– Я рада, что все осталось позади. Мне так хотелось вернуться домой, Хакон.

– Я ждал тебя. Жаль, что ты вернулась в такое неспокойное время.

– Как же это могло произойти? Как вышло так, что в родном доме лишь горе и запустение?

– Никто из нас понять даже толком не смог, что именно произошло. С тех пор, как мы вернулись из набега, Чертог Зимы погряз в распрях. Тебя объявили погибшей и… похоронили.

Последнее слово дается ему с величайшим трудом. Запнувшись, едва ли не выталкивает его воин из своей глотки, и Ренэйст сжимает мягко его ладонь, показывая, что она рядом.

Улыбнувшись ей благодарно, Хакон продолжает свой рассказ:

– Ганнар конунг умер неожиданно. Да, боль утраты его была сильна, но есть в его смерти нечто… неправильное. Как бы то ни было, мы остались без правителя в тот самый миг, когда больше всего нужен он был. Исгерд все требовала, чтобы назначили нового конунга. Что, мол, народ наш не может спать спокойно, пока трон Чертога Зимы пустует. Все пытались они заставить меня занять место твоего отца, но я ответил им, что без тебя – на словах этих Хакон поднимает ее руку к своему лицу и прижимается трепетно губами к узкому запястью, глядя в голубые глаза, обрамленные белыми ресницами, – никакой титул не нужен мне.

Тронутая этим проявлением нежности, с трудом цепляется Ренэйст за нить их разговора.

– И что же потом?

– Тогда Витарр потребовал передать трон ему, как второму сыну и последнему наследнику рода Волка. Рассказали они с Руной правду о ребенке, что носит она под сердцем, и, признаться, неожиданно многие поддержали его. Только оказалось все не так уж просто, и потому, раз я отказался участвовать в борьбе за наследие твоего рода, с подачи ярла Трех Сестер потребовали они представить им нового претендента, что противостоять будет твоему брату.

– И за всем этим стоит Исгерд ярл.

– Слово ее обрело неожиданный вес с момента нашего возвращения. Сейчас, когда ты вновь рядом с нами, тревожно мне. Не ведаю, что задумала она, но в планах ее тебе нет места, Рена.

Закрыв глаза, ощущая, как неожиданная усталость сковывает ее, Ренэйст вновь прикасается нежно к ключицам своего возлюбленного. Молчит она, размышляя обо всем, что рассказал ей Медведь.

Можно отказаться от наследства отца, и тогда они с Хаконом смогут жить спокойно в этом доме. Подле него она будет счастлива, да и он ведь желает стать ей мужем. Разве не того она хотела? Чтобы отец передумал и отдал трон Витарру, а она смогла жить так, как должна была бы?

Однако может ли она быть такой беспечной? Ей бы хотелось быть, ведь она так стремилась вернуться сюда и занять свое место. Может, Витарр пожелал стать новым конунгом потому, что посчитал – иного выбора нет? Так сложно все это. Им следует поговорить. Прежде чем принимать решение, Ренэйст должна поговорить с Витарром.

Сейчас не готова она к тому, чтобы думать об этом. Хватит с нее и без того тяжелых мыслей, что душат кольцами Мирового Змея, свернувшегося вокруг ее шеи. Потянув Хакона за собой, Ренэйст опускается лопатками на мягкие меха, заставляя возлюбленного неприступной скалой возвышаться над ней. Опускается Хакон на локти, смотрит внимательно в ее глаза, понять пытаясь ее желания, и ближе двигается, стоит ей закрыть глаза.

Губы ее так и ждут поцелуя, который так и не происходит. Громкий и требовательный стук в дверь заставляет Хакона зарычать, выпрямляясь, и Ренэйст, держа ладони на сильных его плечах, голову запрокидывает. Сильнее цепляется она за Медведя, когда тот встает на ноги, но вынужденно отпускает, приподнимаясь на локтях и наблюдая за тем, как приближается он к двери.

На пороге показывается один из стражников Чертога Зимы. Он говорит что-то, обращаясь к Хакону, и смотрит мельком на конунгову дочь, возлежащую на ложе в одной лишь мужской рубахе. Сделав шаг в сторону, берсерк закрывает ее своей спиной, и Ренэйст, представив явно недовольно выражение лица его, хихикает едва слышно.

Ревность его так глупа. Коль нужен ей только он, что за дело до чужих взглядов?

