Вельва подходит к очагу, над которым покоится глубокий котел, и, взяв деревянную ложку, помешивает его содержимое. Кажется, словно бы от прикосновения к мутному вареву в доме начинает лишь сильнее пахнуть травами. Запах этот успокаивает. Становится даже уютно, и это несмотря на все эти кости, разбросанные по дому, и кровавые письмена на стенах.

Витарр помогает Руне опуститься на пышные подушки, окружающие низкий стол. Она крепко держится за его руки, словно бы боясь, что он уронит, и выдыхает медленно, оказавшись в мягком плену. Сага тут же подает ей чашу с питьем, велев опустошить ту до дна, не оставив ни единой капли. Витарра ожидает та же участь – он садится по другую сторону стола и смотрит на мутное содержимое своей чаши. Поднеся ту к губам, Братоубийца делает первый глоток; напиток оказывается мягким на вкус. Сама хозяйка дома усаживается подле сестры. Скрестив босые ноги, испачканные в саже до самых щиколоток, она властным жестом кладет руку на живот сестры, оглаживая его любовно. Взгляд карих глаз устремлен прямо на воина.

– Руну ты мне привез, – начинает Сага, – только поступок твой вовсе не бескорыстный. Что ты хочешь?

Как просто. Она с такой легкостью раскусила все его помыслы, неужели на лице все так явно написано? Становится горько. Чувствует ли себя Руна разменной монетой? Она всегда играет эту роль. Прекрасное рыжее золото, что ставят на кон.

– Моя сестра, – севшим от волнения голосом отвечает Витарр, – я хочу, чтобы ты узнала, что с ней.

Сага не улыбается. Она смотрит серьезно, взглядом звериным, и медленно убирает чашу от губ. Ставит ее на стол перед собой, упирается обеими ладонями в свои бедра и подается вперед, вглядываясь в лицо Витарра.

– Я уже все тебе сказала. Сегодня конунгову дочь похоронили. Что еще ты хочешь услышать?

– Правду.

Он поджимает губы, показывая свою решительность. Витарр не вернется в Чертог Зимы до тех пор, пока не узнает, что на самом деле случилось с Ренэйст. И когда только это стало столь важно? Они не были близки с тех самых пор, как он едва не погубил ее, став причиной гибели их старшего брата. Да, не хотел он причинить ему вред, но его гордая наглость привела к трагедии. Но они с сестрой отдалились друг от друга, никогда не стремились восстановить свои родственные узы.

До того момента, пока Витарр не попросил ее о помощи.

До того момента, пока Ренэйст не согласилась.

Сага вздрагивает, ощутив, как ладонь сестры сжимает ее плечо. Они смотрят друг другу в глаза, и Руна улыбается ей самыми уголками губ, медленно кивнув головой. Она знала, для чего Витарр везет ее сюда. Не стоит ли тогда дать ему то, что он просит?

– Ты сказала, – продолжает Витарр, – что я тьма, а Ренэйст – свет. Что однажды…

Но вельва не позволяет ему договорить. Она останавливает его одним лишь жестом, и становится ясно – не при Руне. Ей совершенно не обязательно знать то, о чем они говорят каждый раз, когда Витарр оказывается в этих стенах. Будучи старшей сестрой, Сага хочет сберечь ее покой.

Пусть никогда не была сестрой по-настоящему.

Перехватив чашу, Сага одним глотком опустошает ее, следом за этим поднимаясь на ноги и отходя от стола. Оборачивается Братоубийца, следит за каждым ее движением, наблюдая за тем, как вельва, подойдя к грубо сколоченному столу, вылавливает что-то в его недрах.

Сага высыпает содержимое небольшого черного мешочка в пустую чашу, отбросив тот себе под ноги, наступив на него. Накрывает чашу ладонью, шепчет нараспев древние заклинания, покачиваясь из стороны в сторону. По стенкам чаши бьет что-то твердое, звонкое и темное. Руны, сделанные из человеческих костей, что каждая вельва хранит с куда бо́льшим трепетом, чем собственную жизнь.

Закрывая глаза, слышит Сага шепот мертвых в своей голове. Говорят ей о том, что грядет, кого желает заполучить в свои руки их госпожа, и среди сотен голосов звучат отзвуки воли покинувших их богов, которые, словно бусины на конский волос, нанизывает она на свои предсказания.

