Кто бы знал, что мужчины сами порой такие дети?

– Он будет самым настоящим воином, видишь?

– Ты уверена, что у тебя будет сын?

– Я знаю это.

Недаром же они с Сагой сестры, не так ли?

Витарр обувает ноги ее в обитые мехом сапоги, предварительно надев под платье ее теплые штаны, а следом обматывает живот с поясницей шерстяной шалью. Он взволнован и тревожен, но сколь заботлив. Тьму, что видят в нем, люди придумали сами. Да, характер его не прост, гордыни в нем больше, чем в любом ином сыне Одина, только кто без греха? Руна и без Дара видит больше, чем иные.

– Точно будет тебе тепло?

– Больше одежды на мне просто не вместится.

Братоубийца оглядывает ее, словно бы стараясь удостовериться в правдивости ее слов, и лишь после этого помогает Руне застегнуть на себе меховой плащ. Его сшили для нее из лисьего меха по приказу конунга, в качестве дара за дитя, которое носит она под сердцем. Будь его воля, то избавился бы Витарр от треклятого плаща, сжег бы его в этом самом очаге, только на прихоти его вовсе нет времени. Накидывает капюшон на голову Руны, берет ее под руку и ведет к дверям.

Груз столь тяжкий, что не может она идти быстро. Каждый шаг дается с трудом, Руна наклоняется из стороны в сторону, и Витарру приходится проявить все свое благоразумие для того, чтобы не поторопить ее. Руна и без того делает слишком много, не ему ее за что-то судить. Но страх того, что в любое мгновение дверь распахнется и на пороге объявится кюна, или, того хуже, конунг, тревожит его, прожигает голову раскаленными спицами. Витарр успокоится немного лишь тогда, когда они уедут как можно дальше.

Он совершенно не представляет, как усадить беременную женщину в седло.

Можно было бы взять телегу, застелить ее сеном и усадить в нее Руну, только с телегой далеко им не уехать, да и где сейчас ее взять? Видимо, волнение на лице его столь явное, что Руна, крепче сжав локоть его пальцами, произносит спокойно:

– Я справлюсь. Подведи коня ближе.

Кивнув, Витарр стремится исполнить ее просьбу. Отвязав Змея от столба, он подводит его ближе, практически к самому порогу, где на последней ступени стоит Руна, и тянет поводья вниз, стараясь заставить коня опуститься на передние ноги, чтобы удобнее было ей взобраться в седло. Змей трясет головой, бьет себя хвостом по крупу и фырчит, отказываясь подчиниться.

– Чертова скотина, – рычит Витарр.

Вытянув руку, Руна, нежно огладив, прикасается к шее коня. Пропускает гриву его сквозь пальцы, шепчет что-то успокаивающее, но Витарр не может разобрать ни единого слова из всего, что она говорит.

Слова, что дочери Локи украли у богов. Слова, которыми исписан дом Саги.

Только вот конь успокаивается, и Руна совершенно не удивлена его подчинением. Змей склоняет голову и позволяет Руне взобраться в седло, а следом за ней торопливо пристраивается Витарр. Будь у них больше времени, он бы расспросил о том, как она это сделала. Витарру конь достался лишь благодаря гадкому его характеру. Слишком упрямым оказался он для того, чтобы кто иной смог его приручить, и забить его собирались. Только вот Ульф Бурый не позволил погибнуть крепкому и проворному жеребцу.

Так по его воле встретились два самых больших упрямца Чертога Зимы, и до сих пор мучается Витарр с упрямым этим животным.

Но сейчас времени на беседы нет. Вдали, с противоположной для них стороны, движутся по Чертогу Зимы первые люди, вернувшиеся с похорон. Кто знает, есть ли среди них кюна? Даже если и нет, стоит кому-то увидеть их вместе, как об этом всему поселению станет известно в одно мгновение. Витарр не знает, чем обернется подобная новость, принимая во внимание тот факт, каким образом относятся к нему жители Чертога Зимы. Он не может подвергать Руну опасности, но делает это прямо сейчас.

Одной рукой крепко прижимает Витарр к себе сидящую боком женщину, во второй стискивает поводья, направляя коня легкой рысью в сторону леса. И, как в ту самую ночь, повторяет он про себя присказку, кою рассказывают матери своим детям.

