Как бы сложилась её жизнь, если бы она родилась обычной, без дара? У неё был бы дом, мама и папа, а может, даже братья и сестры? Было бы много подружек, с которыми она могла гулять, хихикать, сплетничать, ходить на танцы? Как же она любила танцы… Она могла бы выйти замуж за любимого человека? У неё могли бы быть дети? Девочка, доченька… Доченька, которая смогла бы вырасти. Доченька, которую можно было бы благословить на счастливый брак. Доченька, которая подарила бы ей внуков. Доченька, которой бы не пришлось умирать, толком не начав жить.

Лайя слишком поздно поняла, что наделала. Нельзя было об этом думать. Невыносимая му́ка сжала грудь в тисках. Лайя сделала несколько глубоких вдохов и выдохов, пытаясь сдержать рвущиеся рыдания. Считала проходящие мимо деревья, обращалась к силе земли за поддержкой, но становилось только хуже. Отсроченное горе, которое она когда-то силой воли заперла у себя в сознании, вырвалось на свободу.

Лайя с силой сжала руки в кулаки, причиняя себе боль. Не думать. Не помнить. Это было давно. Ничего уже не вернуть. Она прожила это.

Горящий дом в её памяти, на который она недавно смотрела, сейчас наслаивался на другой, на который её когда-то заставляли смотреть. Пространство закружилось перед глазами, унося её в прошлое, наполненное дымом огня и чужим смехом.

Боль и ненависть захлестнули как тогда, пожирая изнутри. На краю сознания она зацепилась взором за спины своих спутников. Слёзы застилали глаза. Нужно убежать, пока не стало слишком поздно. Нельзя, чтобы её видели такой. Нельзя, чтобы они пострадали. Нельзя, чтобы погибли. Ноги уже не слушались, она осела на землю.

– Уходите, – прохрипела Лайя, чувствуя, что теряет себя, уступая место поджидающей её тьме.

Мужчины сначала замерли, не понимая, а потом Тэмин рванул к ней.

– Прошу… – зарыдала она, – уходите, – и тихо снова добавила: – прошу…

Черные клубы дыма стали медленно расползаться, появляясь из земли, протягивая к ведьме свои щупальца…

Чонсок схватил упирающегося Тэмина и поволок прочь, скрываясь всё дальше. Они отбежали достаточно далеко, когда услышали крик боли и отчаяния, переходящий в вой. Танэри опять собрался повернуть назад, и Фенрис встряхнул его:

– Хочешь умереть? Она не в себе, не узнает тебя. – Затем посмотрел на Чонсока. – Уходите, я найду вас.

– Лайя… – почти взвыл Тэмин, а потом с надеждой посмотрел на Фенриса. – Ты поможешь ей?

Его умоляющий тон неприятно резанул эльфа. Ужас и беспокойство на лице юноши были неподдельные. Неужели танэри правда беспокоится о ней? Она нравится ему? Это не игра?

– Я попробую, – справившись со своими эмоциями, наконец, после небольшой паузы, ответил Фенрис.

– Ты же не пострадаешь? – спросил вдруг Чонсок.

А вот эмоции воина были вполне логичны и понятны. Если их проводник погибнет при попытке спасти ведьму, то все усилия были напрасны. Фенрис видел сомнения на лице Чонсока и не хотел, чтобы тот предпринял попытку его остановить.

– Её магия не так сильна для меня… – соврал эльф и побежал обратно.

Азуры не могли почувствовать происходящее, зато мог он. Всепоглощающая энергия тьмы разливалась по лесу и пожирала всё живое. И её источник сейчас лежал на земле, свернувшись калачиком. Маленьким и одиноким. Черные тонкие нематериальные щупальца тьмы вылезали из земли, впитывались в тело ведьмы и расползались прочь, помноженные на одолевавшую её ненависть и горе.

Земля вокруг Лайи постепенно чернела, как от пожара. Вслед за темной пожухлой травой, стали гибнуть и ближайшие деревья. Вмиг ставшими сухими и черными листья падали вниз, кружась и плача…

Фенрис не мог подойти ближе: его магия умирала от каждого последующего шага, поэтому пришлось снова отойти на безопасное расстояние. Попытки докричаться до Лайи не помогали. И всё, что он мог, это смотреть, как она гибнет, ведь у тьмы всегда была своя цена. И сейчас эта цена – жизнь рыжеволосой девушки, которая уже не кричала, а просто лежала и таяла, умирая вслед всей остальной природе.

