Она возвращается на тахту, к фолиантам и сверткам, по которым Танальдиз так пылко желает узнать о севере. Касим остается подле ширмы, словно бы оберегая, чтобы даже в пределах крошечного этого пространства его госпоже никто не навредил.
Тоска о Хаконе становится невыносимой, и Ренэйст закрывает глаза.
– Это есть невозможно.
Радомир морщится, смотря на миску, полную сомнительного варева, которую вручает ему стражник. Того не особо заботит вид пищи, которую они раздают пленникам, а если ведун не заберет свою порцию сразу, то та окажется на полу, послужив кормом для крыс. Он перехватывает миску одной рукой, смотрит на неровный скол, красующийся на ее краю, и снова морщится, подцепив грубой деревянной ложкой немного содержимого. То, что в темнице столь гордо величают едой, на вид не больше, чем грязь, да и на вкус, признаться, тоже. Радомир выдыхает, сглатывая тошнотворный ком, и отставляет миску в сторону. Аппетита нет вовсе даже для того, чтобы съесть нечто подобное.
– Могли бы перед боем дать нам не помои, а нормальную еду.
Ведун оборачивается, смотря на Умира, сидящего на соседней грубо сколоченной койке. Пожилой солнцерожденный, попавший в Алтын-Куле примерно в возрасте самого Радомира, спасаясь от луннорожденных в воде, совершенно спокойно ест отвратительную пищу, которую вручили им стражники. Радомир смотрит на него с непониманием.
– Перед каким еще боем?
– Ты бы лучше поел, сынок, – отвечает Умир, стирая рукой остатки еды со своего лица, – глядишь, последняя трапеза в твоей жизни. Султан сегодня объявил о том, что хочет посмотреть, как мы бьемся насмерть. Тому, кто останется в живых, он обещает исполнить любое желание.
– Что за дикость?!
Радомир вскакивает на ноги и, застонав от боли, медленно оседает обратно. Его раны не до конца зажили, словно бы кому-то в темнице есть дело до того, здоров он или нет. Лишь после того, как в подземелье это стал спускаться Касим, присланный женой султана, положение Радомира несколько изменилось. Ему прислали лекаря, и тот помог ведуну избавиться от жара, что сжигал его изнутри. Радомир знает – все это только по просьбе Ренэйст.
Он, может, и затаил обиду на то, что там, на берегу, пыталась она оставить его позади, да только не может сказать, что и сам бы не поступил так же, если бы была у него возможность. Сейчас ясно понимает он, что сбежать они смогут только вместе, а султанская забава заставляет в том сомневаться. Темница полнится не только мелкими воришками и теми, кто просто не угодил султану, но и настоящими убийцами. Теми, кто обучен воинскому ремеслу и намерен был использовать свои умения совершенно не во славу султана. Таких, как они, и стоит остерегаться в первую очередь, да только из Радомира такой воитель, что даже обычный вор сможет его убить.
Но не собирается он проигрывать столь легко. Там, на севере, его ждут, и он не может погибнуть так глупо. Раскрыв ладонь, Радомир смотрит внимательно на свою руку, после чего вновь сжимает ее в кулак.
– И что же, – говорит он, подняв взгляд на Умира, – абсолютно любое желание султан обязуется исполнить?
Вопрос этот заставляет Умира засмеяться. Он хохочет так, что остатки пищи из его рта разлетаются в разные стороны, и Радомир морщится брезгливо, отодвигаясь чуть дальше. Старый безумец тут куда дольше, чем он, оттого и знает больше. Не получится ли так, что бой этот окажется для Радомира единственной дорогой прочь из Алтын-Куле?
Для него и Ренэйст. Без нее не добраться ему до земель луннорожденных.
– Любое, любое, – отвечает Умир, отставив пустую миску и, протянув руки за порцией Радомира, начиная ее с жадностью пожирать, вновь произносит с набитым ртом, – только вот не было еще такого, чтобы хоть кто-то один выжил. Так что, сынок, вместо того чтобы задумываться о желании, лучше подумай о том, как бы ты хотел умереть.
