Судя по поднявшемуся гвалту, это оказалось новостью фактически для всех представителей исследовательского отдела канцелярии, собственно и составлявших подавляющее большинство присутствующих. Заметив же, как скривился на миг от моих слов Телепнев, я тихонько хмыкнул. Вот тебе «личная инициатива», ушлый ты наш!

– Прошу тишины, господа. – Мне пришлось несколько повысить голос, но уже через несколько секунд шум утих. Все-таки сказывается специфика места работы… – Для начала я хотел бы немного пояснить причины моего участия в сыске. Так сложилось, что на моей бывшей родине подход к расследованиям подобных случаев в корне отличается от бытующего здесь, в Хольмграде. Он не лучше и не хуже, просто иной. И его сиятельство счел возможным и даже необходимым задействовать оба способа, а так как я оказался здесь единственным человеком, которому этот подход хоть немного знаком, решение о моем участии в деле, можно сказать, было предопределено. Ну а теперь, думаю, можно перейти к делу.

Слова о моей инакости, равно как и объяснение участия в деле, были ухвачены княжичем Туровским и его подчиненным, что называется, влет. Вон как зыркают. Ну так для них и старался. Остальные присутствующие здесь люди и так осведомлены о моем, мягко говоря, неместном происхождении, хотя даже Берг не знает о его «иномирности». Таких знатоков здесь и сейчас всего-навсего двое. Это князь Телепнев и Сакулов. И что-то мне подсказывает, что князь совершенно точно недоволен таким началом моего выступления. Впрочем, недовольство это не настолько серьезное, чтобы мне настала пора смазывать лыжи. Понимает, что это просто моя маленькая месть за его собственные слова, сказанные вчерашним вечером.

– Итак, господа. Если не возражаете, сперва я выскажу свою версию событий, – проговорил я, обращаясь прежде всего к князьям. Дождавшись согласного кивка от Телепнева и неопределенного хмыканья от Оболенского, я продолжил: – И начну я, пожалуй, с вечера того злосчастного дня.

– Ну почему же злосчастного? – проворчал княжич Туровской. – Насколько нам известно, тем утром вы провели несомненно блестящий и весьма оригинальный хольмганг, обеспечивший вашей персоне определенную известность в столице. Разве нет?

– Благодарю за столь лестное замечание, ваше сиятельство, но неужели вы считаете, что недовольство целого полка сослуживцев моего противника, вызванное как раз моей победой, методами ведения боя и выбором поручников, не перевешивает эфемерной и абсолютно ненужной мне дешевой известности? – ответил я. – Но мы уклонились от темы нашей беседы. Я продолжу, с вашего позволения… Итак. Вечером того дня Хельга Милорадовна отправилась домой около восьми часов вечера. Думаю, никто из присутствующих здесь сотрудников исследовательского отделения, встречавшихся с ней в тот день, не станет отрицать того факта, что в канцелярии она вела себя как обычно?

Ответом были молчаливые согласные кивки большей части приглашенных.

– Может, она забрала с собой на дом какие-то документы? Бумаги… или в течение дня делала какие-либо списки? – на всякий случай уточнил я, хотя прекрасно знаю, что ничего подобного в тот день не было. Исследователи, попереглядывавшись, также дружно замотали головами. – Замечательно. То есть никаких явных приготовлений или свидетельств того, что Хельга Милорадовна собирается исчезнуть из столицы, замечено не было.

– Извините, но это может свидетельствовать о ее выдержке, а равно и о том, что все необходимые записи она скопировала заранее, – встрял окружной сыщик.

– Хорошо. Пусть так. Мы вернемся к этому позже, – согласился я и продолжил изложение. – Так вот, Хельга Милорадовна вернулась домой в сопровождении одного из сотрудников исследовательского отделения, который поднимается вместе с ней в квартиру. То, что происходит дальше, я могу назвать только одним словом: похищение. Утром все еще пребывающего в беспамятстве сотрудника находит Берг Милорадович. Спустя полчаса на место событий прибывают охранители и сыщики, начинается расследование… которое, на мой взгляд, тут же поворачивает в ложную сторону, объявляя госпожу Высоковскую сбежавшей, в своих скоропалительных выводах опираясь лишь на то, что следов чужих тонких оболочек в ее квартире не обнаружено. Я же утверждаю, что ее именно похитили. Оглушив, возможно, тем самым способом, что испробовал на себе ее гость, похититель имитировал побег, прихватив для достоверности пару платьев, деньги, документы и драгоценности, найденные в квартире, после чего увез Хельгу Милорадовну в неизвестном нам пока направлении.

