— Почему ты не сказал мне? — тихо спросила Настя, когда он вошел в палату.

— Северский просил оградить тебя от любых новостей, пока ты не окрепнешь," — честно ответил Михаил.

— А где он сам? Почему до сих пор не пришел? — в её голосе слышалась боль.

Михаил не знал, что ответить. Он понимал решение друга держаться в стороне, чтобы не подвергать Настю опасности, но видеть её страдания становилось все тяжелее.

Однажды утром ей принесли документы — новый паспорт на имя Минаевой Анастасии. Она долго рассматривала свою фотографию, своё настоящее имя. Словно кто-то вернул ей часть украденной жизни. Пальцы дрожали, когда она проводила ими по странице с личными данными. Больше никаких чужих имён, никаких фальшивых историй. Она снова стала собой — или, по крайней мере, могла попытаться ею стать.

Вечерами, когда больничная суета стихала, Настя часами сидела у окна, рассматривая татуировку на внутренней стороне предплечья. North — простые буквы, которые значили для неё всё. Её путеводная звезда, её проклятие, её любовь. Она обводила контуры букв пальцем, вспоминая тот день, когда решилась на эту татуировку. Тогда ей казалось, что это поможет найти путь к нему, к её Северу. Теперь же эти буквы напоминали шрамы — такие же неизгладимые, как воспоминания о прошлом.

Врачи постепенно уменьшали дозы лекарств, и сознание Насти становилось всё яснее. Вместе с этим возвращались и воспоминания — яркие, болезненные, непрошеные. Они накатывали волнами, особенно по ночам, когда защитные механизмы психики ослабевали. Она вспоминала своё детство, отца, первую встречу с Севером, их общее прошлое — всё то, что пыталась похоронить под слоем транквилизаторов в психиатрической клинике.

Михаил, приходя с очередным визитом, рассказывал о том, как они с Северским организовали её спасение. Это была сложная операция, требовавшая тщательного планирования и значительных ресурсов. Они подкупили нужных людей, подделали документы, инсценировали её смерть. Всё для того, чтобы Наум поверил, что его план сработал, что он наконец избавился от неё.

— Ты должна быть осторожна, — говорил Михаил, — Даже несмотря на все предосторожности, нельзя исключать, что кто-то может заподозрить обман.

Настя кивала, понимая, что её жизнь уже никогда не будет прежней. Она училась жить с постоянной осторожностью, с необходимостью всегда оглядываться через плечо.

Постепенно Настя начала понимать, что выздоровление — это не только физический процесс. Её душа тоже нуждалась в исцелении. Психотерапевт, которого нанял Михаил, помогал ей разобраться в хаосе эмоций, принять произошедшее, найти силы двигаться дальше. Но некоторые раны были слишком глубоки, чтобы их могли залечить даже самые квалифицированные специалисты.

К концу второго месяца Настя уже могла подолгу гулять по больничному саду. Она наблюдала за другими пациентами, за их посетителями, за птицами, строящими гнёзда на деревьях. Жизнь продолжалась, несмотря ни на что. Мир не остановился, пока она лежала в больнице, борясь за своё существование. И теперь ей предстояло найти своё место в этом мире заново.

Её новые документы лежали в тумбочке рядом с кроватью — символ возрождения, шанс начать всё сначала. Но каждый раз, когда она смотрела на своё отражение в зеркале, видела в глазах тень прежней себя — той наивной девочки, которая верила в любовь и счастливый конец. Той девочки больше не существовало. На её месте появилась женщина, научившаяся не доверять даже собственной тени.

Ночами, когда больница погружалась в тишину, Настя часто думала о будущем. Что ждёт её за пределами этих стен? Сможет ли она когда-нибудь почувствовать себя в безопасности? И главное — сможет ли она простить? Простить Наума за то, что он сделал с её жизнью. Простить Севера за то, что не защитил. Простить себя за все ошибки, которые привели её к этой точке.

