– Спасибо.

Мать ничего не говорит. Лишь обнимает покрепче, и объятия ее, как и в детстве, дарят покой.

От дома конунга до Великого Чертога не больше двух сотен шагов, но Ренэйст держит свой путь в другую сторону. Идет в порт, чтобы понаблюдать за тем, как в гавань Чертога Зимы входят корабли. Не будет среди них тех, чьи знамена не сможет она узнать, но прибытие иного рода всегда значимое событие.

Когда в родной порт прибывает чужой корабль, матери наряжают дочерей в лучшие наряды и отправляют на пристань, встречать гостей. Коль мила окажется мореходу, то заплатит тот мунд – и увезет с собой, на чужой берег, хозяйкой в свой дом. Каждая луннорожденная стремится выйти замуж за мужчину из другого рода. Так она приносит в семью новую кровь, спасая ее от «застоявшейся», которая течет в жилах тех детей, чьи родители приходятся друг другу родственниками, хоть и дальними. Слабы такие дети. Плохие воины из них вырастают, плохие роженицы, и умирает такой род, тает, как лед над огнем.

Уже виднеется впереди холодный блеск воды в свете Луны, а на ней корабли, освещенные сотней факелов. Замечает Ренэйст, как чуть поодаль к пристани бегут дети, соревнуясь с кораблями, стремясь добежать быстрее, чем те успеют причалить, и улыбается – узнает в них себя.

Отец наверняка сейчас уже там, приветствует прибывших воинов. Ренэйст будет подле него, ждать, когда те, кого так жаждет она увидеть, сойдут со своих кораблей. Много времени прошло с последней их встречи, оттого и кажется ожидание невыносимым. Сегодня соберутся они за одним столом, выпьют пряного эля и поговорят обо всем, что произошло и что ожидает.

– Рен!

Останавливается, оглядываясь по сторонам в поисках того, кто позвал ее, и лишь когда темная фигура выходит из тени под свет факелов, понимает, кто перед ней. Брат машет рукой, манит к себе.

Подойди, сестрица, ближе. Разве должна ты бояться меня?

Белолунная вновь смотрит на виднеющуюся впереди пристань, на корабли, что сквозь льды пробиваются к берегу, и уже настолько близки, что даже можно разглядеть их знамена. Вот алеет на черной ткани зловещее Солнце, лучи-ножи которого простираются во все стороны – плывет ярл Трех Сестер, и ни один драккар не желает ее обогнать.

Ренэйст хочет быть там. Хочет видеть луннорожденных, с коими предстоит ей отправиться в первое плаванье, но кровные узы сильнее, и ноги ведут к брату.

Витарр кутается в соболиный мех, прячет руки и смотрит на нее сквозь кудри непокорных темных волос. Смотрит исподлобья, жмет губы и оглядывается по сторонам воровато, словно бы ждет чего-то недоброго. Идет она к нему настороженно, с опаской; брат братом, но одичал он с роковой той зимы. Злым стал, нелюдимым, только не берется Ренэйст его судить.

– Мать волнуется, – говорит она, – тревожишь ты ее своими молчаливыми уходами.

– Не касается ее, куда держу я свой путь, – одергивает он, – и не для того я позвал тебя, чтобы получить неодобрение от ребенка.

Предчувствие беды змеиной чешуей скользит по ее спине, и дергает Белолунная плечами, силясь сбросить с себя его. Настолько тревожно ей, что не дерзит в ответ на то, что продолжает Витарр считать ее ребенком. Двенадцать зим почти не говорят они друг с другом, взглядом ласковым не вознаградят, а здесь он сам ищет встречи. Знает ведь, что пойдет сестра на пристань, оттого и ждет здесь. Не знает Ренэйст, что от него ожидать, и оттого ей тревожно.

– Если нужно тебе что-то, так говори. Нет у меня времени на твои тайны.

Хмурит Витарр густые брови, отводит взгляд. Весь он – тьма, и не проникает в сердце его свет Луны. Найдись дева, что пожелает смягчить его сердце – погибнет, отдав себя пустоте. Не по своей воле стал он таким, только кто станет спрашивать? Сам не рад подобной судьбе, потому и обращается к сестре, ведь сейчас только так можно хоть что-то исправить.

