Отступая, РККА грабила населенные пункты. Дело дошло до антисоветских эксцессов{142}. Чтобы вынудить белорусских граждан — специалистов, в услугах которых нуждалась советская оборонная промышленность, — эвакуироваться, применялись расстрелы. И что характерно, НКВД лишало жизни именно тех, кто имел наибольшее влияние среди населения. Так, в Несвижском районе от пуль чекистов пали священники С. Курак и С. Марцонь, в Столбцовском районе — А. Славинский, в Городищенском — П. Андрико, в городе Лида — Э. Зданович и С. Зубкович, в Волковысском районе — Т. Калинский, в Василишковском — Т. Сечко{143}. Расстрелы священнослужителей прошли по всей области, что подтверждает существование единого распоряжения, которое исходило от центральных советских органов.
Факты свидетельствуют: место в советском тылу, подальше от войны, определялось избранным — советским и партийным чиновникам, но отнюдь не рядовым гражданам Беларуси. Только этим можно объяснить действия загрядотрядов, укомплектованных из личного состава пограничных войск и органов НКВД БССР, а также и самих белорусов, которые, как мы уже писали, намеренно отказывались эвакуироваться. Впрочем, были и те, (белорусы, евреи и поляки), кто, спасаясь от немцев, оставил родной очаг. Что ожидало их в пути? «На старой польско-советской границе, — сообщает Д. Коган, бывший житель гор. Новогрудка, — пограничники проверяли документы, и тех, кто не имел разрешения, отправляли обратно»{144}
Таким образом, получается, что политическим интервентам образца 1939-го предоставлялось право на жизнь, а местным, «полешукам», или, как их называли «победители», быдлом, в этом было отказано. Еще один довод в пользу этого тезиса. Упоминавшийся выше Д. Коган пишет:
«Те, кто стремился убежать, столкнулись с жестокостью советских пограничников, которые не разрешали им перейти старую советско-польскую границу. Пограничники получили приказ не пропускать и отправлять обратно людей, которые являлись гражданами Польши до 1 сентября 1939 года»{145}.
А вот еще один документ. Это отрывок из дневника узника Виленского гетто Григория Шура:
«Как велико было горе тех, кто все же достиг советской границы! Тут по всей длине границы стояли пограничные войска НКВД и угрожали застрелить каждого, кто намеревался пересечь границу. Пропускали только тех, кто имел специальный пропуск или билет коммунистической партии. А так как пропусков нигде нельзя было получить — в воскресенье все учреждения были закрыты, а в понедельник всюду уже была суматоха, — то число тех, кому удалось пройти дальше на восток, было крайне незначительно. Огромная масса людей должна была вернуться обратно. Их положение было ужасно. Идти обратно означало наверняка попасть в руки немцев, захвативших уже оставшееся позади пространство, а идти дальше почему-то не позволяли советские пограничные войска…» (Вестник еврейского университета в Москве. М., 1993. № 3).
Было такое на самом деле или нет — это дело исследователей. И все же, читая многочисленные воспоминания, изучая архивные документы, приходишь к выводу: очень даже могло быть.
Без срока давности
В длинной цепи преступлений советских карательных органов особое место занимает массовое уничтожение заключенных 32 внутренних тюрем НКВД БССР. Накануне немецкого вторжения из Беларуси на Восток ведомство Берии еще успело отправить 92 эшелона с 24421 жителем западных приграничных районов, депортированных по указке Москвы. А вот судьба заключенных решилась 22.06.1941 г. на заседании Бюро ЦК КП(б)Б. Документы свидетельствуют о том, что на заседании, созванном в спешном порядке, присутствовали: члены Бюро Пономаренко, Калинин, Былинский, Ванеев, Цанава, Матвеев, Наталевич, Эйдинов, Крупеня, кандидат в члены Бюро Бударин, секретари ЦК Авхимович, Прохоров, Ганенко, Тур, уполномоченный КПК Захаров{146}. Было принято постановление ЦК КП(б)Б, отрывок из которого мы здесь приведем.
«Слушали: о заключенных, содержащихся в тюрьмах западных областей, приговоренных к высшей мере наказания. Постановили: поручить товарищам Цанаве и Матвееву передать директиву об исполнении приговоров в отношении осужденных к ВМН, содержащихся в тюрьмах западных областей»{147}.
Стенограммы обсуждения вопроса о расстреле не существует. Известно достоверно, что не нашлось ни одного, кто бы выступил против{148}.
Расстрельная машина заработала в соответствии с требованием ЦК. Чекисты имели приказ за подписями Пономаренко и Цанавы «в случае невозможности обеспечить охрану контингента» расстреливать заключенных на месте{149}. Мы располагаем данными, которые еще никто не опроверг и, по понятным причинам, не подтвердил. Только в двух барановичских тюрьмах — «Американке» и «Кривое коло» — к исходу 22 июня умерли более 5 тыс. белорусских граждан{150}. Однако, как ни свирепствовали отряды НКВД на западе, террор никогда не достигал такого размаха, как на территории восточных областей БССР. О том, как выполнялся приказ высшего руководства, существует множество свидетельств.
«…В Березвецком монастыре, что неподалеку от Глубокого, превращенном в тюрьму НКВД, половину из более 2 тысяч заключенных умертвили в старинных подземельях. Вторую часть, кто мог идти, погнали на восток. Во время движения колонны 1800 человек надзиратели, боясь немецкого окружения, перебили. Раненых, уползающих, ищущих спасения в колхозном поле, настигали и, расстреляв патроны, добивали штыками»{151}.
«Минские чекисты, оставляя столицу, больных и престарелых расстреливали, не заходя в камеры, через дверные глазки. Остальных под бомбежками огромной колонной погнали по Могилевскому шоссе. Около местечка Червень конвой, узнав, что путь перерезан немецким десантом, уложил невольников на дорогу и методично, как учили, выстрелом в затылок из пистолетов ТТ и наганов лишил жизни»{152}.
Сегодня о кровавом преступлении, совершенном 26 и 27 июня 1941 г. в районе Червеня (урочище Цагельня), напоминают 4 большие могилы, в которых покоятся останки 3 тыс. человек — жителей Беларуси, Польши и Литвы. Только через полвека их родные получат реабилитационные документы, в которых по-канцелярски сухо будет указано: «…За отсутствием состава преступления». Никто из палачей — сотрудников НКВД — к уголовной ответственности привлечен не будет.
«В Витебске, облив, экономя боезапас, городскую тюрьму нефтью, загнав прикладами обреченных в камеры, подожгли. Многотысячная толпа горожан устремилась к пылающему острогу спасать близких. Дорогу им перегородила вооруженная до зубов цепь солдат в фуражках с синим верхом и малиновым околышем. «Не разойдетесь, будем стрелять!» — прогремело над площадью. Толпа глухо и грозно загудела. Плотнее сомкнулись ряды охранников, готовых не раздумывая стрелять в безоружных. Надеясь на чудо, женщины, старики и дети упали, словно по команде, на колени и, целуя сапоги «защитников», умоляли, выпрашивали жизнь для своих отцов, мужей и сыновей: «Пощадите, не губите мужиков!» Чуда не произошло, не пощадили никого. Два часа, пока полыхал пожар, витебчане не вставали с колен. Каратели, когда утих огонь и прекратились вопли несчастных, не скрывая следов расправы, запрыгнув в грузовики, скоротечно покинули пепелище. В огне погибло 200 человек»{153}.