«Не ходи в лес один, коль хочешь жить».

Никогда дорога к дому Саги не казалась ему настолько утомительной и долгой. Ехать приходится не слишком быстро, да и выбора особого у них нет. Витарр и без того вынудил Руну отправиться в эту глушь, необходимо сделать так, чтобы дорога была как можно комфортнее для нее. За время пути они не говорят ни слова, да и на таком холоде разговаривать особо не хочется. Витарр и не знает, что может ей сказать. Он лишь обнимает ее покрепче одной рукой, сильнее кутая в плащ, и держит руку на округлившемся животе. Словно бы старается этим жестом уберечь ребенка в чреве Руны от всех тех ужасов, что хранит в своей глубине темный этот лес.

Руна кладет голову на его плечо, закрывая глаза и пряча лицо от холода. Она дрожит слегка, накрывая руку Витарра своей, и от этого жеста только сильнее чувствует он свою вину.

Ему самому интересно, отчего Сага вдруг так возжелала встретиться с сестрой. Пробудились в ней внезапно родственные узы? Никогда до этого не просила она встречи с Руной, спрашивала о ней и того реже. Но, видимо, благоразумием вельва не отличается, раз требует провести через лес беременную сестру.

Чем дальше они отъезжают от Чертога Зимы, тем легче становится путь. Змей ведет себя не столь беспокойно, да и словно бы холод вокруг становится меньше. Витарр тревожно оглядывается по сторонам, силясь понять, что может быть причиной подобных перемен, и дергает за поводья, вынуждая коня остановиться, когда на одной из веток ближайшего к ним заледеневшего дерева замечает черного ворона. Живая птица, смотрящая на них блестящим в лунном свете глазом, заинтересованно наклонившая голову набок.

Подняв взгляд, Руна смотрит на птицу, и та, пронзительно закричав, срывается с ветки, перелетая на другое дерево, там и оставаясь.

Лишь глупец не поймет, что их приглашают. А глупцом Витарр себя не считает.

– Сага нас ждет, – тихо говорит Руна, прижимаясь к нему покрепче.

Заставив Змея развернуться, Витарр направляется следом за птицей. Этой дорогой он никогда не шел, не знал даже, что тропами этими можно пройти к дому вельвы. Но на то она и вельва, чтобы владеть знаниями, другим недоступными. Видно, слишком не терпится ей как можно скорее увидеться с сестрой, что таким образом поторопить их решила.

Ему самому узнать хочется, о чем таком важном хочет Сага поговорить с Руной, раз заставила ее покинуть безопасный Чертог Зимы и отправиться в такой путь. Это верх глупости, но Сага, кажется, давно уже потеряла практически все человеческое, что было в ней.

Становится любопытно – со всеми ли женщинами, что обладают Даром, такое происходит, или лишь с теми, кого отнимают от родной колыбели? Руна не кажется другой, в ней никто и не заметит отголоски древней силы, которой она на самом деле владеет. Вельву почувствовать может только вельва, они всегда знают, кто есть кто.

Как-то Руна сказала ему, что Сванна, владычица Ока Одина, и сама из их племени. Практически весь свой Дар истратила она на то, чтобы выносить ребенка, а остатки сил посвятила тому, чтобы уберечь Ове от беды. Может, лишь потому и остался Товесон жив? Как и иные, кто вернулся из набега, до сих пор находится он в Чертоге Зимы, зализывая раны и приходя в себя. Да даже будь здоровье его нерушимо, не покинул бы край этот, не попрощавшись с посестрой. Он заставил привести его, ослабленного и частично ослепшего, к кургану и стоял среди иных воинов до тех пор, пока кострище не обратилось в угли.

Птица все продолжает перелетать с ветки на ветку, изредка призывно каркая, и крик этот, отталкиваясь от стволов обледенелых древ, кажется оглушительным. Витарр хмурится, сильнее натягивая поводья, но конь не слушает его. Словно зачарованный, Змей продолжает идти вперед, совершенно никакого внимания не обращая на попытки своего наездника заставить его идти другим путем.

Сага делает все, чтобы у них даже мысли не возникло сойти с пути. А если такая мысль и возникнет, то им это все равно не удастся.