Я толкаюсь сильнее, вращаюсь быстрее, доводя себя до крайнего изнеможения. Мои ноги движутся инстинктивно, ритм тянет меня вперед.

Но голос Лотти - не единственный, кто вторгается в мои мысли. Голос Рена тоже присутствует.

Секреты делают все интереснее, тебе не кажется? Они объединяют людей.

То, как Лотти застыла, когда он подошел, ее уверенность мгновенно испарилась. Я была ничуть не лучше, мне едва удавалось держать себя в руках. Ему даже не нужно было повышать голос - просто стоять там, улыбаясь своей приводящей в бешенство улыбкой, было достаточно, чтобы мое сердце забилось быстрее.

Ты больше не невидима, Илеана. Лучше привыкни к этому.

Я стискиваю зубы, широко раскидываю руки и начинаю прыгать, музыка толкает меня вперед.

Почему я? Почему его волновало, что я делала или не делала?

Я не из тех девушек, которые флиртуют, чтобы привлечь его внимание. Я не из тех, кто представляет собой интересную мишень.

Я снова вращаюсь, на этот раз быстрее, но воспоминание о том, как его большой палец касается моей губы, выводит меня из равновесия. Ощущение затягивается, непрошеное и нежеланное. Я все еще чувствую, как он наклонился ближе, как его дыхание согрело мою кожу.

Страх тебе к лицу.

Музыка усиливается, требуя от меня сосредоточенности, но его слова звучат громче, заглушая все. Мой ритм сбивается, всего на секунду, и я спотыкаюсь, ловя себя, прежде чем упасть. Я выпрямляюсь, но течение нарушается.

Он у меня в голове.

Это должно было принадлежать мне. Но каким-то образом Рену Карлайлу удалось отнять у меня часть этого.

Музыка наполняет комнату, резкая и требовательная, направляя каждое мое движение. Мои руки вытягиваются, тело изгибается, и на мгновение я чувствую себя невесомой, пойманной ритмом. Каждый шаг затягивает меня все дальше в поток, отгораживая от всего, что находится за пределами этого момента. Воздух касается моей кожи, прохладный и заземляющий, когда я кружусь, позволяя музыке заглушить мысли, от которых я пыталась убежать.

Сильные руки обхватывают меня за талию в середине вращения, отвлекая внимание и откидывая назад. Стена тепла прижимается к моей спине, захватывая меня в ловушку прежде, чем я успеваю отреагировать. Меня обдает запах одеколона, знакомый и ни с чем не сравнимый.

— Твой арабеск становится неаккуратным, — шепчет Рен. — У тебя слишком напряжены плечи. Ты позволяешь страху влиять на тебя.

Ужас охватывает меня, замораживая мои конечности, в то время как мой разум лихорадочно ищет выход.

Как он сюда попал? Как долго он наблюдал?

Прежде чем успеваю остановиться и обдумать последствия, я отвожу локоть назад, целясь ему в ребра. Он улавливает движение, его руки сжимаются, прежде чем развернуть меня, прижимая к зеркалу. У меня вырывается судорожный вздох, когда его руки ложатся по обе стороны от моей головы, заключая меня в клетку.

— Вот и она. — Его улыбка становится хищной и уверенной, как будто он ждал этого момента. — Я знал, что внутри тебя скрывается огонь.

— Убирайся! — Слова вырываются из моего горла прежде, чем я успеваю подумать. Гнев в моем собственном голосе пугает меня, но его это не смущает.

Вместо того, чтобы отступить, его улыбка становится шире, а голова весело наклоняется.

— Заставь меня.

Мой пульс учащается, каждый инстинкт кричит мне двигаться, бороться, но я не могу. Его присутствие ощущается как тяжелый груз, пригвоздивший меня к месту.

— Это не игра. Оставь меня в покое. — Мой голос звучит тверже.

— Зачем? — Его губы касаются моего подбородка, медленно и обдуманно, спускаясь к шее. Дрожь пробегает по мне, непроизвольная реакция на его тепло. — Почему ты репетируешь снова и снова перед аудиторией, которой не существует? Зачем притворяться, что ты не хочешь чего-то большего?

— Ты ничего обо мне не знаешь. — Я поворачиваю голову, разрывая контакт.

