Я просмотрела медицинские отчеты. Отрывной перелом, который детектив получила при выполнении задания, — очень редкое и особенно болезненное ранение. Для его лечения требуется еще более мучительное средство — физиотерапия. Она включает в себя огромное количество тяжелых упражнений, необходимых для того, чтобы сохранить подвижность плечевого сустава и в то же время уменьшить количество рубцовой ткани в течение восстановительного процесса.

Согласно медицинской карте, физиотерапевт работал с детективом дважды в неделю. Скорее всего, в конце каждого такого сеанса Ди-Ди уже не могла сдерживать слезы.

Мне стало интересно, что должна чувствовать в таком состоянии женщина, привыкшая всегда лично контролировать ситуацию.

— Получается, вам уже не в первый раз приходится оценивать свою боль? — уточнила я.

Уоррен неопределенно дернула головой.

— И как часто вы это делаете? — с нажимом спросила я.

— Ну, когда Рассел просит.

— То есть во время сеансов физиотерапии?

— Да.

— А дома? Скажем, вы просыпаетесь среди ночи, потому что плохо себя чувствуете. Что вы делаете в таких случаях?

Ди-Ди замешкалась.

Я не стала давить.

— Я говорю себе, что надо попытаться заснуть, — наконец ответила она.

— И это помогает?

Ди-Ди снова неопределенно кивнула.

— Вам все это нужно? — резко спросила я.

Женщину, похоже, этот вопрос озадачил.

— Что вы имеете в виду?

— Наш сегодняшний сеанс. Вам нравится сидеть в этом кабинете, беседовать со мной?

Детектив оторвала взгляд от стены и испытующе посмотрела на меня. В ее глазах читалось что-то бунтарское. Примерно этого я ожидала. Некоторые люди преувеличивают свою боль. Другие, наоборот, пытаются ее игнорировать. Несложно понять, к какому типу принадлежит Ди-Ди Уоррен.

— Нет, — напрямик ответила она.

— Тогда зачем вы пришли?

— Я хочу вернуться на службу. Мне нравится моя работа. — Теперь голос моей пациентки звучал скорее настороженно, чем враждебно.

— Вы ведь расследуете убийства, верно?

— Да.

— И вам это нравится?

— Я люблю свою работу.

— Понимаю. Ваше состояние, неспособность вернуться на службу… вам должно быть тяжело.

— Я всего лишь на больничном, — бодро заявила детектив. — Хотя условия могли бы быть попроще: заболел — сиди дома, поправишься — вернешься на работу. Но, как и все бюрократы, руководство департамента любит все усложнять. Ведь если даже плечо и выздоровеет, то что насчет головы? Вдруг я уже не тот хладнокровный детектив, каким была раньше? Возможно, я и смогу преодолеть все эти трудности без последствий. Но что, если нет? Что, если теперь я буду постоянно бояться идти на задания, переживать, что могу снова повредить плечо или шею? Руководство не желает моего возвращения на службу, но я не хочу торчать дома. Конечно, их можно понять, и все же…

— То есть вы здесь, чтобы уважить свое начальство.

— Что-то в этом роде. Заместитель начальника отдела лично вручил мне вашу визитку. Я поняла намек.

— И каков ваш план? — спросила я, подавшись вперед. Меня обуяло искреннее любопытство. — Вы же понимаете, вам придется посетить больше одного занятия. Никто не поверит, что вам хватило всего одного сеанса. А шесть сеансов, пожалуй, многовато. Предлагаю остановиться на трех. Вы заглянете ко мне еще три раза, и затем я освобожу вас от необходимости посещать психотерапевта.

Впервые за все это время мои слова впечатлили детектива.

— Я тоже подумала, что три занятия — самый удачный выбор.

— И оказались правы. Так и есть. Но вы должны относиться к нашим встречам со всей серьезностью. Таково мое условие. Вы не обязаны верить каждому моему слову, но пока не пройдут эти три занятия, вы будете меня по крайней мере слушаться. И делать домашние задания.

— Домашние задания?

— Точно. Для начала придумайте для своей боли имя.

— Чего? — Я снова полностью завладела вниманием детектива; скорее всего, она просто решила, что я ненормальная.

— Дайте своей боли имя. И в следующий раз, когда вы проснетесь посреди ночи, вместо того чтобы пытаться снова уснуть, обратитесь к своей боли по имени. Поговорите с ней и попробуйте услышать то, что она, возможно, захочет вам сказать.

— Типа «подай мне, пожалуйста, перкоцет»?[182] — буркнула Ди-Ди.

Я улыбнулась.

— Кстати, о лекарствах. Вы что-нибудь принимаете?

— Нет.

— Почему?

