Заведя машину в гараж с включенными фарами, Джиллиан, не выходя из нее, первым делом закрыла дверь гаража, затем тщательно осмотрела помещение изнутри. Не обнаружив затаившихся правонарушителей, она лишь затем отперла и открыла дверцы машины. И вновь зажала в кулаке ключ. В таком положении Джуллиан будет держать его, пока не отопрет дверь дома и бегло не осмотрит кухонное помещение, куда открывалась внутренняя дверь гаража.

Известно ли вам, что в Соединенных Штатах примерно каждую минуту сексуальному насилию подвергается одна женщина? Известно ли вам, что женщины чаще подвергаются насилию в своих же домах, чем где-либо еще? Известно ли вам, что многие незваные гости проникают в дома в обход систем сигнализации, юркнув в гараж вслед за въехавшей на машине хозяйкой? Известно ли вам, что лишь менее десяти процентов из тех насильников, о которых было заявлено в полицию, попадают в тюрьму? Иными словами, подавляющее большинство злодеев, совершивших преступление на сексуальной почве, продолжают преспокойно разгуливать по улицам, готовые, желающие и способные напасть снова?

Джиллиан было известно все это. Она читала книги. Она дотошно изучала статистику. Знание — сила! Узнай своего врага! И ни на минуту не верь, что по какой-то особой причине ты непременно избежишь подобной участи.

Почти каждый вечер Джиллиан ложилась спать с засевшим в груди, давящим на сердце огромным комком страха. Почти каждую ночь, часов около двух, она внезапно, рывком, пробуждалась — с мокрым от пота лицом и судорожным криком. После этого она не сразу приходила в себя.

О таком явлении Джиллиан тоже читала. Теперь она понимала (это была уже ее собственная теория), зачем изобрели хороший грим для лица.

В гараже Джиллиан глубоко вздохнула, заряжаясь спокойствием, расправила плечи, повыше подняла подбородок. «Время начала шоу, — сказала она себе. — Время, когда нужно выглядеть на все сто». И, тщательно стерев с лица все невзгоды, придав ему выражение безмятежной уверенности, вошла в дом.

В кухне Джиллиан наткнулась на живущую в доме сиделку и компаньонку ее матери — Топпи. Та стояла, прислонившись к кухонной стойке, со скрещенными на груди руками, что выражало неодобрение.

— Извините, я задержалась, — промолвила Джиллиан. Положив сумочку на стол, она сняла жакет и начала возиться с ключами.

— Угу.

— Как она?

— А вы как думаете? — вспылила Топпи. — Ваша мать лишилась голоса, но с головой у нее все в порядке.

— Она видела новости?

— Конечно.

— А газетчики?

— Телефон разрывался на части. Во всяком случае, до тех пор, пока я не отключила его. Как вы поняли, я и не ожидала, что вы позвоните, — с язвительным раздражением прибавила Топпи, метнув на Джиллиан суровый взгляд. Та смиренно опустила голову.

Двадцатишестилетняя Топпи, в своей цветастой рубашке, с копной курчавых темных волос, походила скорее на цыганку из табора, чем на дипломированную медсестру. Живая и энергичная, она теоретически была прислугой, которую Джиллиан наняла для ухода за матерью, однако не подчинялась никому. За те три года, что она работала у них, Топпи снизу доверху перетряхнула их маленькое хозяйство, их застоявшийся мирок. Она знала, что лучше всего не только для Либби, но для Джиллиан, Триш, а также для мальчишки-газетчика, живущего через несколько домов от них. Мнение свое Топпи всегда выражала открыто и весьма энергично. Уж энергии ей было не занимать. Мать Джиллиан обожала ее. С таким же восторгом относилась к ней и Триш.

— Вы обидели ее, — заявила Топпи. — Я знаю, вы не нарочно. Понимаю, что голова у вас забита массой других вещей. Но вы обидели ее, Джиллиан. Она уже потеряла одну дочь, и, когда вы вот так пропадаете невесть куда, она очень беспокоится.

— Я не хотела, мне очень жаль.

— Вы не передо мной должны извиняться.

— Я и ей скажу.

Топпи презрительно фыркнула.

— Можно подумать, она еще не наслушалась ваших извинений. Поймите, Джиллиан, она ваша мать. Ей не нужны извинения, ей нужны вы. Чтобы пришли домой к обеду. Почитали ей книжку. Или, еще лучше, свозили ее к Триш.

