, когда он наблюдает за мной через кухонный стол. — Что происходит?

Я опускаю взгляд, передвигая еду по тарелке.

— Ничего страшного. Я просто устала. В школе сейчас тяжело.

Его глаза сужаются, и я чувствую, как он внимательно изучает меня, анализируя каждое слово.

— Мне нужно поговорить с директором?

У меня скручивает живот.

— Нет! Ничего подобного. — Я пытаюсь говорить ровным голосом, но резкость в моем тоне заставляет его глаза сузиться еще больше.

— Ты что-то скрываешь. — Его голос спокоен, обдуман. — Ты чего-то не договариваешь?

Моя грудь сжимается, нарастает паника. Знает ли он? Понял ли он, что я позволила Рену сделать со мной?

— Нет, — говорю я быстро, слишком быстро. — Я клянусь. Я просто устала. Впереди много домашней работы. Скоро контрольные.

Его взгляд не дрогнул.

— Ты лжешь.

Мое сердце замирает.

— Нет. Клянусь. Я просто устала, вот и все.

Он откидывается на спинку стула, не сводя с меня глаз.

— Если это ложь, и я узнаю, будут последствия. Понимаешь?

— Да, сэр. — Слова произносятся автоматически, привычка, укоренившаяся во мне с детства.

Он опускает это, но напряжение остается, когда я соскребаю с тарелки остатки еды в мусорное ведро и ухожу в свою комнату. Мои руки дрожат, когда я закрываю за собой дверь и прислоняюсь к ней для опоры.

Лгать ему легко. Слишком легко. Это навык, который я оттачивала годами, оставаясь невидимой, следя за тем, чтобы у него никогда не было причин присматриваться слишком пристально.

Но сейчас все по-другому. Ложь кажется тяжелее, ее труднее переносить.

Слова Рена эхом отдаются в моей голове.

Больше никаких пряток.

Он прорвался сквозь каждую защиту, которую я возводила, разрушил годами возведенные стены всего лишь прикосновением, шепотом, взглядом.

И я позволила ему.

Я ненавижу себя за это. За то, что хотела его, даже когда знала, как это неправильно. За то, что мое тело до сих пор гудит от воспоминаний о его прикосновениях. За то, что не могу избавиться от желания, которое он во мне разбудил. Я пытаюсь подавить его, похоронить под слоем стыда, но оно не уходит — упрямое, непреклонное. Это часть меня. Та, что всё ещё жаждет его. Жаждет большего. Даже зная, как это опасно. Зная, как он опасен.

Я падаю на кровать, мои руки вцепляются в одеяло, а мысли закручиваются в спираль. Я думаю о том, как я таяла под его прикосновениями, как мое тело выгибалось навстречу ему, как я задыхалась от него, как будто он был чем-то, без чего я не могла выжить. То, как я без сопротивления позволяла ему прикасаться ко мне и фотографировать меня.