— Ты продолжаешь говорить себе это, Балерина. Но мы оба знаем, что ты не такая невидимая, какой хочешь казаться. — Его смех тихий, опасный. Он придвигается ближе, его грудь прижимается к моей. Я извиваюсь, пытаясь вырваться, но его бедро движется, толкаясь между моих ног. У меня перехватывает дыхание, когда он полностью заманивает меня в ловушку.

Его голос понижается, раздается тихий шепот у моего уха.

— Я знаю о предложении стипендии от Ричмондской академии танца три с половиной года назад. То, которое исчезло до того, как твой отец узнал о нём.

Моя голова откидывается назад, шок прорывается сквозь страх.

— Мое... что? О чем ты говоришь?

Он пальцами берет меня за подбородок, приподнимая лицо. Другая его рука скользит вниз по моему боку, кончики пальцев скользят по обнаженной коже под рубашкой, прикосновение легкое и нежное.

— Разве ты не знала? Миссис Рейнольдс была очень впечатлена тобой. Она хотела помочь тебе вырваться из-под папиного контроля. Жаль, что она исчезла, не успев ничего предпринять.

Эти слова, как удар под дых, выбивают меня из колеи. Воспоминания, которые я пыталась похоронить, всплывают на поверхность — Миссис Рейнольдс, ее тихая похвала, ее обещание о лучшей жизни. Мне было четырнадцать, и я была взволнована тем, что мне предложили главную роль в школьном представлении. Годы занятий балетом в школе, единственная вещь, не связанная с образованием, которую разрешали мои родители, тянулись к тому моменту. Я вернулась домой взволнованная и гордая… и вот тогда я действительно поняла, что поведение моего отца не было нормальным, что жизнь, которую я считала неизменной, не обязательно должна была быть такой. Он разорвал бланк разрешения и сказал мне, что я больше не могу посещать уроки танцев. Когда я вернулась в школу на следующий день, она ушла, а вместе с ней и слабая надежда, в которую я позволила себе поверить.

— Как ты... ты имеешь к этому какое-то отношение?

Он смеется.

— Я? Не все от меня зависит, Балерина. И я тогда не знал, кто ты такая. Но это не имеет значения, не так ли? Потому что тебя никто не спас. Ты все еще здесь.

— Меня не нужно спасать!

Его улыбка не угасает.

— Нет. Ты проделала отличную работу по выживанию. Но ты знаешь... в чем суть выживания? Это не то же самое, что жить.

Его слова проникают в меня, срезая слои, которые я годами выстраивала вокруг себя. Мое сердце болезненно колотится о ребра, страх и ярость борются внутри меня. Я пытаюсь поднырнуть под его руку, но он быстрее. Он хватает меня за запястье, разворачивая спиной к зеркалу. Его тело прижимается ко мне, как будто это стена тепла и силы, от которой мне не убежать.

— Ты встретишься со мной сегодня вечером. В восемь часов.

— Нет.

Его рука скользит к моему конскому хвосту, рывок за волосы сильный, но не болезненный, заставляя меня посмотреть на него. Его губы находятся в нескольких дюймах от моих, его взгляд прожигает меня насквозь. Другая его рука движется ниже, пальцы скользят по краю моего пояса, легкое, дразнящее прикосновение, которое заставляет меня поежиться.

— Если ты не появишься, я подойду к твоей двери. И мы оба знаем, что произойдет тогда, не так ли? Какие секреты могут открыться, если я поговорю с твоим отцом?

— Он тебе не поверит.

— Не поверит? Я могу быть очень убедительным. — Его улыбка становится жестче, тон холоднее. Его ладонь ложится на мою поясницу, притягивая меня ближе. Тепло его дыхания согревает мою кожу, и я изо всех сил стараюсь стоять на своем, не дать ему отреагировать так, как он явно ждет.

— Хочешь проверить? Может, посмотрим, что произойдет, когда я расскажу ему о тайной страсти его дочери? О том, как она бросает ему вызов и лжет о том, где была, когда поздно возвращается домой из школы? О стипендии, которую она могла бы получить?

— Не надо.

Триумф вспыхивает в его глазах, удовлетворение изгибает губы. Но на мимолетный миг появляется что-то еще - что-то почти нежное. Его рука крепче сжимает мои волосы, его губы касаются моих, так близко, что я почти чувствую его вкус.