Витарр теряет счет времени и не знает, как долго они едут, когда за стволами деревьев проглядывает силуэт ведьмовского дома. В этот раз он кажется еще более мрачным, чем обычно, не вызывающим совершенно никакого желания приближаться. Дело ли в том, что Витарр не знает, чего ожидать от этой встречи, или в том, что сейчас рядом с ним Руна, чей страх буквально можно потрогать, ощутив на кончиках пальцев, но это не уменьшает того факта, что дом вельвы ему видеть не хочется, не то что заходить в него. Он предпринимает еще несколько попыток остановить коня, но Змей упрямо продолжает идти прямо к дому.

Ворон, пронзительно вскрикнув в последний раз, исчезает где-то на крыше.

Змей останавливается только тогда, когда подходит к самому порогу. Витарр спешивается, чувствуя, как от долгой езды затекли ноги, и тянет руки, помогая Руне скатиться по покатому боку зверя, оказываясь в его объятиях. Она морщится, ей-то и того тяжелее, чем ему, было добраться сюда, но Руна ничего не говорит. Лишь держится крепко за локти Витарра, позволяя телу своему немного отдохнуть от неудобной позы, и смотрит ему через плечо.

– Значит, Сага живет здесь.

Это не вопрос даже, все и без того ясно. Витарр кивает молча, осторожно отпустив плечи Руны, убедившись, что она может стоять сама, и, подойдя к Змею, берет поводья в руку. Нужно отвести его в стойло, чтобы никакая лесная тварь, изголодавшаяся в вечной ночи, его не растерзала, но и оставить Руну здесь одну по той же причине мысль изначально гадкая. Братоубийца кладет осторожно ладонь на ее плечо, ощущая, как девушка вздрагивает, и, стоит ей обернуться, говорит:

– Возле дома есть стойло, я отведу туда Змея. Со мной пойдешь или внутрь зайдешь?

Руна хватается за его руку и смотрит взглядом испуганного зверя в сторону пугающего дома. Витарр не может понять, что пугает ее больше – сам дом или то, что находится внутри. Выдохнув, он накидывает поводья на запястье для того, чтобы сжать ее руку в обеих своих ладонях.

– Она сестра твоя, чего тебе бояться? Не думаю, что хочет Сага тебе навредить.

Из уст Братоубийцы подобные слова вряд ли звучат успокаивающе, и эта мысль заставляет Витарра нахмуриться. Но Руна чуть улыбается ему, смотрит внимательно, осторожно высвободив руку из его хватки.

– Я думаю, ты прав. Что дурного может случиться?

Витарр знает – много чего. Он раньше тоже считал, что подле брата и сестры ему ничего не грозит, а теперь их родство приносит только беды. Но Руна разворачивается и, покачиваясь из стороны в сторону, направляется в сторону дома. Витарр смотрит на нее до тех пор, пока она не поднимется на крыльцо, и, выдохнув, раздраженно тянет Змея следом за собой. Его движения нервные и ожесточенные, с каждым мгновением он волнуется только сильнее, пока собственное сознание подкидывает ему все более страшные картины того, что прямо сейчас происходит в доме. Может, зря он так волнуется. То, через что он прошел, вовсе не означает, что нечто подобное может случиться с Руной.

В любом случае было бы лучше, если бы у нее был один ребенок.

Привязав крепко поводья к стойлу, Витарр дает Змею еды, похлопав его ладонью по крепкой шее, после чего стремительным шагом направляется в сторону дома. Его самого душит тревожное чувство неопределенности, он нервничает и беспокоится, взывая к остаткам собственного благоразумия в безрезультатных попытках успокоиться. Он успокоится только тогда, когда снова окажется рядом с Руной. Когда будет знать, что с ней все хорошо.

По ступеням он поднимается одним шагом, тут же протягивая руку и хватаясь за дверную ручку. Та совсем теплая, словно бы нет вокруг этого лютого векового холода. Умения Саги поражают все больше. Жар, царящий внутри дома, окатывает его волной в то же мгновение, стоит только ему распахнуть дверь. Витарр стремится оказаться внутри как можно скорее, желает убедиться, что с Руной все в порядке.

Встречает его тягучий, словно мед, кислый от ехидства смех. Вскинув взгляд, отряхиваясь от снега, Витарр хмурится, находя взглядом Сагу, и его недовольство ее лишь сильнее веселит.