Снова это неопределенное движение, то ли детектив кивнула, то ли покачала головой.

— Скажи наркотикам нет и все такое прочее. По рецепту, не по рецепту… между нормальной жизнью и наркотической зависимостью от лекарств проведена жирная черта, и я не хочу ее пересекать.

— Значит, вы просто боитесь пить таблетки?

— С чего вы взяли?

— Многие боятся. Боятся влияния препаратов на их организм, боятся зависимости. Я никого не осуждаю. Мне просто интересно.

— Все легко и просто. Я не люблю таблетки. Терпеть их не могу.

— Считаете себя сильнее этой боли? Думаете, что таблетки вам не нужны?

— Вы загоняете меня под стереотипы.

— А вы избегаете моего вопроса.

— Правда, что вы не можете чувствовать боль?

Я улыбнулась, откинулась на спинку стула и бросила взгляд на часы:

— Двадцать две минуты.

Уоррен была отнюдь не глупа. Она тоже посмотрела на часы, висящие прямо над моим столом, и нахмурилась.

— Вы же детектив, — продолжила я. — Естественно, что вы решили нарыть обо мне побольше информации. Вы могли почерпнуть многое из «Бостонского вестника», не говоря об огромном количестве научных публикаций, авторы которых проявили изрядный интерес к моей особенности. А теперь вы нашли подходящий момент, чтобы применить свои знания, отвлечь меня таким образом и уклониться самой от ответа. Лучшая мера защиты — нападение, не так ли? — Мой голос звучал холодно. — К вашему сведению, детектив, я не могу испытывать каких-либо проявлений физической боли. А это значит, что самое лучшее для меня — сосредоточиться на вашей. Я ответила на вопрос, теперь ваша очередь. Вы считаете себя крепким человеком?

— Да, — выдавила Ди-Ди.

— Но эта боль в плече и спине делает вас неповоротливой, не так ли?

— Я даже голову не могу помыть без посторонней помощи!

Я выжидающе посмотрела на собеседницу.

— Доктора все твердят как один — ты поправишься. Это делай так, а это вот так, но тем не менее я даже спать нормально не могу. Не могу пошевелиться, не могу в свое удовольствие поваляться в постели, потому что теперь я просто ненавижу свою гребаную постель. Вы не представляете, каких усилий мне стоит лечь в нее, а потом встать. Я как старое разбитое корыто, к тому же еще и практически без работы. Недоело это дерьмо!

Женщина закрыла лицо руками.

— Черт возьми, кусок дерьма, ненавижу, ненавижу, мать твою!

— Мелвин, — посоветовала я.

— Что? — Ди-Ди подняла голову, в ее глазах мелькнул полудикий блеск. За свою карьеру я уже много раз видела такой взгляд — как у загнанного в угол зверя.

— Мелвин, — спокойно повторила я. — Думаю, вы можете назвать свою боль Мелвином. Ненавистный кусок дерьма Мелвин. И каждый раз, когда он вас побеспокоит, накричите на него. Придумайте побольше ругательств. Почему бы и нет? Может, вам и правда станет лучше. Осознайте свое превосходство над Мелвином, и ваше «Я» станет гораздо сильнее. Вам ведь этого не хватает? Чувства силы, самодостаточности?

— Мелвин, — пробормотала Ди-Ди.

— Как вариант. Вы можете выбрать и другое имя, которое вызывает у вас более сильные эмоции.

— Напомните, сколько вы берете за час?

— У меня же докторская степень и вообще, — усмехнулась я.

— Мелвин. Боже, мою боль зовут Мелвин.

— Модель внутренних семейных систем разделяет мозг на четыре основные части. Главная из них — «Я», естественный лидер системы. Следующая — Изгнанники, туда входят несчастный случай и боль. Вы не готовы с ними сотрудничать, поэтому отвергаете их. К сожалению, Изгнанники не хотят, чтобы о них забывали. Они будут облекать себя в форму злости, страха, печали и стыда до тех пор, пока их не услышат. И когда Изгнанники дают о себе знать, в дело вступают Пожарные. Они борются с болью классическими методами: злоупотреблением алкоголем или таблетками, обжорством и другими доступными средствами, способными хотя бы на время приглушить постоянную боль. Наконец, есть Администраторы. Они также пытаются бороться с болью, только уже путем чрезмерного контролирования ситуации. Самобичевание, ненависть — все это результат работы Администраторов. Короче говоря, Изгнанники вызывают эмоциональный стресс, что, в свою очередь, провоцирует Пожарных на акт саморазрушения, а Администраторов — на репрессию «Я». И так будет повторяться снова и снова, изо дня в день, пока ваше «Я» не возьмет верх над ситуацией.