Таков он, дар вельвы. Нет ей покоя ни в бодрствовании, ни во сне, отовсюду тянут мертвые к ней свои песни, и не о том она просила.

Витарр вздрагивает, почувствовав прикосновение к своей руке. С огромным трудом отводит он взгляд от дрожащей фигуры Саги, над которой словно сгущаются тени, и оглядывается. Руна, подавшись ближе, держится за его руку, стоя коленями на подушках, и смотрит с испугом в его глаза. Каряя радужка темнеет, становится практически черной, а дрожащие губы слово в слово повторяют заклятья, что нашептывает Сага.

– Руна? – с тревогой зовет он, отпустив ее руку и вместо того обхватывая ладонями лицо, вглядываясь в глаза. – Руна, что с тобой?

Но она не отвечает. Чернота полностью поглощает ее глаза, Руну бьет мелкая дрожь, пока, наконец, она не ахает громко, едва не упав. В одно мгновение оказывается Витарр подле нее, удерживая в своих руках. Она цепляется за него так, словно бы видит в последний раз, дышит тяжело, не в силах и слова сказать. Неужели то, что увидела, настолько ужасно, что не в силах она принять это?

Позади них с грохотом падает на пол Сага. Из рук ее выпадает деревянная чаша, и руны, что покоятся в ней, рассыпаются по полу. Витарр практически уверен – то, как упали они, отражает суть чужого видения, да только не обладает он ни талантом, ни умением для того, чтобы их прочитать. Вот и остается ждать, когда хоть одна из сестер придет в себя.

– Витарр…

– Руна, – вновь обращает Братоубийца все свое внимание на нее, уставшую и словно бы забывшую, как дышать. – Что случилось? Что ты увидела?

Но она лишь смотрит на него пустым взглядом, и по щекам ее льются горькие слезы. Протянув руку, девушка кладет ладонь на его лицо, оглаживая подбородок, и всхлипывает, роняя лицо Витарру на плечо. Ошарашенный, практически испуганный, Братоубийца прижимает ее к себе, положив руку на рыжую макушку, и переводит взгляд на Сагу. Та, приподнявшись на дрожащих руках, жадно хватает ртом воздух, вскинув голову и подняв на него взгляд.

В глазах ее нет ни толики лукавства. Наоборот, она выглядит испуганной и еще более бледной, чем обычно. Испачканные сажей губы и веки на белом лице выглядят пугающими. Сага молчит, после чего отводит взгляд, позволяя волосам закрыть ее лицо. Руна продолжает безутешно рыдать на его плече.

Витарр понимает; он не хочет знать, что им ведомо. Ему суждено остаться в неведении.

Прижавшись губами к виску Руны, он закрывает глаза.

Когда напряжение момента несколько спадает и обе вельвы находят в себе силы совладать со своим состоянием, он спрашивает тихо, продолжая прижимать ласково Руну к себе:

– Что я должен делать?

Недаром же приходят им эти видения. Они несут предупреждение, тайное знание, призванное помочь справиться с грядущими бедами. Испокон веков к вельвам приходили за советом, и те заглядывали в будущее или прошлое для того, чтобы найти выход. Просили помощи у богов, следовали по пути, что был им указан. Сейчас не у кого просить о помощи, и потому большее, что им остается – довериться самим себе.

Сага, все еще кажущаяся куда бледнее, чем обычно, вновь садится по другую сторону стола, но сейчас она даже не смотрит на них. Во всей ее фигуре скользит напряжение, которое в глазах Братоубийцы несвойственно легкой и ехидной вельве. Она выглядит до боли неуверенной, загнанной в ловушку собственных страхов. Витарр почти уверен, что она дрожит почти так же, как и Руна, что продолжает цепляться за его плечо окоченевшими пальцами.

Наконец, Сага поднимает на него взгляд. Взгляд холодный, лютый, словно у мертвеца. Если бы Хэльвард мог сейчас оказаться здесь, он бы смотрел на него именно такими глазами. Витарр чуть крепче сжимает широкой ладонью, на которой не хватает пальцев, плечо Руны, стремясь сокрыть ее от ужасающего этого взора.

Пожалуй, это его нужно спасать.

– Что бы я ни увидела, – шелестит она устало, измученно даже, – вы должны немедленно вернуться в Чертог Зимы. Твой путь, Витарр, начинается.