Уж он-то не упустит свою добычу, не будь он Ньял из рода Лося!

С воинственным ревом метает он копье, и серебряный наконечник пронзает крепкую броню поверженного чудовища. Тролль настолько ослаблен, что ни звука не издает, охваченный болью. Вода пенится возле его рта, из которого вырываются последние вдохи каменного исполина, и на белом льду видна черная кровь. Тяжело дыша, Ньял хохочет, сжимая в руках второй конец веревки, и, рыча, тянет его на себя. Лицо его покрывается потом, тяжелую тушу тролля нестерпимо тянет на самое дно, и одному его не удержать. В приступе яростного отчаяния выкрикивает он проклятия, чувствуя, как скользят ноги по льду, грозя увлечь его следом за добычей, но тянуть веревку неожиданно становится легче.

Ове фырчит за его спиной, шмыгает окровавленным носом, и вот по льдинам к ним спешат еще пятеро юношей. Коротко оглянувшись через плечо, видит Олафсон, что посестра его уже на берегу, подле растрепанной Вороны, и, сильнее натянув веревку, швыряет длинный ее конец назад, крикнув:

– Тяните!

Отроки, оставшиеся на берегу, кутают воительниц в теплый мех, вручают флягу с янтарным элем и подбегают к кромке воды, выкрикивая подбадривания. Хейд устало садится на снег подле нее, принимает флягу из дрожащих рук Ренэйст и, сделав глоток, сипло произносит:

– Уж не поверю, что под светом Солнца есть хоть что-то ужаснее, чем события этой ночи…

«Каждая ночь ужасна, ибо она – вечна», – горестно думает Ренэйст.

Смакуя на языке терпкий эль, поднимает она взгляд к небесному светилу.

Проходит много времени, прежде чем удается им вытянуть тело тролля на берег. Взбудораженные юнцы кричат и хлопают Ньяла по лопаткам, и сам он, одурманенный победой, хохочет, вскидывая вверх кулак. Оборачивается и видит позади себя Ове, что стирает тканью белого плаща кровь из-под носа. Не глядит он на радующихся отроков, опустив взгляд на бусинку из бирюзы, которая, расколотая, лежит у него на ладони. Поручив остальным разделать троллью тушу, направляется Олафсон к наследнику Ока Одина и кладет ладонь на плечо его, заставляя вздрогнуть.

– Опасную игру ты затеял, Ове, сын Тове, – Ньял усмехается в рыжую бороду, сощурив лукавые зеленые глаза. – Понравилось быть приманкой для тролля?

Льдисто-серые глаза юнца, младшего среди них, смотрят на него безразлично, как вдруг тонкие губы изгибаются в усмешке. Ове бросает осколки бирюзы в потревоженное озеро и кладет ладонь свою на плечо Ньяла, что выше него на целую голову.

– Сделал я то, что до́лжно, – отвечает он. – Да если будет у меня выбор, никогда больше не повторю подобного, убереги меня Скади.

Иные воины уже успели разжечь костер. Ове присаживается по правую руку от Ренэйст и вытягивает промокшие ноги к огню. Воительница сразу же кладет голову на его плечо, прикрыв глаза. Колчан ее пуст, а пальцы нежно скользят по узорам, что вырезаны на драгоценном луке. Вздыхает Товесон, прижимается щекой к белоснежной макушке и, наблюдая за дележкой тролльих зубов, говорит:

– Не так представлял я себе, как справлюсь с испытанием. Вряд ли понравится отцу мой рассказ о том, как на щите я съезжал по снежному склону, спасаясь от преследовавшего меня тролля.

Заслышав его слова, Хейд, что сидит по другую сторону от Рены, тихо фырчит:

– Отцов и матерей наших вряд ли заботит то, как именно выполним мы задание. Сидят они в Великом Чертоге да молят богов, чтобы принесли их наследники треклятые зубы. Уж как трофей добыт – то уже не их забота.

Ренэйст усмехается, не открывая глаз. Ганнар-конунг уж точно не станет спрашивать дочь о том, какую роль сыграла она в битве. Примет он трофей из рук ее и объявит, что недаром боги послали ему в наследники дочь взамен погибшего сына. Интересно, а как прошел испытание Витарр? Всегда носит брат при себе меч, но не помнит Ренэйст, чтобы был он среди тех, кто проходил испытание в его зиму. Отец не позволил, сказал, что нечего братоубийце делать среди воинов Одина. Но ведь кто-то обучил его воинскому ремеслу?