Только вот Хакон совсем не весел. Оборачивается он, закрывая дверь перед послом, и ничего хорошего в глазах его нет. Хмурится воительница, ощущая, как и ее задорный смех затихает. Сев на постели, с тревогой вглядывается она в лицо возлюбленного и протягивает к нему руки, стоит Хакону приблизиться. Нежно сжав ее ладони своими пальцами, Медведь присаживается на край постели, проговорив ровным и спокойным голосом:

– Старая вельва умерла, Ренэйст. Кюна требует, чтобы все мы явились в Великий Чертог.

Смерть старухи становится неожиданностью. Каждому ведомо о том, что, когда погибает вельва, миру грозят перемены, и никто не знает, будут ли они милосердны к ним. Словно бы сами боги поторопить их пытаются, отправляя им подобное знамение.

Она хотела бы остаться. Запереть дверь и никогда больше не выходить из этого дома, стены которого кажутся ей родными, но гордость не позволяет. Ренэйст не станет убегать.

Облачившись в теплую одежду, велит она Хакону следовать за собой, да только тот ловит ее в крепкие, пусть и осторожные, объятия. Жмется лбом к ее лбу, заглядывая в глаза, и от попытки сосредоточиться на его взгляде глаза болеть начинают, так близко они друг к другу. Ренэйст смыкает веки, и тогда Хакон произносит:

– Я буду подле тебя и никогда больше не оставлю одну. Что бы ни несла нам судьба, я буду готов. Слышишь?

Им нужно спешить, но Ренэйст так устала куда-то бежать. Наслаждаясь моментом, накрывает Белая Волчица руки Медведя, оглаживая трепетной лаской его запястья, и, не открывая глаз, отвечает доверчиво:

– Слышу.

И не вспомнит Ренэйст, когда она в последний раз видела столь много людей в стенах Великого Чертога. Чудится ей, словно бы и во время прохождения ими испытания ярлов и их людей на этом пороге не столь много было. Люди шумят и галдят, стремятся перекричать друг друга, но замолкают, стоит ей пройти мимо них белой тенью. Расступаются сыны Одина, пропускают наследницу погибшего своего конунга и мужчину, зверем крадущегося следом за ней. Среди собравшихся воинов нет ни одного солнцерожденного, и столь непривычно ей без Радомира! Так долго шли они бок о бок, что теперь невольно пытается отыскать Ренэйст его взглядом, пусть и безуспешно. Он в Доме Солнца, и кажется ей, что куда счастливее он сейчас, чем она. Словно бы мрак сгущается только сильнее с тех пор, как достигли они Чертога Зимы.

Кюна уже здесь, занимает свой трон, и в глазах ее даже через расстояние видит Ренэйст тревогу. Йорунн устала, груз правления давит ей на плечи. Когда супруг ее был жив, подобные вопросы конунг решал исключительно лично, не подпуская к ним жену. Теперь же, оставшись в одиночестве, должна она волочить за собой этот груз, пока не передаст его следующему правителю. И сейчас, на этом собрании, все должно решиться.

Хакон кладет ладонь на лопатки Ренэйст, придерживая нежно, но оберегая возлюбленную от прикосновений других людей. Они останавливаются подле Олафа ярла и его сыновей. Ньял улыбается, глядя ей в глаза, и Ренэйст приветствует его и Ингве кивком головы. Первенец ярла кажется ей напряженным и скованным, словно бы бледным. Ингве не отличается тем же диким нравом, что и Ньял, но все же таким тихим быть на него совсем не похоже.

Да и сам Олаф, что уж там, молчалив необычно. Смотрит он на Ренэйст один лишь раз, а следом за тем словно бы теряет к ней интерес. Ренэйст хмурится, а после смотрит на свою мать, ожидая, что она скажет. Убедившись в том, что все, кто должен был, пришли, Йорунн встает с трона и подходит ближе к постаменту, вновь складывая руки перед собой.

Защищается. Старается казаться царственнее, чем она есть на самом деле.

Позади матери замечает вдруг Ренэйст черноволосую девушку, кажущуюся немногим старше, чем она сама. Быть может, она одной зимы с Витарром, но разница между ними не столь уж велика. Облаченная в черные обноски, испачканная сажей, она Ренэйст совершенно незнакома, но словно из-под толщи воды всплывают слова брата, сказанные во время разговора после ее испытания.