Его ресницы дрогнули, и Настя встретилась с этим взглядом — серьёзным, глубоким, родным до последней крапинки в серых глазах. Дима смотрел на неё так, будто впитывал каждую черту её лица, словно боялся, что она исчезнет, стоит ему моргнуть.

— Привет, — его голос, хриплый со сна, прозвучал в тишине комнаты как гром. Настя почувствовала, как предательски задрожали губы. Все заготовленные слова, все вопросы, которые она прокручивала в голове бессонными ночами, вдруг испарились, оставив только оглушительное биение сердца.

Она не знала, сколько они так просидели — она на коленях перед диваном, он — глядя на неё с той же жадной нежностью. Время словно остановилось, замерло в этом моменте узнавания, в этой встрече, которую она уже не надеялась пережить.

— Я уволился, — наконец произнес он, не отрывая от неё взгляда. — Закрыл все дела, снял с себя полномочия. Больше никаких обязательств. Теперь я свободный человек.

Его голос звучал иначе — спокойнее, увереннее, словно он наконец сбросил тяжелый груз с плеч.

Настя судорожно вздохнула, пытаясь осознать услышанное. Дима Северский, человек, для которого служба всегда была смыслом жизни, ушел из органов? Это казалось невероятным, почти нереальным. Но его взгляд говорил яснее любых слов — это правда.

Его рука скользнула по её щеке, стирая слёзы, которые Настя даже не заметила.

— А психушка? Это тоже был план? — её голос дрожал.

Дима покачал головой:

— Нет, это была подстава Наума. Он хотел избавиться от тебя чужими руками. Но я успел. Господи, как же я испугался, когда узнал, что они начали пичкать тебя препаратами…

Настя поднялась с колен и села рядом с ним на диван. Их плечи соприкасались, и от этого простого контакта по телу разливалось тепло.

— Как ты нашёл меня? — спросила она, хотя уже догадывалась об ответе.

Дима усмехнулся:

— Я знал, где ты, — продолжил он, осторожно накрывая её руку своей. — С самого начала знал. Отслеживал покупку дома, следил за твоей адаптацией здесь. Хотел убедиться, что ты в безопасности.

Его пальцы нежно поглаживали её ладонь, словно пытаясь загладить месяцы разлуки.

— Я следил за тобой издалека, — признался он. — Знал, что ты справишься. Ты всегда была сильнее, чем думала.

Его взгляд скользнул к её запястью, где под браслетом прятался шрам.

— Но каждый день без тебя был пыткой. Каждый раз, когда я видел отчеты о твоей жизни здесь, хотел всё бросить и примчаться к тебе.

Настя молчала, позволяя его словам проникать глубже, заполнять пустоту, которая мучила её все эти месяцы. Каждое его признание было как бальзам на израненную душу. Он не бросил её, не разлюбил — он защищал её, как умел, как считал правильным.

— Теперь я свободен, — В его голосе появились новые нотки — надежда, предвкушение, может быть, даже страх. — Свободен быть с тобой, если ты всё еще…" Он не закончил фразу, но Настя поняла.

— Если ты всё еще хочешь меня, если ты сможешь простить, если наша любовь пережила это испытание.

В комнате сгустились сумерки, но они продолжали сидеть неподвижно, боясь спугнуть момент воссоединения. За окном шумело море, доносились далекие голоса прохожих, жизнь текла своим чередом. Но для них существовал только этот момент, только они двое, только правда, наконец произнесенная вслух.

Время застыло в этой полутемной комнате, пока они смотрели друг на друга. Настя первой нарушила молчание, подавшись вперед и уткнувшись лицом в его грудь. Знакомый запах, тепло его тела, биение сердца — всё это обрушилось на неё лавиной ощущений, которых она так долго была лишена.

Дима обнял её, крепко прижимая к себе, зарываясь лицом в её волосы. Его руки дрожали, выдавая то напряжение, которое он пытался скрыть за внешним спокойствием.

— Прости меня, — прошептал он, целуя её макушку. — Прости за каждый день без тебя, за каждую слезу, которую ты пролила из-за меня.

