— Не думаю, что нам стоит заводить этот разговор, — сказал наконец Куинси.

— Значит, что-то нашел.

— Нет. Это лишь значит, что есть определенные профессиональные стандарты, и в данном случае мы имеем явный конфликт интересов. Шеп — твой друг. У тебя с ним давние отношения, — сказал Куинси, глядя ей в глаза.

— Я не спала с Шепом, — сухо ответила Рейни.

— Знаешь, многие здесь придерживаются мнения, что их с Сэнди брак разваливается именно из-за тебя.

— Между нами ничего не было. Не было и не будет.

— Он часто бывает у тебя и задерживается надолго.

— Знаю.

— Рейни…

— Люди просто треплются. Неужели ты этого еще не понял? Город маленький, б ольшую часть года идут дожди, и коров здесь вдвое больше, чем людей. Когда делать особенно нечего, остается только трепать языком. Так есть, и ничего тут не поделаешь.

— Почему ты не рассказала мне про дробовик? На дробовике, из которого убили твою мать, были твои отпечатки. Но потом оружие исчезло из шкафа для улик, а когда непонятным образом вернулось, никаких отпечатков уже не было. Почему ты не сказала, что дробовик пропадал?

Рейни уже закрылась, отгородилась холодным, бесстрастным выражением, выдвинула подбородок, и даже глаза ее стали серыми, как сланец. Куинси знал, что это значит. Бойцовская стойка.

— Думаешь, я убила свою мать?

— Нет.

— Думаешь, я взяла и хладнокровно ее застрелила? Пришла из школы домой и к чертям собачьим снесла ей голову? Думаешь, я копия Чарли Кеньона, только в женском образе? Ничем не лучше Дэнни О'Грейди?

— Нет, я так не думаю, — мягко сказал Пирс.

— Тогда к чему это все? Прошло четырнадцать лет, я ни в чем не виновата, так зачем ворошить прошлое? Одно дело соседи — к их болтовне и косым взглядам я уже привыкла, — но от тебя такого не ожидала!

— Ты можешь мне поверить, — резко возразил он. — Я не твой напарник, которого легко смутить несколькими громкими словами. Я знаю — что-то случилось. Что-то случилось, Шеп помог тебе, и это вас связало, так? Что именно случилось, я пока не знаю. Может, мне и необязательно это знать, но между тобой и Шепом что-то есть. Это не какие-то профессиональные узы, вот почему тот факт, что ты осталась в школе одна с Шепом и Дэнни, выглядит очень сомнительным. Сандерс прав. Тебе следовало передать расследование кому-то другому. Думаю, ты и сама это понимаешь.

Рейни молчала, только поджала губы. Он застал ее врасплох. В самом начале Куинси спрашивал себя, почему такая умная женщина, как Рейни, держится за такую непрестижную и малооплачиваемую работу, и сегодня он получил ответ. Потому что работа давала ей контроль. Она трудилась бок о бок с приятными людьми, но ни один из них не совал нос не в свое дело. Рейни и мужчин, наверное, выбирала по своим параметрам, предпочитая физические достоинства интеллектуальным и сокращая отношения до минимума. Чтобы не отвечать на слишком много вопросов. Не подпускать никого слишком близко. Самозащита стала образом жизни.

— Я не могла отказаться от расследования, — бросила она вдруг.

— Потому что дала обещание Шепу?

— Да. — Она замялась. — Я обязана ему.

— Ты столь многим ему обязана?

— Шеп поверил в меня. Он настоящий друг, и я не могу его подвести. Но у меня тоже есть профессиональные стандарты, от которых я не отступлю. Нам всем приходится делать выбор на жизненном пути, и мы несем ответственность за то, что сделали. Если Дэнни застрелил девочек, он должен за это ответить.

— Уверена?

— Конечно, уверена! Ему самому не пошло бы на пользу, если бы мы стали его покрывать. Почему люди не понимают этого? Есть базовые человеческие потребности, в том числе восстановление справедливости. Позволяя детям уходить от наказания или защищая их от последствий собственных действий, мы вовсе не помогаем им. Секундная ошибка, безрассудность может обернуться пожизненной ненавистью и презрением. Она становится темным пятном, вечным напоминанием, проклятием, которое растет и растет, пока…

Она оборвала себя на полуслове, тяжело дыша, вцепившись взглядом в голубое покрывало, сжав кулаки.

