— Нет, — её голос был едва слышен. — Пожалуйста, не надо.

Наум рассмеялся — хриплый, животный звук.

— Не надо? — он резко развернул её лицом к стене. — А как же все те разы, когда ты сама приходила ко мне? Когда умоляла о большем?

Его рука скользнула под робу, царапая кожу. Настя зажмурилась, пытаясь отгородиться от происходящего, но каждое его прикосновение возвращало её в прошлое — в те тёмные ночи, когда боль и наслаждение сплетались воедино.

— Думаешь, твой Северский знает, какая ты на самом деле? — продолжал Наум, его дыхание обжигало её кожу. — Знает, как ты стонешь от моих ласк? Как просишь ещё?

Настя почувствовала, как его возбуждение прижимается к ней сзади. Паника накатывала волнами, грозя захлестнуть полностью.

— Хватит! — она попыталась вырваться, но Наум только сильнее прижал её к стене.

— О нет, милая, — прошипел он. — Мы только начали. Хочу, чтобы ты вспомнила всё. Каждую нашу встречу, каждый момент…

Его руки становились всё настойчивее, движения — грубее. Настя чувствовала, как реальность начинает расплываться, уступая место воспоминаниям. Тем самым, от которых она так старательно пыталась убежать.

Внезапно в коридоре послышались шаги. Наум замер, прислушиваясь. Его хватка ослабла, и Настя воспользовалась моментом — резко развернувшись, она оттолкнула его с такой силой, что он отступил на несколько шагов.

— Сука! — прорычал он, но шаги в коридоре становились всё ближе.

Наум быстро привел себя в порядок, поправляя одежду. Его лицо исказилось от ярости, но он сдержался — годы практики научили его контролировать свои порывы на публике.

— Это ещё не конец, — процедил он сквозь зубы. — Завтра на суде ты поймешь, что я имел в виду. А потом… потом у нас будет много времени. Очень много времени.

Дверь открылась, и в комнату заглянул надзиратель:

— Время вышло.

Наум медленно направился к выходу, но у самой двери обернулся:

— До завтра, любимая. Не забудь надеть что-нибудь красивое — это будет твой последний день на свободе.

Когда дверь за ним закрылась, Настя сползла по стене на пол. Её трясло, к горлу подступала тошнота. Она обхватила колени руками, пытаясь унять дрожь, но тело отказывалось подчиняться.

В голове крутились его слова, смешиваясь с воспоминаниями о прошлом. Каждое прикосновение, каждый поцелуй — всё это оставило свой след не только на теле, но и в душе. И теперь эти шрамы снова начали кровоточить.

Настя медленно поднялась с пола, опираясь о стену дрожащими руками. Каждое движение давалось с трудом — тело словно налилось свинцом. Она механически поправила смятую робу, пытаясь стереть с кожи фантомные прикосновения Наума.

В голове пульсировала одна мысль — завтра. Что он приготовил для суда? Какие ещё документы хранятся в том конверте? Сколько грязи из её прошлого станет достоянием общественности?

Она провела рукой по шее, где ещё горели следы его пальцев. Эти прикосновения были такими знакомыми — властными, собственническими. Когда-то они приносили странное успокоение, теперь же вызывали только отвращение и страх.

Дверь снова открылась — на этот раз вошёл надзиратель.

— На выход, — бросил он равнодушно.

Настя сделала несколько глубоких вдохов, пытаясь взять себя в руки. Нельзя показывать слабость, только не здесь. Она расправила плечи и направилась к выходу, стараясь держаться прямо, хотя внутри всё дрожало.

Путь обратно в камеру казался бесконечным. Каждый шаг отдавался болью — не физической, а той, что глубже, той, что разъедает душу изнутри. Слова Наума эхом отдавались в голове, смешиваясь с воспоминаниями о прошлом.

«Ты моя» — его голос звучал так отчётливо, словно он всё ещё был рядом. «Всегда была и всегда будешь моей» — и ведь он прав. Как бы далеко она ни убежала, как бы ни пыталась начать новую жизнь — он всегда найдёт способ вернуть её.