Собственное отчаяние сводило с ума, мешая рационально думать. Видеть Лайю такой было невыносимо. И память ещё, как назло, подбрасывала воспоминания.

Красивая и неземная… кружится на поляне перед домом и подставляет руки солнцу…

Счастливо и беззаботно смеётся над шутками танэри, отвечает теплом на тепло взгляда юного азура…

Умиротворенно измельчает растения и поет, кожа при этом чуть поблескивает колдовским светом…

Сосредоточенным видом обрабатывает его раны и перевязывает. Маленькие пальчики легко и осторожно блуждают, стараясь не причинить ему ещё большей боли…

Держит его за руку, не дает ступить за край. Возвращает…

Замирает, почти не дыша… Так близко, что можно коснуться губами губ…

Фенрис сорвался с места и побежал. Магия стремительно покидала его тело, забирая с собой и физические силы, но он продолжал бежать… Собственная жизнь казалась такой пустой и ничего не значащей, по сравнению с тем, что на свете больше не будет её, красивой, рыжей ведьмы. Он упал возле неё на колени и приподнял, прижимая к себе.

– Лайя, очнись! Лайя, я здесь! – звал он её, обнимая и укачивая. Так страшно и пусто внутри. Неужели он опоздал? Неужели темная субстанция поглотила её и забрала жизнь? – Открой глаза. Слышишь?! Всё будет хорошо! – Голова закружилась, стало тяжело дышать, голос ослабел. Собственное, отмеренное ему время заканчивалось. Он уже не мог говорить, шептал: – Лайя…

Ресницы дрогнули… Её зелёные глаза открылись и силились его различить. Фенрис слабо улыбнулся.

– Умница… – прошелестел его голос.

– Фенрис, – она дотронулась до его щеки, – ты снова вернулся за мной. Фенрис…

Она горько заплакала, прижимаясь к нему. И он вдруг подумал, что в этом звуке было больше жизни, чем во всем, что было до…

Тьма отступила.

Фенрису стало гораздо легче, хотя общая слабость всё ещё ломала тело, призывая его прилечь. Наверное, так и стоило поступить, но он продолжал сидеть и обнимать её, гладить по волосам, успокаивать.

Лайю укрыла пустота, и в этом было спасение. Словно тьма забрала все её чувства и мысли с собой, а взамен подарила этого мужчину, стук сердца которого составлял сейчас смысл её жизни. Постепенно к этому добавился один-единственный страх. Лишь бы не отпустил. Не ушел. Не оставил одну.

– Уже стемнело, пойдем отсюда, – прошептал он спустя время.

Он помог ей подняться и, держа за руку, куда-то повел. Лайя послушно шла следом. Когда выжженная черной магией земля закончилась, Фенрис остановился.

– Здесь заночуем, – произнес он, подводя её к большой раскидистой ели.

Едва Фенрис сел, притянул девушку к себе, снова заключая в объятия. Лайя облегченно выдохнула, устраиваясь в его руках: мысль о том, что он отодвинется и сядет отдельно, была слишком мучительна. Она подняла на него благодарный взгляд и ласково провела ладонью по щеке со шрамом. Порыв был столь естественным, что подумать о неправильности жеста не успела.

– Ты мог умереть, как все те люди в деревне, – хрипло прошептала она осипшим голосом.

Собственные слова подняли у неё волну неконтролируемого ужаса, разом выдергивая из царившего до этого покоя. Она аж побледнела от осознания, что чуть не сотворила. Её страшная сторона магии, та самая, какую боялась и не принимала, могла убить Фенриса…

– Не умер же, – тихо ответил Фенрис.

– Можно? – спросила она и взяла его за руки.

В ответ он чуть улыбнулся. Лайя зашептала заклинание.

Тепло от её ворожбы разливалось по его телу, снова наполняя силой и магией, но Фенрису это было безразлично. Ведь ничего волшебнее, чем её глаза, которые так смотрели на него, он никогда не видел, и ничего более волнующего, чем её ладони, лежащие в его руках, он никогда не испытывал.

Она перестала читать заклинание и нехотя отпустила его руки. Фенрис сразу же притянул девушку к себе, одной рукой обнял, второй укрыл плащом. Лайя устроила голову на его груди, пальцами стала бездумно перебирать пуговицы на его рубашке.