— Кошмары? — спросил негромко Куинси.

— Да.

— Ты не ешь.

— Не могу.

— Но ты же понимаешь, что так нельзя.

— Ничего не могу поделать.

— Почему ты пришла?

Рейни посмотрела на него беспокойными глазами.

— Подумала, что надо поговорить.

— Тогда говори. Но только скажи что-нибудь новое, потому что терпеть ложь я больше не хочу.

Принесли заказ. Куинси поделил ло-мейн пополам, хотя и подозревал, что Рейни есть не будет. Она и не стала — отставила белый контейнер, но взяла чашку чая. Куинси принялся за ужин. Голода он не чувствовал, но давно понял, что расследование, тем более когда дело трудное, отнимает немало сил и их нужно восполнять.

— Похороны Салли и Элис пройдут завтра, во второй половине дня, — сообщила Рейни. — Мэр звонил. Девочек забрали из морга сегодня вечером, и родители не хотят ждать. Все считают, что нужно по возможности побыстрее со всем этим покончить.

— Тяжелый будет день.

— Да. Мы запросили подкрепления из округа. Выставим дополнительные патрули на время похорон и после. Отправим машины к барам.

— Все и без того возбуждены, а если люди еще и выпьют… — Куинси не договорил. Они оба знали, что может случиться. Молодежь, оружие, уличное правосудие.

— Мы удваиваем охрану у дома Шепа, — негромко продолжала Рейни. — Старшим попросился Люк.

— А ты?

— Не могу. Не хочу лишних разговоров.

— Джордж Уокер не очень вами доволен.

— Недовольных много. Я надеялась… Думала, смогу до похорон сказать, что Дэнни этого не делал. Думала, соберу столько доказательств, что смогу посмотреть Джорджу Уокеру в глаза и сказать: «Вашу дочь, сэр, убил не тринадцатилетний мальчик. Это сделал другой мерзавец». Как будто от этого что-то бы изменилось.

— Теперь ты не так уверена в Дэнни?

Она напряглась и тихо вздохнула:

— Нет.

— Из-за Чарли Кеньона?

Рейни задумчиво кивнула.

— Его рассказ о Дэнни… Эта фраза, что он хотел бы изрубить отца на куски и пропустить через блендер. Столько зла… Никогда бы не подумала… Мне и в голову не приходило, что все так плохо.

— Это не твоя вина. Любому из нас трудно поверить, что люди, которых мы знаем и которые нам дороги, способны на жестокость. Мы как будто забываем, что убийцы не появляются из пробирок. Они приходят в мир так же, как и все мы, у каждого есть семья и друзья.

— Это общее место. Мне не нужны банальности. Меня тошнит от пустых ответов и тридцатисекундных анализов запутанных преступлений. Дети стреляют в школах, взрослые мужчины приходят на работу и косят из автомата сослуживцев. Я согласна с тобой в том, что школы и офисы пока еще безопаснее дорог и улиц, но этого объяснения недостаточно. Стреляют везде, даже в таких местах, как это. И такое случается со всеми, даже с Дэнни О'Грейди, который еще три дня назад казался нормальным подростком, переживающим обычные для своего возраста трудности. А теперь… Я чувствую, что что-то упустила. Я должна была предвидеть, понять, что что-то грядет. Но потом смотрю на все это снова и вижу, что все равно бы ни о чем не догадалась, не ждала бы от него такого. Потому что я этого не понимаю. Даже я, выросшая с матерью, которая все решала кулаками, не могу представить, как можно расстреливать незнакомых людей. Я должна понять, почему это случилось с моим городом, потому что иначе, как бы ни старалась, я не смогу спать.

— Это не твоя вина, — повторил Куинси.

Рейни нетерпеливо покачала головой.

— Объясни. Мне надо знать. Это из-за оружия? Может, его следовало запретить? Хотя бы в нашем городе. Или причина в видеоиграх, фильмах и книгах? Из-за чего это все?

— Свою роль играет все. С другой стороны… Считаю ли я, что цензура в Голливуде и запрет оружия покончат с преступлениями? Нет. В некоторых, даже детях, слишком много гнева.

— Тогда это неизбежно? Мы стали культурой насилия, и с этим уже ничего не поделаешь?