В камере Настя сразу направилась к раковине. Холодная вода немного привела в чувство, но тошнота не проходила. Она смотрела на своё отражение в металлическом зеркале — бледное лицо, расширенные от страха зрачки, следы пальцев на шее.

Завтра. Всё решится завтра. Она представила зал суда, полный людей. Дима будет там — теперь уже не любовник, а следователь, раскрывший громкое дело. И Наум — в первом ряду, наслаждающийся каждой секундой её падения.

А она? Что останется от неё, когда все узнают правду? Когда всплывут документы из психиатрической клиники, когда станет известно о её прошлом? Сможет ли она смотреть в глаза Диме, когда он узнает, кем она была до их встречи?

Настя легла на койку, свернувшись в клубок. Тело всё ещё помнило прикосновения Наума — жёсткие, требовательные, оставляющие синяки не только на коже, но и в душе.

Настя провела пальцем по шраму на запястье. Завтра все узнают её историю. Узнают о клинике, о диагнозах, о попытках суицида. Узнают о тех тёмных годах под контролем Наума, о его «особых методах терапии», о том, как он превратил сломленную девочку в безжалостного убийцу.

Она почувствовала, как по щекам текут слёзы. Впервые за долгое время Настя позволила себе плакать — беззвучно, сотрясаясь всем телом. Слёзы смывали остатки той маски, которую она так старательно носила последние месяцы.

Настя закрыла глаза, но сон не шёл. Перед глазами проносились картины прошлого и будущего, сплетаясь в причудливый узор кошмара, из которого нет выхода. И в центре этого кошмара — Наум, с его холодной улыбкой и горящими одержимостью глазами.

Михаил лихорадочно искал информацию о нотариусах, работавших со Швецем перед смертью. Их было несколько, и каждый мог владеть частью головоломки. Старостин понимал, что где-то здесь скрыт ключ к пониманию всей ситуации.

Время шло, а Михаил все глубже погружался в расследование. Он уже почти не замечал, как за окном сменяют друг друга день и ночь. Каждый новый документ, каждая найденная связь приближали его к разгадке тайны, которая могла объяснить странное поведение Наума и положение Насти.

— Нужно проверить все завещания, — пробормотал он, делая очередную пометку в блокноте. — Должно быть что-то еще, какой-то документ, который все объясняет…

Старостин чувствовал, что находится на пороге важного открытия. Оставалось только найти последний кусочек головоломки, и тогда вся картина наконец сложится воедино. Он знал, что от его находок зависит не только судьба расследования, но и, возможно, жизнь Насти.

И тут удача улыбнулась Михаилу. Среди множества документов он наткнулся на упоминание о нотариусе, который работал со Швецем в последние месяцы его жизни. Этот человек мог знать что-то важное, и Старостин решил немедленно с ним встретиться.

Нотариус оказался пожилым мужчиной с цепким взглядом и отличной памятью. Когда Михаил представился и объяснил цель своего визита, старик долго молчал, внимательно изучая его удостоверение.

— Знаете, молодой человек, — наконец произнес он, — я давно ждал, что кто-нибудь придет задавать вопросы о завещании Станислава Робертовича. Только вот странно, что так поздно.

— Что вы имеете в виду? — насторожился Михаил.

— А то, что документы, которые я храню, могли бы многое объяснить. Видите ли, существует три оригинала завещания Швеца. И один из них находится у меня.

Старостин подался вперед.

— И что в этом завещании?

— О, там очень интересные условия, — нотариус достал из сейфа папку. — Согласно воле Станислава Робертовича, единственной наследницей всего его имущества, включая бизнес и денежные средства, является его дочь Анастасия.

— Но почему тогда…

— Позвольте, я закончу, — прервал его нотариус. — Дело в том, что Настя была признана недееспособной, и опекуном назначили Наума. Фактически он получил право распоряжаться всем её имуществом.

Михаил почувствовал, как по спине пробежал холодок.

— То есть Наум контролирует наследство Насти только как её опекун?

— Именно так. Но самое интересное другое, — нотариус перевернул страницу. — В завещании есть особое условие: если с Настей что-то случится — смерть, серьезное увечье или иное происшествие — Наум теряет не только право распоряжаться имуществом Швеца, но и половину собственных средств, накопленных за время опекунства.