– Отказался отец взять меня в этот набег, – с горечью говорит, но после сжимает ладонями плечи сестры, смотря на нее с решимостью, – потому прошу твоей помощи, Рен. Помоги мне попасть на корабль.

В одно мгновение становится ей холодно настолько, словно вечная эта зима пробралась в самое ее нутро. Вжимает голову в плечи, кладет ладони на руки брата, силясь убрать, и говорит тихо, словно испуганно:

– Ты хочешь, чтобы ослушалась я воли отца?

Нет для ребенка преступления страшнее, чем пойти наперекор родительскому слову. В возрасте шести зим Ренэйст прочувствовала жестокий урок, что был дан им за непослушание, и нет у нее желания своевольничать. Можно попросить отца изменить свое решение, только Ганнар-конунг и слышать о Витарре не желает. Заговорит дочь о нем, так сразу же и велит убираться подальше. В то же время понятно ей желание брата; какой воин не желает отправиться в набег? Сама она только и мыслит об этом, и места не находит в своем желании показать себя.

– Тебе он не запрещал меня брать, – продолжает уговаривать Витарр. – А если обман раскроется, так я скажу, что солгал тебе. Мол, сказал, что позволил отец взойти на драккар. Мне не привыкать быть у конунга в немилости, Рен, не боюсь я его гнева, только нужен мне этот набег! Быть может, смогу я изменить свою судьбу, вернуть себе то, чего лишен. Должен я доказать, на что способен, заставить отца гордиться мной. Нет мне жизни с проклятой той ночи, Ренэйст, в каждом своем сне вижу ненавистное озеро. Умру – и вновь окажусь у его берегов, если так все оставлю.

Слова его горечью отдаются в ее сердце. Смотрит на него и видит отчаяние, охватившее темную душу. Оба они виноваты в том, что произошло, а в бо́льшей мере и вовсе виновен старший их брат, что привел меньших в спящий мертвым сном лес. Правда кроется в том, что никто не хочет винить мертвеца. Куда проще обвинить во всем того, кто остался в живых, на ком злобу свою можно выместить.

Может ли она отказать ему? Быть может, увидев, на что способен Витарр, конунг простит его? Доброе у отца сердце, Ренэйст знает, только не все доброты той достойны.

– Не нравится мне то, о чем ты просишь, но, быть может, смогу я тебе помочь.

Не отвечает Витарр, только кивает, смотря на нее внимательно. Словно бы ждет, что даст она ему свое слово, только не дает Белолунная обещаний и клятв, что вряд ли сможет исполнить. Сам Витарр преподал ей жестокий этот урок, потому отворачивается она от него, продолжая путь в сторону пристани.

Брат не окликает ее. Ренэйст чувствует его взгляд между своих лопаток, холодный и колкий, как лезвия сотни стрел. Не того он ждал от нее, не на это надеялся, когда просил подойти, но благодарен должен быть даже за это. Мало кто в Чертоге Зимы протянет Витарру руку помощи, а ей и вовсе отцом строго-настрого запрещено говорить с Витарром. Рискует Ренэйст, может сама остаться дома вместо того, чтобы поплыть в набег, коль заикнется о брате перед отцом.

Страшно ослушаться отца, но и Витарра в беде оставлять не хочется. Горд и глуп он был, слишком мал для того, чтобы понять, в какой они опасности. Что же теперь, до конца жизни травить его, как беспризорного пса?

Ренэйст знает, как следует поступить, и проклинает свою доброту.

Пристань встречает ее треском факелов и перекрикиванием моряков, причаливших к берегу; давно здесь не было столь многолюдно. Пробираясь сквозь толпу мужчин, радующихся встрече и окончанию долгого пути, приветствующих дочь своего конунга, Ренэйст с интересом рассматривает их, отвечая на приветствия, но не забывает искать взглядом отца. Прибытие гостей событие всегда волнительное, особо любимое теми, кто никогда не покидает родные края. От моряков можно узнать последние новости, послушать невероятные истории об их приключениях там, на солнечных берегах. Некоторые лица знакомы Ренэйст еще с прошлых сборов, у них она выпрашивала очередную историю, будучи ребенком, иные же – совсем юные, принадлежащие юношам примерно одной с ней зимы. Они прибывают в Чертог Зимы для того, чтобы отправиться в первый свой набег. Одной из них будет Ренэйст, доказав себе и Всеотцу, что готова покинуть родное гнездо и отправиться в открытое море.