Женщина поднимается на ноги и берет в руки витой посох из темного дерева, что стоит у стены. Тяжело опирается об него Сага, ладонью стирая пот, проступивший на висках, глядит на Витарра. Черные губы ее крепко сжаты, взгляд колок, как иголка, когда вдруг просит она:

– Приведи сюда мою сестру.

Уже стоящий у самых дверей викинг оборачивается, глядя на вельву, что от усталости словно потеряла несколько лет. Несмотря на молодость, предсказания даются ей с трудом. Вельв больше не подпитывает божественная сила, и лишь сами себе помогают они в нелегком этом ремесле. Витарр понимает, что не смеет отказывать в ее просьбе, но все в нем болезненно сжимается, и на смену испугу приходит ярость.

– Думай, что говоришь, женщина, – цедит Витарр сквозь зубы. – Приведи, говоришь, сестру. Ты хоть представляешь, сколь сложно это будет? Конунг глаз с нее не сводит, и…

– Глупый, глупый мальчик. – Сага кривит губы, и щурит глаза, и тычет кончиком посоха в его плечо, да так сильно, что он отступает на шаг назад. – Разве я спросила, будет ли это сложно? Я сказала – приведи сюда мою сестру. А как ты ее приведешь, то уже не моя забота.

Тело его полнится гневом, мужчина рычит, ударив кулаком по стене, исписанной рунами, и выходит прочь из дома. Он выводит коня из стойла, все естество воителя пышет злобой, когда вскакивает он в седло. Сага стоит на пороге мрачного своего жилища, позвякивая серебром многочисленных браслетов, и не отводит от Витарра птичьих глаз. Тяжело опирается молодая женщина на витой посох, смотрит, да не видит ответного взгляда. Братоубийца хмур и бел, бьет пятками по бокам своего скакуна, и ретивый конь срывается в бег, вздымая копытами снег.

Вельва стоит на пороге, глядя Витарру в спину глазами мертвых богов.

– Это и есть твой план?

Ренэйст поднимает на него недовольный взгляд, и Витарр насмешливо изгибает бровь. Вдвоем стоят они перед рядами бочек, полных еды и питья, которые поднимут на драккары перед отплытием. Она не забыла о том, что обещала помочь ему попасть на корабль, но, обращаясь за помощью, Витарр имел в виду не это. Он указывает на одну из бочек левой ладонью, едва сдерживая смех.

– Я подозревал, дорогая сестрица, что ты не любишь меня, но чтобы сравнивать с сельдью…

Она обиженно пыхтит, смотря на него, и упрямо поджимает губы. А потом делает то, чего он от нее не ожидает, – зарычав, Ренэйст валит его на спину, колотя руками и ногами. Сцепившись, они катаются по снегу, как два диких зверя, охая и смеясь. Воспоминания захлестывают его: кажется, словно вот-вот Хэльвард схватит сестру за шкирку, поднимая на вытянутой руке, а его нога в тяжелом сапоге встанет брату на грудь. От мыслей этих сладко и горько, Витарр громко охает, когда неожиданно крепкие руки хрупкой его сестры давят на плечи, опрокинув на спину. Мутным взглядом смотрит он на звездное небо над их головами, ловя ртом холодный воздух.

– Ты сам знаешь, – говорит Рена, тяжело дыша, и он переводит взгляд на нее, смотря ей в глаза, – что тебя не пустят на борт драккара, даже если я попрошу. Хочешь отравиться в набег? Залезай в бочку и сиди тихо.

– Они меня найдут, – спокойно отвечает Витарр.

– Да. Только тогда, когда мы будем уже в море.

Ренэйст встает и подает ему руку. Витарр стряхивает снег с темных волос и переводит взгляд на пристань, на которой ныне кипит жизнь. Трудно сказать, сколько времени прошло с ритуала посвящения, но теперь воины готовятся к путешествию через Недремлющее Море. Даже когда Солнце и Луна сменяли друг друга над их головами, предки луннорожденных покидали родные берега и отправлялись в дальние плаванья в охоте за богатством и славой. Что бы подумали они, узнай, что теперь от этих набегов зависят жизни их потомков?

Тяжелый вздох срывается с его губ. Сестра права, иначе никак не попасть ему на драккар. Придется прятаться, как трусливая крыса, а после разоблачения почувствовать гнев конунга на собственной шкуре. Но ведь исключительно ради того, чтобы прекратить эти гонения, так стремится он отправиться в этот набег. Быть может, увидев, на что способен живой его сын, Ганнар-конунг прекратит винить его в судьбе мертвого?