Джиллиан повесила ключи от машины на маленький крючок, взяла поступившую почту и начала разбирать ее. Счета, счета, счета. Не почта, а хлам. Джиллиан и сама не понимала, что именно ее так тревожит. До тех пор пока — усталая, разбитая и опустошенная — не просмотрела почту до конца. Слава Богу, хоть от него ничего нет. Наконец она отложила в сторону пачку бумаг, и Топпи сочла это сигналом к возобновлению атаки.

— Вы ведь ездили туда, не так ли? К Триш?

— Да, я была там.

— Ваша мать тоже по вас скучает.

Джиллиан ничего не ответила.

— Она лишена возможности говорить. Как вы этого не поймете? Когда кто-то умирает, хочется поговорить о нем, как-то облегчить душу, освободиться от этого груза. Отпустить умершего, чтобы он упокоился с миром. Ваша мама не может сделать это вслух, но это не значит, что она не пытается сделать это мысленно.

— Я знаю.

— Если бы вы просто посидели рядом с ней, подержали за руку. Дали ей возможность посмотреть на вас и сказать все глазами. Она ведь так и делает, вы же знаете. Ум у нее живой и подвижный, просто говорить она не может. Если бы вы побыли с ней, ей было бы легче это выразить. Она могла бы, не произнося ни слова, облегчить душу. И я уверена, для нее это очень много значило бы.

— Я знаю, Топпи, знаю. — Старая песня. Уже год они обсасывают эту тему. И всегда Топпи права, а Джиллиан виновата. Она хочет, хочет исправиться, но сейчас не в состоянии сделать это. На работе она обязана всему соответствовать: быть грамотным специалистом и квалифицированным руководителем, уметь противостоять чужим интересам, удовлетворить требования клиента, выдерживать любой натиск, а не то потеряет бизнес. С Кэрол и Мег, с газетчиками, с полицейскими она тоже должна быть на высоте: волевой, решительной, компетентной, искусным дипломатом и умелым оратором — так чтобы всегда отвечать моменту, потому что она лидер и не имеет права никого подвести. А потом, когда приходит домой…

Когда Джиллиан приходит домой, у нее уже не остается сил, ничего не остается. Она видит свою мать, такую маленькую, хрупкую, которую так легко обидеть, сломать, повредить… Видит Топпи, нанятую ею для того, чтобы Триш не испытывала чувства вины, когда пошла учиться в колледж и покинула дом. И вот стены рухнули, рассыпались в прах, а Джиллиан до сих пор так и не готова воспринять ту женщину, которая оказалась под этими стенами. Эдди Комо изменил ее. Он принес в ее жизнь страх, и уже одного этого довольно, чтобы ненавидеть его. Но он принес столько зла и помимо этого!

«Ты, сука… Я достану тебя даже с того света».

Джиллиан открыла холодильник. Просидев большую часть времени в ресторане, она за весь день едва ли проглотила хоть кусок. Сейчас Джиллиан оглядела полку за полкой, но ничто не возбуждало аппетита. Топпи за ее спиной хмурилась и озабоченно сопела.

— С вами все в порядке? Вы не больны? — напрямик спросила она. — В последнее время… Джиллиан вы хорошо себя чувствуете?

Джиллиан закрыла дверцу. Собралась было ответить: «Конечно», но увидела выражение лица Топпи, и беззастенчивая ложь застыла у нее на устах. Она снова почувствовала внутри давящую пустоту. Постоянно скрываемая боль, подкатившая во время разговора с сержантом Гриффином совсем близко к поверхности и затаившаяся там, теперь вновь всколыхнулась, перехлестывая через край, и навалилась всей своей тяжестью. Сегодня утром Джиллиан солгала детективу, сказав ему, что уверена, хотя на самом деле вот уже целый год не уверена ни в чем.

— День был тяжелый, — ответила она. — Мне понадобилось время, чтобы все это осознать. Время, чтобы… побыть одной.

— С Триш?

— Что-то вроде этого.

— Ваша мама тоже хотела сегодня туда поехать. Но я волновалась из-за газетчиков.

— Мне жаль, что так получилось.

— Ничего страшного, Джиллиан, — ласково сказала Топпи. — Она не винит вас. И я не виню. Вы приберегаете это для себя.