Северский не появлялся. Его отсутствие ощущалось физически — как фантомная боль, как незаживающая рана. Михаил говорил, что он занят: заметают следы операции по её спасению, подчищают документы, договариваются с нужными людьми. Работа кропотливая, опасная, требующая полной концентрации. Но Настя знала — дело не только в этом.

Она чувствовала, что между ними что-то надломилось. Возможно, это случилось в тот момент, когда Север понял, что «Призрак» — это она, возможно в тот момент, когда ей объявляли приговор, а может быть, когда Наум упрятал её в психушку, а Север не смог предотвратить это. А может быть, они просто выросли из тех детей, которыми были когда-то, и их любовь осталась там же — в прошлом.

Деньги дали ей свободу — свободу выбирать, свободу уехать, свободу начать новую жизнь. Но вместе с этой свободой пришло осознание её цены. Сколько людей погибло в войне за эти деньги? Сколько судеб было сломано? Её отец, Наум, Лебедев, Пронин, Савельев и другие безымянные жертвы криминальных разборок — все они были звеньями одной цепи, и теперь эта цепь замкнулась на ней.

По ночам её мучили кошмары. Она видела лицо Наума, искажённое предсмертной гримасой, видела кровь на асфальте, слышала звук выстрела. Просыпаясь в холодном поту, она подолгу сидела в темноте, обхватив колени руками, и пыталась убедить себя, что всё закончилось. Что теперь она действительно свободна.

Но была ли это настоящая свобода? Или просто иллюзия, купленная ценой чужих жизней? Настя не знала ответа на этот вопрос. Она только понимала, что каждый её шаг, каждое решение теперь будет нести на себе отпечаток этой кровавой истории. И с этим придётся жить — если она хочет жить дальше.

Михаил продолжал навещать её, приносил новости, помогал с документами. Он стал для неё кем-то вроде старшего брата — заботливого, но держащего дистанцию. Он никогда не говорил о Севере напрямую, но Настя чувствовала, что между друзьями что-то происходит. Какие-то разногласия, какие-то споры.

Свобода оказалась горькой на вкус. Она пахла больничной дезинфекцией, порохом и кровью. Она звенела пустотой банковского счёта и шелестела страницами новых документов. Она смотрела на Настю глазами призраков прошлого и шептала: «Теперь ты сама по себе. Теперь только ты отвечаешь за свою жизнь.»

Ночами, лёжа без сна, Настя размышляла о том, как странно устроена жизнь. Всего несколько месяцев назад она была пленницей — сначала Наума, потом психиатрической клиники. Теперь же она свободна, богата и.… абсолютно одинока. Все связи с прошлым рвались одна за другой, оставляя после себя только шрамы на сердце.

Врачи говорили о прогрессе в её лечении, но она чувствовала, что главная рана — душевная — продолжает кровоточить. Как залечить то, что разрушено предательством? Как научиться снова доверять, когда каждый близкий человек так или иначе причинил боль?

Однажды утром, проснувшись после очередного кошмара, Настя поняла — она больше не может так жить. Постоянное напряжение, ожидание удара, недоверие ко всем вокруг — всё это медленно убивало её изнутри. Нужно было что-то менять, принимать решение, делать выбор. Даже если этот выбор означал отказ от всего, что когда-то было ей дорого.

Свобода оказалась не такой, какой она её представляла. Вместо эйфории и радости пришло тяжёлое осознание ответственности за собственную жизнь. Каждое решение теперь имело вес, каждый шаг мог изменить будущее. И самое главное — никто больше не мог указывать ей путь. Ни Наум со своими манипуляциями, ни Северский с его желанием защитить, ни прошлое с его железной хваткой.

Собирая вещи, она то и дело останавливалась, прислушиваясь к шагам в коридоре. Где-то в глубине души теплилась надежда, что он придет. Что Северский появится в дверях, возьмет её за руку и скажет, что все будет хорошо. Но шаги проходили мимо, а он так и не появился.

Михаил молча наблюдал за её сборами, понимая, что творится в душе девушки. Он был единственным свидетелем её тихих слез по ночам, когда она звала Диму во сне. Единственным, кто знал, как часто она просыпалась с его именем на губах.