Пусть те, у кого нет цели, о таком думают. Если понадобится, Радомир собственными руками убьет каждого, кто только посмеет попробовать ему помешать. Весна ждет его там, в чужом краю, и он не может ее подвести. Он обещал, что вернет ее домой, и он не погибнет до тех пор, пока не исполнит свое обещание. Встав с деревянной лавки, ведун подходит к стене, на которой под потолком расположилось крошечное окошко. Сквозь него внутрь пробиваются солнечные лучи.
У него нет права на то, чтобы проиграть.
Их гонят по коридорам темницы, словно бы скот. Мужчины всех возрастов толкают друг друга и кричат, выражая свое недовольство, пока едва ли не палками подгоняют их стражники, насмехаясь над тем, сколь они беззащитны. Радомир становится частью потока, рычит и скалит зубы, локтями отталкивая от себя каждого, кто только смеет к нему приблизиться. Пробуждается в нем та самая ярость, что ослепила его в тот миг, когда дети Луны напали на родное его Большеречье, и, представляя, через что придется ему пройти, Радомир невольно думает о том, что лучше бы было, если бы он оказался в рабстве у северян.
Пожалуй, каждый солнцерожденный, оказавшийся в Алтын-Куле, хоть раз об этом думал.
Яркий солнечный свет ослепляет его, когда поток выносит Радомира на устланную песком поляну, окруженную рядом высоких стен, за которыми расположены ряды мест для зрителей. Они кричат и ликуют, заметив преступников и просто тех, кому не повезло попасть в темницу Алтын-Куле, ведь именно им сегодня суждено сражаться ради их веселья. Прикрыв глаза ладонью, отвыкнув от яркого света, Радомир оглядывается по сторонам, замечая наверху, прямо над ними, выступ, на котором находится правящая семья. От платья, в которое облачена женщина, отражается свет, отчего становится невыносимо больно смотреть на нее.
Это, должно быть, Венценосная, о которой ему говорили.
Радомир отходит подальше от выхода из темницы, уклоняется от людей, которые, не сумев устоять на ногах, падают на песок. Насколько он может судить, вывели далеко не всех людей, только тех, что томятся в крошечных камерах за самые незначительные преступления. От света и пыли почти ничего не видно, но Радомиру кажется, что их здесь сейчас от силы тридцать человек.
Он действительно собирается их всех убить для того, чтобы потребовать у султана отпустить их с Ренэйст? Раньше он и мысли подобной допустить не мог, убийство казалось просто недопустимым, а сейчас… Что изменилось? Когда он успел стать совершенно другим человеком?
Ворота закрываются за их спинами, лишая возможности вернуться назад. Султан поднимается на ноги, возводя руки к солнечному диску над их головами, и люди приветствуют его сокрушительными криками. Они уважают его? Боятся?
– Жители Алтын-Куле! – приветствует их султан, и люди вторят ему яростным криком. – Насладитесь зрелищем, что подготовил я для вас! Поединком не на жизнь, а на смерть!
Вот, значит, как он все это видит? Забава? Они будут умирать ради того, чтобы его не одолевала скука? Ярость застилает Радомиру глаза, кровь закипает в его венах. Была бы возможность добраться до султана – все прекратилось бы гораздо, гораздо быстрее.
Танальдиз окидывает брата холодным взглядом карих глаз. Сколько презрения плещется в ней, сколько гнева! Ужасающее золотое платье душит ее, стискивает ей ребра, и дышать тяжелее, чем выносить его отравляющее присутствие. Забава, придуманная им, кажется ей отвратительной. Кого может развлечь подобное безумие? Их отец ни за что не позволил бы нечто подобное. Эти люди и не преступники даже, лишь те, кто угодил Саиду в немилость. Уж ей-то известно, как легко разозлить их повелителя.
Венценосная с тревогой смотрит вниз, среди прочих замечая юного ведуна. Не многим старше Ренэйст кажется ей он, совсем еще мальчишка, испуганный и растерянный. Только вот с каждым пройденным мгновением страха в нем все меньше. С высоты Танальдиз не видит его глаза, но чувствует, сколько презрительной ярости в них таится. Будь его воля, он бы сравнял это место с песком, похоронил бы Алтын-Куле и всех, кто живет в его стенах.
Ей кажется, что поступок этот ему весьма по силам.
