Она с трудом помнила тот суд, обвинения в убийствах в Вольске. Призрак — так её называли в криминальных кругах, и это прозвище преследовало её в зале суда. Каждое убийство, каждый выстрел, каждая жертва — всё всплыло на поверхность.

Доказательства были неопровержимыми — документы, свидетельские показания, улики. Конечно, ведь документы готовил сам майор юстиции Следственного комитета Северский Дмитрий Александрович. Её Север, её Дима. Особенно те документы по делу следователя Пронина — последней жертвы Призрака, которые она выкупила у Веденеева. Документы, которые хранились в её квартире, документы, которые внезапно всплыли на том суде, как доказательства собранные… Северским.

Логика подсказывала очевидный ответ: он искал доказательства, использовал их близость, чтобы добраться до улик. Но сердце отказывалось в это верить. Настя помнила каждое прикосновение той ночи, каждый взгляд, каждый поцелуй. Невозможно так убедительно играть страсть, невозможно подделать ту нежность, с которой он шептал её имя.

Мысли о предательстве жгли изнутри, но она отгоняла их. Нет, Дима не мог её предать. К тому же, если бы его целью было просто собрать доказательства, зачем спасать её из психиатрической лечебницы? Зачем рисковать карьерой, репутацией, возможно, даже свободой? Ведь это он спас её, когда по решению суда её отправили в психиатрическую лечебницу, где пичкали транквилизаторами до полубессознательного состояния. Он вытащил её оттуда, не дал Науму добраться до неё и прикончить. Когда она уже почти смирилась с тем, что проведёт остаток жизни в этих стерильных стенах, появился её Север. Как всегда — внезапно и решительно.

Тогда она не понимала ничего, транквилизаторы не позволяли есть адекватно оценивать действительность, но спустя время, она осознала, как Северский рисковал, чем он на самом деле пожертвовал. Осознала… Ей так никто и не сказал всей правды, Север даже не появился за все время её лечения ни разу! Не позвонил, ни написал. Только Миша передавал короткие весточки от Димы.

Нет, здесь крылось что-то другое, какая-то более сложная игра, все детали которой она до сих пор не могла сложить воедино.

Может быть, он действительно взял документы, но не для того, чтобы использовать их против неё? Что если он пытался защитить её, убрать улики до того, как до них доберутся другие? Эта мысль казалась всё более правдоподобной, чем больше она об этом думала.

Но если так, почему он позволил делу дойти до суда? Почему не предупредил её раньше? Вопросы множились, и каждый ответ порождал новые загадки. Впрочем, одно Настя знала наверняка — Дима не был предателем. Что бы ни случилось, какими бы мотивами он ни руководствовался, его чувства к ней были настоящими.

Для Насти и сейчас многое оставалось неясным. Она знала только, что после того, как спас её Дима исчез из её жизни так же внезапно, как когда-то появился в ней, тогда в кабинете Наума… Север оставил её в безопасном месте, обеспечил документами и деньгами, но сам больше не появлялся.

Возможно, это было правильным решением. Он — подполковник, человек закона, а она — бывший киллер, бывшая любовница криминального авторитета. Их отношения с самого начала были обречены. Но разум мог сколько угодно твердить о правильности такого исхода — сердце отказывалось принимать эту логику. Оно продолжало биться в одном ритме с его именем: Се-вер, Се-вер, Се-вер…

Теперь, спустя месяц после переезда в Испанию, Настя часто задавалась вопросом: может, так даже лучше? Может, эта разлука — единственный способ защитить его?

Но эти рациональные мысли разбивались вдребезги каждый раз, когда она просыпалась среди ночи от очередного кошмара и тянулась к пустой половине кровати. Каждый раз, когда видела влюблённые парочки на пляже. Каждый раз, когда случайно ловила в толпе знакомый силуэт или поворот головы, заставлявший сердце замирать в надежде: а вдруг это он?

Она провела пальцами по татуировке «North». Эта метка на коже появилась не просто так — она была символом их связи, их особых отношений. Дима стал её путеводной звездой в момент, когда она окончательно потеряла ориентиры в жизни.

