Молотов и Риббентроп, когда стрелки часов давно перевалили за полночь, поставили свои подписи под документами — советско-германским договором о ненападении и секретным протоколом к нему, который по настоянию Сталина становился тайным. Теперь дополнительный протокол имел следующее содержание:
«При подписании Договора о ненападении между Германией и Союзом Советских Социалистических Республик нижеподписавшиеся уполномоченные обеих сторон обсудили в строго конфиденциальном порядке вопрос о разграничении сфер обоюдных интересов в Восточной Европе. Это обсуждение привело к нижеследующим результатам:
1. В случае территориально-политического переустройства областей, входящих в состав прибалтийских государств (Финляндия, Эстония, Латвия, Литва), северная граница Латвии одновременно является границей сфер интересов Германии и СССР. При этом интересы Литвы по отношению к Виленской области признаются обеими сторонами.
2. В случае территориально-политического переустройства областей, входящих в состав Польского государства, граница сфер интересов Германии и СССР будет проходить примерно по линии рек Нарева, Вислы и Сана.
Вопрос о том, является ли в интересах обеих сторон желательным сохранение независимого Польского государства, и каковы будут границы этого государства, может быть окончательно выяснен только в ходе дальнейшего политического развития.
Во всяком случае, оба Правительства будут решать этот вопрос в порядке дружественного обоюдного согласия.
3. Касательно юго-востока Европы с советской стороны подчеркивается интерес СССР к Бессарабии. С германской стороны заявляется о ее полной политической незаинтересованности в этих областях.
4. Этот протокол будет сохраняться обеими сторонами в строгом секрете.
По уполномочию Правительства СССР Подписал: В. Молотов
За правительство Германии И. Риббентроп
Москва, 23 августа 1939 года»{57}
Как видим, точки над «і» были поставлены. Потом чуть ли не до утра был банкет, на котором союзники знакомились ближе. Были поданы бокалы с шампанским. Риббентроп, подвизавшийся в молодости в роли коммивояжера по продаже вин, высоко оценил продукцию Абрау-Дюрсо. Не обошлось без тостов. Первый, естественно, за Гитлера. «Я знаю, — сказал Сталин, подняв бокал, — как сильно немецкий народ любит своего вождя, поэтому я хотел бы выпить за его здоровье». Кремлевские хозяева наливали, не жалея. Еще бы, ведь они приступили к осуществлению гигантской программы завоевания. Теперь их союз, несмотря на присущие ему противоречия, представлял собой реальную силу, угрожающую миру и безопасности практически всех стран и народов. Пакт о ненападении позволял их государствам, чья экономика, политика и идеология работали на войну, маскировать свои захватнические цели. Появившийся на банкете сопровождающий Риббентропа личный фотограф Гитлера, Генрих Гофман, спешил запечатлеть «историческое событие». Был поднят тост и за него. Фотограф, обратившись к Сталину, сказал:
«Для меня большая честь, Ваше Превосходительство, передать Вам сердечный привет и пожелания моего друга Адольфа Гитлера. Он был бы рад познакомиться с Великим Вождем русского народа»{58}.
Риббентроп окликнул Молотова и попросил связать его по телефону с Берлином. Просьба была тут же удовлетворена. Нацистский министр, усевшись в кресло Молотова, оставшись весьма довольный собой, сообщил фюреру о полном успехе своей миссии{59}. Последним аккордом кремлевского банкета стали слова Сталина, сказанные при прощании: «Советский Союз не обманет своего партнера»{60}. Риббентроп покинул Москву через 24 часа после своего прибытия — в полдень 24 августа. Впоследствии, вспоминая переговорный процесс и радушный прием в Кремле, он признается, что порой ему казалось, будто он «находится в кругу старых товарищей по партии»{61}.
Таким образом, проанализировав события, предшествующие трагедии 39-го, можно без сомнения сказать, что пакт о ненападении, подписанный в Москве 23 августа, стал неизбежной кульминацией подготовки вторжения СССР в Европу.
Оценивая материалы, изученные нами, следует, по нашему мнению, принять во внимание правовую оценку сговора 1939 г., данного Съездом народных депутатов СССР 24 декабря 1989 г. в Москве: «Документы, принятые в обход внутренних законов СССР и в нарушение его договорных обязательств перед третьими странами, являлись изначально противоправными»{62}.
Современная официальная белорусская историческая наука не имеет собственного подхода к оценке событий августа-сентября 1939 г. и придерживается советской точки зрения на советско-немецкий договор от 23.08.1939 г. Немногочисленные независимые исследователи, а также историки белорусской эмиграции придерживаются более объективной позиции в этом вопросе. Они утверждают, что договор от 23.08.1939 г. и секретные дополнительные протоколы противоречили не только нашим национальным (белорусским) правам, но и всем основополагающим правам человека.
Глава II. Приговор Европе
В августе 1939 г. признаки надвигавшейся войны в Европе становились все более очевидными. Германия, объявившая договор с Польшей о ненападении от 1934 г. недействительным[20], полным ходом проводила мобилизацию. По данным французского посольства в Берлине, в середине месяца она уже имела под ружьем около 2 млн. человек{63}.
Военная машина нацистов, набрав обороты, пришла в движение. Ставка Верховного командования сухопутных сил переводится в Цоссен, к югу от Берлина. Одновременно прерывается связь иностранных миссий, прекращаются полеты гражданской авиации, германским гражданам, проживающим в Польше, указывается на немедленное возвращение на родину.
Война, разразившаяся в Европе между четырьмя и пятью часами утра 1 сентября, должна была начаться 26 августа. Но Гитлер отменил приказ о вторжении{64}. Приказ этот, однако, не успел дойти до некоторых подразделений. В частности, до диверсионных групп, которым, по мнению западной историографии, предписывалось за несколько часов до вторжения вермахта в Польшу начать подрывные действия и захват некоторых важных в стратегическом отношении пунктов. Ожесточенные бои произошли на границе с Восточной Пруссией, а также в районе Яблунковского[21] перевала, где польские пограничники отрезали нацистам путь к отступлению и те, неся большие потери, смогли вернуться на свои позиции только в середине дня 26 августа. Имели место столкновения и перестрелка также на других участках границы{65}.
Почему же фюрер отменил вторжение? Вкратце суть дела такова. В то время в Берлине стало известно о подписании англо-польского договора. Нацистское руководство «находилось в нерешительности в отношении дальнейшего образа действий»{66}. Если 22 августа Гитлер в своем выступлении на совещании заявил, что «в действительности Англия поддерживать Польшу не собирается», то события последних дней изменили его мнение. В эти дни центральной фигурой в закулисных англо-германских переговорах стал шведский промышленник Биргер Далерус. Гитлер, представивший своему доверенному лицу специальный самолет, возлагал на него большие надежды. Как записал в дневнике начальник генштаба сухопутных сил Германии Ф. Гальдер, «фюрер не обидится на Англию, если она будет вести мнимую войну».