– И на основании каких доказательств вы делаете такой смелый вывод? Особенно интересно это узнать, поскольку ваши, пока необоснованные, утверждения начисто противоречат известным нам от того самого оглушенного, точнее отравленного сотрудника канцелярии фактам, – нахмурился княжич Туровской. Его подчиненный же лишь поджал губы. Естественно.

– К его показаниям, с вашего позволения, я обращусь чуть позже. Что же касается обоснования моего мнения… Видите ли, ваше сиятельство, я ведь тоже исследовал квартиру госпожи Высоковской. С соизволения Владимира Стояновича, разумеется, и с внесением всего найденного мной в специальный реестр дела госпожи Высоковской, хранящегося у ротмистра Толстоватого, – проговорил я, поднимая со стола главы канцелярии уже порядком надоевший мне дневник. – Вот только искал я не следы оболочек, а нечто более… материальное, как это принято на моей бывшей родине. И нашел. Причем немало. Но вот, извольте полюбопытствовать, это именно та находка, которая убедила меня в том, что Хельга Милорадовна исчезла не по собственному желанию. Прошу ознакомиться. Это ее личный и рабочий дневник, найденный мною в ее спальне, под подушкой. Если посмотрите внимательно, то обнаружите, что последняя запись датируется как раз днем ее исчезновения. Вы бы оставили такую вещь сыщикам, да и просто чужим людям, собираясь покинуть дом навсегда? Я проконсультировался по поводу содержимого этого дневника с Бергом Милорадовичем, и он, как компетентный специалист и родной брат, то есть человек, великолепно знающий госпожу Высоковскую, подтвердил, что это не подделка и многие записи представляют серьезную, с трудом подлежащую восстановлению информацию, имеющую несомненную ценность для специалиста, которым Хельга Милорадовна, безусловно, является.

Надо отдать должное княжичу Туровскому, он не стал изображать твердолобого полицейского, настаивая на версии своих сыщиков. Хотя и с обвинениями меня в гениальности, скажем так, не спешил. Зато глава окружного сыска явно был не против ткнуть меня в грязь лицом… и побольнее.

– Она могла просто позабыть о дневнике… В спешке, волнении. Опять же этот самый ухажер… – проговорил окружной сыскарь, меряя меня совсем недобрым взглядом.

– Надо же, как быстро мы вернулись к оставленной теме, – чуть улыбнулся я. – Ну что же, пусть так. Вот только мы же с вами установили, что весь день Хельга была абсолютно спокойна и ничем не выдавала своего волнения, если даже таковое испытывала. А это говорит о серьезной выдержке, не так ли… если следовать вашим собственным словам? Неужели бы столь хладнокровная дама, с великолепным аналитическим мышлением, могла позволить себе столь досадную оплошность? Весьма сомнительно, вам не кажется? Кроме того, следуя вашей же идее о том, что госпожа Высоковская могла вынести все нужные ей записи заранее, следует задать вопрос: а что мешало ей заранее упаковать и дневник?

– Может, тот самый господин, что так некстати заглянул к ней в гости? – Глава окружного сыска явно не торопился сдаваться.

– Во-первых, не заглянул в гости, а подвез ее на извозчике от канцелярии до самого дома и зашел в квартиру вместе с ней. У меня есть люди, которые видели их приезд собственными глазами, – усмехнулся я. – А если бы госпожа Высоковская решила бежать, то я ни на секунду не сомневаюсь в том, что у нее хватило бы ума распрощаться с ненужным ей провожающим еще у коляски. Благо не в первый раз… Но в результате в реальности мы получаем совершенно несуразную картину… Это уже не побег, а фарс какой-то. Зачем ей было создавать самой себе столько сложностей, разве что из бескорыстной любви к их преодолению? Но это кажется и вовсе глупым…