Море перед ней дышало спокойствием, волны мерно накатывали на берег. Иногда ей казалось, что оно понимает её лучше всех — такое же глубокое, с множеством тайн, скрытых под внешне спокойной поверхностью. В его шуме она слышала колыбельную, которую никогда не спела своему ребенку.

Иногда Настя ловила себя на мысли, что разговаривает с морем, рассказывает ему свои секреты, страхи, надежды. В такие моменты она чувствовала себя немного сумасшедшей, но это приносило странное облегчение. Особенно когда она говорила о том, о чём никогда не решалась рассказать даже Диме.

Шрам под браслетом иногда зудел, особенно в дни, когда воспоминания становились слишком яркими. Настя научилась распознавать эти приступы тоски заранее — они начинались с лёгкого беспокойства по утрам, затем накатывала необъяснимая тревога, а к вечеру становилось совсем невыносимо.

В такие дни она старалась не оставаться одна. Шла в местное кафе, где уже знала всех официантов по именам, гуляла по набережной, заходила в магазинчики — что угодно, лишь бы не дать тьме снова затянуть себя.

Прибой шептал свои бесконечные истории, а Настя сидела на песке, обхватив колени руками, и думала о том, что, возможно, все эти испытания были не напрасны. Они сделали её той, кто она есть сейчас — сильнее, мудрее, способной чувствовать глубже. Научили ценить каждый момент жизни, каждый вздох, каждую улыбку.

Солнце уже почти скрылось за горизонтом, когда Настя решила вернуться домой. Вечерняя прогулка по пляжу немного успокоила её растревоженные нервы, но усталость всё равно давала о себе знать. Она медленно брела по знакомой дороге, машинально отмечая, как постепенно зажигаются огни в окнах соседних домов.

Что-то было не так. Она почувствовала это ещё издалека — годы работы «Призраком» обострили её чувства до предела. Входная дверь была слегка приоткрыта, хотя она точно помнила, что закрывала её. Внутри царила темнота, но Настя готова была поклясться, что слышит чьё-то дыхание.

Стоп. Занавески. Она точно помнила, что закрыла все окна перед уходом — привычка, от которой не смогла избавиться даже здесь, в тихом испанском городке. Сердце забилось чаще, адреналин моментально прогнал усталость. Настя осторожно приблизилась к входной двери.

Она была приоткрыта. Совсем немного, буквально на пару сантиметров, но этого хватило, чтобы все инстинкты разом закричали об опасности. В голове промелькнули десятки вариантов действий — позвонить в полицию, побежать к Кармен, просто развернуться и уйти. Но что-то удержало её от этих разумных решений.

Может быть, это было предчувствие. Или годами выработанная привычка встречать опасность лицом к лицу. Или просто усталость от постоянного бегства. Настя глубоко вдохнула и толкнула дверь.

Старые инстинкты моментально взяли верх. Она бесшумно скользнула к двери, прижалась к стене. В доме явно кто-то был. Пистолета при ней не было — она оставила эту жизнь позади. Но в прихожей стояла тяжёлая напольная ваза — сойдёт в качестве оружия. Глаза постепенно привыкали к полумраку. Из гостиной доносился едва уловимый запах — знакомый до боли аромат одеколона, который она столько раз вдыхала, уткнувшись носом в его рубашку.

Сердце пропустило удар. Это невозможно. Она сходит с ума, её измученное одиночеством сознание играет с ней злую шутку. Но запах становился сильнее, когда она приближалась к дверному проёму гостиной.

Настя замерла на пороге. В сумерках она различила силуэт на диване — мужская фигура, расслабленно откинувшаяся на спинку. Она знала эту позу, знала каждый изгиб этого тела. Сколько раз она заставала его спящим именно так — после тяжелого рабочего дня, когда он приезжал к ней, чтобы просто побыть рядом.

Ноги сами понесли её вперёд. Словно во сне, она опустилась на колени перед диваном. Дрожащей рукой потянулась к его лицу, боясь, что видение рассеется от прикосновения. Пальцы коснулись тёплой кожи, скользнули по щеке, заросшей лёгкой щетиной.