Говорят, род Волка проклят. Как иначе объяснить то, что уже третье поколение подряд гибнут первенцы, будущие наследники? Снорре, первый сын Ленне-конунга, погиб в пятнадцатую свою зиму, во время исследования близлежащих к берегу пещер попав под обвал.

Ганнар был подле брата и не смог уберечь его от гибели. Может, Покоритель настолько невзлюбил Витарра потому, что видел в нем себя?

– Думаю, – говорит он, – будет лучше, если ты пойдешь собираться. Дорога предстоит долгая, да и нас не должны видеть вместе.

Ренэйст поднимает на него взгляд и кивает головой. Она ничего не говорит, да так, наверное, и легче. Что она может сказать ему после того, как он заставил ее пойти против воли не только отца, но и конунга? Тонкая девичья рука легко касается его плеча, и Ренэйст уходит прочь, оставляя за собой лишь дорожку ровных следов на снегу. Витарр провожает сестру долгим взглядом, а после смотрит на одну из бочек, что должна стать позорным его убежищем. Стучит он по крышке костяшками пальцев и уходит прочь.

Давно уже сложен у него заветный походный мешок, только и нужно забрать его. Направляется Витарр к дому конунга, когда, проходя мимо пристани, видит женскую фигуру, идущую к нему широким шагом. Узнает он Исгерд-ярл и досадливо цокает языком; уже не сделать ли вид, что не заметил ее, ибо ловит женщина его взгляд. Витарр смотрит на нее карими глазами своего отца и силится дышать спокойно.

Вдох. Шаг. Выдох. Шаг.

Снег скрипит под ее сапогами, да так, что, должно быть, во всем Чертоге Зимы слышно. Черные волосы женщины, еще не тронутые сединой, заплетены в две плотные косы, что падают на ее плечи и скованную панцирем грудь.

– Неужели покинул свою нору? – спрашивает она. – Устал зализывать раны, как собака, и решил показаться людям?

– Пока что людей я не вижу, Исгерд-ярл, – отвечает он. – Здесь только я и вы.

Ярл Трех Сестер гневно кривит губы, но ничего не говорит. Она обходит его, кружит над ним, словно ворона, и Витарру не нравится чувствовать себя жертвой стервятника. Он не понимает, почему вдруг Исгерд-ярл завела с ним разговор, но не думает, что это обернется чем-то хорошим. Витарр стоит, держа спину прямо, и ждет, когда женщине-птице надоест кружить вокруг него.

– А ты стал остер на язык. Помню, той зимой ты мог лишь скулить, щенок.

Жестоко бьет по самому больному. Дорогого стоит воину сохранить последние толики самообладания, и он отводит взгляд, глядя на паруса кораблей, что стоят на темной воде. Исгерд-ярл оборачивается, а после вновь обращает свое лицо к нему. Лицо, искаженное надменной, ликующей, ядовитой усмешкой.

Слишком поздно он понимает, что обрек себя на новые насмешки.

– Все мыслишь о плаванье? Ни один вождь не пожелает взять тебя на борт своего драккара, Братоубийца. Никому ты не мил. Никому не люб.

– Откуда вам знать? – цедит он сквозь зубы, впивая в Исгерд гневный взгляд. – Словно бы вы любимы хоть кем-то! Собственное дитя держится от вас в стороне, а жители островов так и ждут малейшей ошибки, чтобы вздернуть вас на дыбе!

Дышит он тяжело, и дыхание его белым паром касается лица женщины, словно бы высеченного из куска льда. Исгерд щурит зеленые глаза, обрамленные короткими колючими ресницами, и поднимает руку. Пальцы ее, покрытые многолетними мозолями, грубые и тонкие, прикасаются к его щеке, и Витарр вздрагивает от неожиданности. Женщина обхватывает его лицо обеими руками, он чувствует тепло ее ладоней, когда солнцерожденная рабыня, ставшая ярлом, говорит:

– Ах, Витарр! Как бы все хотели, чтобы это ты тогда утонул. Несчастное, нелюбимое дитя.

Исгерд смеется ему прямо в лицо. Толкает ладонями в плечи, и Витарр, не устояв на ногах, падает в снег. Он смотрит на небо, слышит злой смех удаляющейся птицы и думает о том, хотел бы Хэльвард жить так, как ныне живет его брат.