Она отвернулась к окну, обхватив себя руками:

— Я могла отказаться, могла покончить с собой, могла… — она замолчала, проведя рукой по шраму на запястье. — Но я выбрала жить. Выбрала убивать.

— Ради чего? — тихо спросил он.

Настя долго молчала, прежде чем ответить:

— Сначала из страха. Потом из мести. А потом… потом это стало просто работой. Я научилась отключать эмоции, видеть в людях только цели. Это было проще, чем чувствовать.

— А что ты чувствуешь сейчас? — Дмитрий осторожно приблизился к ней.

— Все, — прошептала она. — И это убивает меня. Страх, вина, ненависть к себе… и любовь к тебе. Особенно любовь. Она делает все остальные чувства острее, невыносимее.

Дмитрий нежно обнял её сзади, уткнувшись носом в её волосы:

— Я никогда не переставал любить тебя. Даже когда узнал правду, даже когда ненавидел себя за эту любовь.

— Как ты можешь? — её голос дрожал. — Как можешь любить того, кем я стала?

— Потому что я вижу настоящую тебя, — он развернул её к себе. — Ту девочку — соседку, которая свела меня с ума. Которая смеялась так заразительно, что невозможно было не улыбнуться в ответ. Которая любила Есенина и готова была убежать со мной куда угодно.

Настя всхлипнула:

— Той девочки больше нет. Её убили в той клинике, превратили в машину для убийств.

— Нет, — он покачал головой. — Она все еще здесь, внутри тебя. Просто очень глубоко спряталась, чтобы выжить. И я помогу ей вернуться.

— А если не получится? — она посмотрела на него с отчаянием. — Если я уже слишком сильно изменилась? Если тьма внутри меня слишком глубока?

— Тогда мы будем бороться с этой тьмой вместе, — твердо ответил Дмитрий. — День за днем, шаг за шагом. Я не отступлюсь от тебя. Никогда больше.

Настя смотрела на него с нежностью и болью:

— Мой храбрый Север… Всегда готов сражаться с ветряными мельницами.

Она прильнула к нему, вдыхая родной запах:

— Я часто представляла, как мы могли бы жить. Дом, собака, дети… Обычная счастливая жизнь.

— Мы все еще можем это иметь, — прошептал Дмитрий, целуя её в макушку.

— Нет, — она грустно улыбнулась. — Уже нет. Слишком много крови на моих руках. Слишком много призраков преследует меня.

Она отстранилась, глядя ему в глаза:

— Но я хочу, чтобы ты знал — все эти годы я любила только тебя. Даже когда убивала, даже когда была с Наумом… В моем сердце был только ты.

— Настя… — его голос дрогнул.

— Тсс, — она приложила палец к его губам. — Просто держи меня. Сейчас. Пока можешь.

Они стояли, обнявшись, и время словно остановилось. За дверью слышались шаги охранников, где-то вдалеке звенели ключи, но в этой маленькой комнате существовали только они двое.

Настя вдруг напряглась:

— Скажи… ты правда не знал, что я — Призрак? Когда мы были вместе?

Дмитрий помолчал, подбирая слова:

— Я начал подозревать… но не хотел верить. Все улики указывали на женщину, на кого-то, кто хорошо знает город. И когда я понял папка с уликами уже исчезла из твоего сейфа.

Настя молчала6 по щекам текли слезы. Для себя она сделала выбор, осталось только озвучить его Северу. И от этого боль становилась совсем нестерпимой.

— Ты могла прийти ко мне, — тихо сказал Дмитрий. — Рассказать все.

— И что бы ты сделал? — она посмотрела на него с вызовом. — Арестовал меня? Или помог бы скрыться, нарушив присягу?

Он молчал, и она кивнула:

— Вот именно. Я не могла поставить тебя перед таким выбором.

— А сейчас? — он взял её за плечи. — Сейчас ты ставишь меня перед выбором — позволить Науму забрать тебя или…

— Или отпустить тебя, — тихо закончила она. — Мой упрямый Север… Я хочу, чтобы ты был счастлив. Счастлив без меня. Не нужно меня спасать, просто живи и будь счастливым. — Настя нежно коснулась его щеки:

В коридоре послышались шаги. Дверь открылась. На пороге стоял охранник:

— Время вышло.

