Определенный интерес представляет рассказ одного из тысяч партизан, откликнувшихся на этот призыв:
«немцы в соседней деревне много людей побили, я боялся, что меня арестуют, так как моих братьев увели партизаны. Поэтому я сам пошел к ним. Быт в лесу: вши, грязь, голод плюс издевательства командиров. Мобилизованные друг друга боятся. Я, изучив обращение Белорусской рады возвратиться домой, бежал из партизанского отряда»{238}.
И надо отметить, что число насильно мобилизованных в партизаны, а затем покинувших отряды, росло каждодневно. Например, из Слуцких лесов, порвав с советским сопротивлением, вышло 4 тыс. партизан. Среди них был один комиссар{239}.
Население, доведенное до отчаяния, требовало остановить антибелорусский террор. Так, например, священник Дерюга из деревни Щара Зельвенского района (Щучинская зона) «через прихожан обратился к партизанам — жителям деревень Бояры, Задворье и Песчанка — прекратить проливать кровь и выйти из леса». И те вышли. Но для чего? Приводим для иллюстрации фрагмент из воспоминаний командира отряда советского сопротивления «Красногвардейский» И. Д. Колошейнова: «Партизаны по заслугам наказали предателя…»{240}.
Согласно воспоминаниям командира Ленинской бригады Героя Советского Союза Б. А. Булата, такой же случай произошел в деревне Голынки Козловщинского района, где «партизаны сожгли церковь»{241}. Аналогичные факты имели место практически во всех районах Барановичской области.
Гнев ополчившегося народа против своих «защитников» не знал предела. Белорусы применяли разнообразные формы антипартизанской борьбы, чередуя пассивные с активными. Основными пассивными формами сопротивления, в первую очередь, были: отказ подчиняться партизанской мобилизации, дезертирство из отрядов сопротивления, невыполнение продовольственных поставок, подача жалоб на действия народных мстителей немецким оккупационным властям, информирование их о местонахождении партизанских баз и планах последних.
Сельчане отказывались поставлять продукты в лес. Поэтому не удивительно, что партизанскому руководству приходилось держать целый штат комендантов, главным образом, для контроля и наблюдения за выполнением сельскохозяйственных повинностей.
Одной из форм борьбы против партизан была подача жалоб на них немецким гражданским властям.
«С апреля 1942 г. из Барановичского округа постоянно поступали устные и письменные сообщения о деятельности банд[58]»{242}.
Жалобы обычно были связаны с грабежами, насилиями и убийствами, совершаемыми партизанами генерала В. Чернышева. В связи с тем, что жалобы были коллективные, а иногда составлялись от имени целых деревень, они, естественно, способствовали организованности и сплоченности населения. Партизаны, в свою очередь, мстя за подачу жалоб, еще больше разоряли крестьян, доводя до полной нищеты. Что хорошо усвоили и успешно использовали Особые отделы, «разбираясь» с жалобщиками, так это репрессии. Как сообщает российский автор Б. Соколов, «здесь люди Пономаренко не уступали в жестокости карательным отрядам немцев и их союзников»{243}.
Антипартизанская борьба не ограничивалась только игнорированием призыва, отказом от сдачи продовольствия, подачей жалоб и информированием властей о действиях «лесных братьев». В области практиковались и активные формы сопротивления: 1. Формирование местного ополчения; 2. Акция «оборонных деревень».
Отряды местного ополчения
Первые ополченцы на территории оккупированной области появились в Новогрудке. Данное вооруженное формирование, костяк которого составили жители Новогрудчины, образовалось не по инициативе немецких властей, как принято считать, а по требованию белорусского населения, уставшего от поборов и издевательств как советских партизан, так и польской Армии Краевой.
Новогрудских ополченцев возглавил Борис Рагуля. Данные источников о нем весьма скудные. Прежде чем обратиться к личности этого человека, отметим: национально-освободительное движение Беларуси 40-х гг. прошлого столетия подарило миру выдающихся мыслителей — Вацлава Козловского, Ивана Ермаченко, Ефима Кипеля, Бориса Кита, Радослава Островского, Винцента Годлевского… Но кроме теоретиков национального возрождения были и практики. Борис Рагуля — один из них.
Родился он в 1920 г. в деревне Турец Мирского района Гродненской области. Когда ему было 1,5 года, умер отец Дмитрий, и мать, Надежда Алешкевич, оставшись одна с двумя малышами на руках, один из которых впоследствии умер, вернулась к родителям, в Любчу. Учитель по профессии, она не могла найти работу. Причиной тому было ее православное вероисповедование, а поляки, согласно версии биографа Рагули Л. Юревича, «рассматривали православных как людей второго сорта»{244}.
На помощь, как всегда, пришла родня: Кастусь Битус и Василь Рагуля. Они нашли деньги и отправили женщину в Варшаву, на курсы медицинских сестер, где она и провела год, а вернувшись, устроилась работать в Новогрудский госпиталь, куда вскоре перебралось и все ее небольшое семейство.
Борис поступает в гимназию, где быстро сошелся с Я. Сажичем, В. Набагезом, Я. Гутаром, В. Радько, знакомство с которыми, перешедшее в дружбу, предопределило его дальнейшую судьбу. А рядом всегда был В. Рагуля, его дядя, заменивший отца, польский сенатор, которого арестовывают за антипольскую деятельность, что не могло не сказаться и на самом племяннике.
Из воспоминаний Б. Рагули:
«После гимназии, согласно новому польскому закону, нас всех планировали забрать в школу резервистов Войска Польского. Отсрочку получали только те, кто учился на врача. Им разрешалось продолжать учебу, а в офицерскую школу их забирали после получения университетского диплома. На сто мест на медицинский факультет было 600 претендентов, притом только 5 мест из ста предназначались для представителей национальных меньшинств: белорусов, литовцев, евреев. И я стал одним из этих пяти. Вместе со мной поступили В. Родько и Я. Гутар. Поучиться нам, однако, не удалось. По доносу новогрудской воеводской администрации трех белорусов, которые попали на престижный факультет, забрали в армию…»{245}.
Военную подготовку Б. Рагуля проходит в школе подофицеров в городе Замбове (Польша). В чине унтер-офицера служит в польской армии. Вторую мировую войну встречает в чине командира эскадрона 42-го полка в Белостоке. Повоевать, правда, пришлось недолго. 17 сентября 1939 г. молодой офицер был пленен немцами и содержался в лагерях военнопленных в Германии. Из плена, рискуя жизнью, бежал, работал учителем белорусского языка и физкультуры в деревне Любча.
31 января 1941 г. арестован органами НКВД. Вот как рассказывает об этом периоде жизни Б. Рагули кандидат исторических наук А. К. Соловьев:
«На следствии Б. Рагуля рассказал, что, находясь в плену, дал согласие сотрудничать с немецкой разведкой против СССР, но после заброски в Западную Беларусь враждебной работы не проводил»{246}.
Но если не проводил, почему же был приговорен к расстрелу? Об этом А. Соловьев, один из немногих, кто имеет доступ к архивам КГБ Республики Беларусь, почему-то умалчивает. Нет четкого представления и о том, какими методами советские спецслужбы проводили «следствие».