Из плена туманных дум вырывает ее голос побратима.

– Держи, – Ньял становится перед ней на колено, протягивая на ладони зуб, похожий на костяной наконечник стрелы. – Твой трофей.

Хлопает Волчица белыми ресницами, разглядывая заботливо очищенный от черной крови зуб, и проводит большим пальцем по шершавой поверхности. На ощупь похож он на камень, отломанный от скалы, и девушка криво улыбается.

Ньял не дожидается ее благодарности.

– Давайте отогреемся, – говорит Ньял, выпрямляясь. – И вернемся в Чертог Зимы. С победой!

Отроки вторят ему криками, полными триумфа. Олафсон оглядывает тех, кто собрался у огня, и внезапно хмурит рыжие брови. В лес вошло восемнадцать отроков, однако сейчас, подле костра, их всего семнадцать. Взгляд наследника Звездного Холма скользит по каждому лицу, и тогда он задает один-единственный вопрос:

– Где Фритхов, сын Халле?

Рена отводит взгляд, сжимая в руке свой трофей. Ньял выжидающе смотрит на них, и, глубоко вдохнув, смотрит она на побратима, в звенящей тишине проговорив:

– Фритхов погиб.

Ньял вскидывает брови, а после хмурится, поджав губы. Он поднимает взгляд к небу, сжимая и разжимая кулаки, и тихо произносит:

– Мы не можем оставить его тело здесь. Поступим так – Рена покажет место, где погиб Фритхов. Ове пойдет с нами. Остальные возвращаются в Чертог Зимы.

Медленно, один за другим, поднимаются они на ноги, храня молчание. Близким другом некоторым из них был Фритхов, наследник Медвежьего Когтя, и потеря эта болезненна. Сверившись с неподвижными звездами, четырнадцать будущих воинов отправляются назад, к Чертогу Зимы, и прежде, чем уйти, Хейд и Ренэйст обмениваются крепким рукопожатием.

– Скажи им правду, – говорит Ворона. – Поступи верно.

Сказать правду – обречь род Халле-ярла на несмываемый позор. Кровь его потомков будет запятнана, а земли, принадлежавшие роду, будут поделены между ближайшими к ним ярлами. Дочь конунга, его наследница, та, кто займет место Ганнара Покорителя, должна уважать законы своих предков. Проявит мягкосердечность – и вновь взбунтуют ярлы решению Ганнара признать наследницей дочь. «Не пристало женщине править над мужами», – скажут они, и вновь пошатнут ее уверенность.

Шагает Ренэйст подле угрюмого Ньяла, накинув на голову капюшон плаща, и смотрит под ноги. Кусает губы, сжимает кулаки и уверяет себя, что поступит правильно. Выходят они на поляну, на которой все и произошло, и Рена ведет побратимов к тому месту, где покоится тело Фритхова, словно бы укрытое упавшим с дерева снегом.

– Как это произошло? – спрашивает Олафсон, снимая с плеча своего плащ.

– Тролль напал на нас после того… – Она замолкает, чувствуя, как ком встает в горле, но заставляет себя сказать: – После того, как Фритхов убил его детеныша. Он кинулся в атаку и попал под удар.

Олафсон сжимает челюсти. Ладонью стряхивает снег с черных волос погибшего товарища и кивает Ове. Они не произносят ни слова, перекладывая тело Фритхова на плащ Ньяла, и поднимают его, держа за концы с обеих сторон. Лишь Ове мрачно думает, что Ньялу нужно было взять с собой кого-то покрепче; тяжело ему нести такую ношу.

Вглядываясь в белое лицо несчастного юноши, Ренэйст снимает плащ и накрывает им Фритхова, скрывая за белым саваном. Кладет меч поверх тела его владельца и идет перед своими побратимами, неся в руках щит Фритхова, подобно знамени его рода.

Луна смотрит на них со своего пьедестала, светом прокладывая волчатам путь, и остается безучастной.

Возле закрытых ворот Чертога Зимы ждут их те, кто ушел вперед. Хейд выходит вперед, бьет себя кулаком по груди и, едва они подходят ближе, говорит:

– Вместе ушли – вместе вернемся.

Ренэйст кивает головой в знак благодарности и устремляет взгляд вперед. Один из отроков, что стоит ближе всех к тяжелым воротам, несколько раз бьет по крепкому дереву кулаком. Удары отдаются в груди ее тяжестью, и она закрывает глаза, крепче сжимая бронзовую рукоять щита в своих руках.