Настя отстранилась от Дмитрия, её лицо стало бесстрастным — маска, которую она научилась носить за эти годы.

— Я люблю тебя, — прошептала она одними губами.

— Я найду способ, — так же беззвучно ответил он.

Она покачала головой и пошла к двери. У порога обернулась в последний раз:

— Прощай, мой Север.

И что-то в её голосе, в её взгляде заставило сердце Дмитрия сжаться от ужаса. Он рванулся к ней, но охранник уже захлопнул дверь.

— Настя! — крикнул он, колотя в дверь кулаками. — Настя!

Но в ответ слышались только удаляющиеся шаги по коридору. Дмитрий прислонился лбом к холодному металлу двери, чувствуя, как внутри все переворачивается от страха и отчаяния. Он знал этот взгляд. Знал, что она уже все решила.

В зале суда царила гнетущая тишина, нарушаемая лишь монотонным голосом судьи, зачитывающего приговор. Настя сидела неподвижно, словно статуя, лишь её пальцы, сцепленные на коленях, едва заметно подрагивали. Она знала, чем всё закончится, ещё до того, как переступила порог здания суда. Слишком хорошо была разыграна эта партия, слишком тщательно продуман каждый ход.

«Учитывая результаты проведенной психиатрической экспертизы и показания свидетелей…» — слова судьи эхом отдавались в её голове, сливаясь в бесконечный поток бессмысленных звуков. Настя не слушала — она смотрела на человека, сидящего в первом ряду. Наум излучал спокойствие и уверенность победителя, его губы едва заметно изгибались в торжествующей улыбке.

Зал был заполнен до отказа — журналисты, зеваки, «случайные» свидетели. Все они жадно впитывали каждую деталь процесса, готовые разнести по городу очередную грязную сплетню о том, что знаменитый в городе киллер-«Призрак» оказался сумасшедшей женщиной. Настя чувствовала их взгляды — любопытные, осуждающие, жалостливые.

«…признать гражданку Швец Анастасию Станиславовну недееспособной и назначить принудительное лечение в специализированном психиатрическом учреждении…» — приговор прозвучал как выстрел. В зале поднялся шёпот, защёлкали затворы фотоаппаратов. Кто-то из журналистов уже строчил сенсационный заголовок.

Наум поднялся со своего места, одёргивая безупречно сидящий пиджак. Его глаза встретились с глазами Насти, и в них читалось неприкрытое торжество. Он выиграл — получил полный контроль над её состоянием, над её свободой, над ней. Всё прошло именно так, как он планировал.

Двое санитаров в белых халатах уже приближались к Насте. От них пахло дешёвым одеколоном и безразличием — такими же безликими были их лица, привыкшие не замечать чужого горя и отчаяния. Они действовали быстро и профессионально, словно много раз отрепетировали этот момент.

— Пройдёмте, Анастасия Станиславовна, — произнёс один из них с деланной вежливостью. Настя поднялась сама, не дожидаясь, пока её возьмут под руки. Она шла с высоко поднятой головой, игнорируя вспышки фотокамер и шепотки за спиной. Только её глаза, встретившись в последний раз с глазами Наума, обещали, что это ещё не конец.

У выхода из зала суда ждала машина — неприметный серый микроавтобус с тонированными стёклами. Санитары помогли ей забраться внутрь, и двери с глухим стуком захлопнулись, отрезая Настю от прежней жизни.

Машина тронулась, увозя Настю прочь от здания суда, от прежней жизни, от всего, что она знала и любила. Впереди её ждала психиатрическая клиника «Светлый путь» — место, где должна была начаться её новая жизнь. Жизнь, которую Наум спланировал до мельчайших деталей, не оставив ей ни единого шанса на спасение.

Дорога к клинике петляла между холмами, уводя всё дальше от города. Настя смотрела в окно на проплывающие мимо деревья, пытаясь запомнить каждый поворот, каждый ориентир. Санитары молчали, лишь изредка переговариваясь между собой короткими фразами. Водитель включил радио, и салон наполнился бессмысленной попсовой мелодией.

Через час показались массивные железные ворота психиатрической клиники «Светлый путь». Высокий забор с колючей проволокой тянулся, насколько хватало глаз. Охранник в форме лениво выглянул из будки, проверил документы и нажал кнопку. Ворота медленно открылись, пропуская микроавтобус на территорию.