– А я все думала, когда же ты рискнешь войти. Решила уже, что так на улице и останешься, как пес сторожевой.

Яд накапливается у него во рту, появляется ужасное желание сплюнуть. Сага невозможна. Может, и хорошо, что одарили ее Даром столь явным, что не ускользнул он от взгляда старухи-вельвы – какой мужчина захотел бы взять ее в супруги? Витарр смотрит на Руну. Та стоит подле сестры, удерживая руки Саги на своем животе. Сейчас, когда они стоят столь тесно друг к другу, заметно, насколько же они похожи. Только Руна мягче, теплее, смотришь на нее – и обнять хочется. Спрятать ее от всего мира, уберечь от любой беды. Такую, как Сага, куда легче представить подле себя на поле боя, чем возле домашнего очага. Выглядела ли так его родная сестра? Качнув головой, чувствуя, как от подобной мысли отчаяние захлестывает его сильнее, Витарр складывает руки на груди, пытаясь защититься от острого языка вельвы за этим жестом.

– Уж лучше быть сторожевым псом, чем безумной птицей. Я сделал, что ты просила, привез Руну. Может, хоть пояснишь нам, для чего заставила беременную сестру тащиться сквозь лес?

Губы Саги, окрашенные сажей в черный цвет, тянутся в нежной, материнской даже улыбке. Так кюна улыбалась Витарру в детстве, когда укладывала спать. Она медленно опадает на колени, обхватывая руками живот Руны, и жмется к нему щекой, закрывая глаза. Вельва выглядит так, словно бы ничего лучше в ее жизни не происходило.

– Хотела познакомиться с сыном моей сестры. Я так ждала этого момента.

Витарр опускает руки, смотря на вельву. Подумать только, и это вся причина? Ребенок даже не родился еще, о каком знакомстве может идти речь? Но Руна, улыбнувшись нежно, кладет руку на спутанные волосы, пропуская сквозь пальцы темные пряди с птичьими перьями и засохшими листьями.

Какими были бы их судьбы, если бы все сложилось иначе? Были бы они дружны, или же, наоборот, жизнь под одной крышей лишь сильнее бы отдалила их друг от друга? Глядя на них сейчас, думает Витарр о том, что они обе нуждаются друг в друге куда больше, чем можно увидеть на первый взгляд. В конце концов, они ведь последние живые кровные родственники, что остались друг у друга. Последние представительницы увядающего рода, имени которого никто уже не помнит. Вряд ли сами сестры его знают.

Сага неожиданно резво вскакивает на ноги, продолжая держать руки на животе Руны. Смотрит ей прямо в глаза, силясь прочитать, словно книгу, и Витарр ощущает легкий отголосок тревоги. Увидела что-то о судьбе ребенка в своих видениях? Иначе с чего вдруг этот взволнованный взгляд? Но вместо темных предсказаний произносит Сага:

– Ты дала ему имя.

И это звучит вовсе не как вопрос; Сага уверена в том, что говорит. Переводит Витарр изумленный взгляд на Руну, что смущенно смотрит на свой живот, и спрашивает слегка дрогнувшим голосом:

– Ты дала ему имя?

Он уже не удивлен даже, что женщины столь уверенно говорят о том, что у Руны будет сын. С вельвами спорить бесполезно, да и редко когда их предсказания ошибаются. Руна поднимает на него взгляд, смотрит с улыбкой счастливой.

– Эйнар, – выдыхает она.

Витарр не может скрыть своего изумления, переводя взгляд с лица Руны обратно, на ее живот. Теперь ребенок, находящийся в чреве, кажется ему словно бы более человечным, более… живым, чем до этого. Какой удивительной силой обладает человеческое имя.

– Эйнар, – повторяет он.

Будет ли этот ребенок могучим воином или его ждет другая судьба? Как он будет выглядеть, каким человеком он станет? Даже завидно, что вельвы могут хоть краем глаза заглянуть в будущее и увидеть его уже сейчас. Витарра душит острое ощущение того, что он никогда не увидит этого ребенка.

Руна смотрит на него с волнением. Подходит ближе, кладет ладонь на его щеку, и Витарр склоняет голову, наслаждаясь ее нежной лаской. Сага, цокнув языком, отходит в глубину дома.

– Проходите и садитесь. Нежничать будете в другом месте, не для того я звала вас, чтобы наблюдать за этим.