Настя подняла голову, встречаясь с ним взглядом. В полумраке его глаза казались почти черными, но она видела в них всё то же выражение — любви, тоски, желания защитить. Её пальцы скользнули по его лицу, очерчивая новые морщинки в уголках глаз, заросшую щетину, шрам над бровью, которого раньше не было.

— Я так скучала," — слова вырвались сами собой, и вместе с ними прорвалась плотина эмоций. Слезы потекли по щекам, но она даже не пыталась их сдержать. Дима стирал их большими пальцами, продолжая держать её лицо в ладонях, словно самое драгоценное, что у него было.

— Больше никогда, — его голос звучал хрипло от сдерживаемых эмоций. — Клянусь, больше никогда я не оставлю тебя. Ни ради долга, ни ради чего другого.

Он наклонился, прижимаясь своим лбом к её.

— Ты — мой главный долг. Моя главная ответственность. Моя жизнь.

Настя почувствовала, как что-то внутри неё окончательно отпускает — вся боль, все сомнения, вся горечь одиночества. Останутся шрамы, конечно, но сейчас, в его объятиях, она знала, что они справятся. Вместе они всегда справлялись со всем.

Его губы нашли её губы — нежно, осторожно, словно спрашивая разрешения. Она ответила на поцелуй, вкладывая в него все невысказанные слова, все месяцы тоски, всю свою любовь. Поцелуй становился глубже, страстнее, словно они пытались наверстать упущенное время.

Они целовались как в первый раз — неистово, до головокружения, до нехватки воздуха. Руки блуждали по таким знакомым и одновременно забытым изгибам тел, губы шептали признания, которые копились все эти месяцы. Лунный свет обволакивал их серебристой дымкой, превращая момент воссоединения в что-то почти мистическое. Настя чувствовала, как колотится его сердце — или это было её собственное? Они давно стали единым целым, и разлука только доказала это ещё раз.

— Я люблю тебя, — прошептал он между поцелуями. — Всегда любил. Каждую секунду без тебя думал только о том, как вернуться.

Его признания перемежались поцелуями — в губы, в щеки, в шею. Каждое прикосновение было как искра, зажигающая огонь желания, так долго сдерживаемого.

Настя запустила пальцы в его волосы, наслаждаясь их мягкостью. Она помнила каждый сантиметр его тела, но сейчас открывала его заново — новые морщинки, новая седина на висках. Но это был её Дима, её Север, её путеводная звезда.

— Я больше никуда тебя не отпущу, — выдохнул Дима между поцелуями.

— Никогда, — согласилась Настя, прижимаясь к нему ещё теснее. Её пальцы уже расстегивали пуговицы его рубашки, а его ладони скользили по её спине, оставляя огненные следы на коже.

Платье полетело на пол, следом за рубашкой. В лунном свете их тела словно светились изнутри. Дима на мгновение отстранился, любуясь ею, и Настя увидела, как его взгляд остановился на татуировке «North». Он провел по ней пальцами, и от этого простого жеста по телу пробежала дрожь.

— Ты — мой настоящий север, — прошептала Настя, глядя в его глаза. — Всегда был и всегда будешь.

Дима нежно поцеловал татуировку, а затем его губы начали путешествие по её телу, оставляя горячие следы на коже. Каждое прикосновение было наполнено такой нежностью и страстью одновременно, что у Насти перехватывало дыхание.

Они занимались любовью медленно, словно заново узнавая друг друга после долгой разлуки. Каждый изгиб, каждый шрам, каждая родинка — всё было таким знакомым и одновременно новым. Их тела помнили друг друга, двигались в идеальном ритме, как будто и не было этих месяцев порознь.

После они лежали, переплетясь телами, не желая разрывать контакт даже на секунду. Она прижалась к его груди, слушая ровное биение сердца. Впервые за долгое время Настя чувствовала себя по-настоящему дома. Не в этом испанском домике, а здесь — в объятиях своего Севера. Теперь они действительно могли начать всё сначала, без призраков прошлого, без страха за завтрашний день. Впереди у них было много времени для историй, для объяснений, для планов на будущее.

— Что теперь? — спросила она тихо, поднимая голову, чтобы посмотреть ему в глаза. Дима улыбнулся — той редкой, открытой улыбкой, которую она так любила.