…Было захвачено три пулемета, 650 автоматов, 1300 винтовок, 70 ящиков с патронами. Убито около 300 чекистов. Наши потери: пятнадцать погибших и тридцать раненых. В 8 часов утра колонна партизан двинулась в направлении д. Литовка»{102}.
Нынешнему обывателю трудно поверить рассказу бывшего повстанца. А уж исследователю, который во всем привык опираться на документы, и тем более. И это понятно. Идеологические штампы ушедшей эпохи долго еще будут господствовать в нашем сознании. Теоретически ответ на вопрос «А было ли это на самом деле?» можно найти в архивах КГБ Республики Беларусь. Но туда, как известно, доступ отечественному историку закрыт. Тем не менее подтверждение факта взятия Новогрудка «лесными братьями» в 1948 г. мы все же отыскали. В 1996 г. в Минске вышла книга «Памяць: Навагрудскі раён». И вот там, на странице 537, известный белорусский историк М. Спиридонов, не верить которому нет оснований, сообщает:
«…1948 год, март. Отряд антисоветского национального бандитского формирования «Черный кот» количеством около 500 человек во главе с Витушко атаковали город и убили около 300 советских граждан, в основном военнослужащих НКГБ»{103}.
Есть кроме Спиридонова и еще один свидетель. Это сама власть и ее дальнейшая реакция на активизацию белорусского сопротивления.
Не ставшие на колени
Как свидетельствуют сами сотрудники госбезопасности, их коллеги на Лубянке уже были склонны к реализации плана по созданию в республике собственного «Белорусского подпольного центра» — «из числа немецких пособников»{104}. В советской истории такое уже было. Печально известная операция «Трест», унесшая тысячи жизней как в СССР, так и в мире, — вот что ожидало белорусов в случае реализации нового детища чекистов. К счастью, план этот не был осуществлен.
У Сталина же существовал собственный план относительно белорусов, детали которого озвучил советский офицер И. Капор. И план этот, надо сказать, постепенно претворялся в жизнь. Из «дома на Старой площади», как называли резиденцию ЦК ВКП(б), внимательно отслеживали ситуацию в Беларуси.
А в это время там происходило следующее. Одновременно с карательными акциями осуществляется массовый угон населения в РФ. С 1951 г. подразделения внутренних войск принимают участие в аресте и депортации участников белорусского подполья и членов их семей с территории Барановичской области. Первая послевоенная акция по выселению проводилась со 2 июня по 2 августа 1951 г. За этот период в Иркутскую область из Беларуси было вывезено 1024 семьи (около 4000 человек), а имущество их перешло государству{105}. Наконец-то у Л. Цанавы, главы репрессивного ведомства республики, появилась возможность успокоить П. Пономаренко. Вот что он сообщал в ЦК КП(б)Б в 1951 г.:
«Большинство белорусских националистов, будучи выловленными и вскрытыми, уже нашли могилу, уцелевшие также не уйдут от заслуженного наказания»{106}.
На первый взгляд, приведенные выдержки из доклада Цанавы выглядят достаточно логичными и убедительными. Однако стоит лишь ознакомиться с источниками, как выясняется, что здесь — что ни фраза — то либо передержка, либо откровенная ложь. Хотя бы потому, что, по данным того же ведомства Цанавы, на 1.10.1951 г. в западных областях Беларуси «активно действовало 13 отрядов белорусского сопротивления, совершивших 8 террористических актов»{107}.
Необходимо, считаем мы, перечислить основные (кроме карательных) методы МГБ, которые использовались для удушения национально-освободительного движения: 1. Утаивание от населения любой информации о массовом партизанском движении, о той помощи, которую оказывает белорусский народ своим защитникам; 2. Разложение национального подполья путем внедрения в его ряды специально подготовленной агентуры и террористов; 3. Активизация деятельности и увеличение числа лжепартизанских отрядов; 4. Компрометация руководителей белорусского подполья; 5. Навешивание всевозможных ярлыков на всех тех, кто противился новой власти; 6. Нейтрализация руководящего ядра белорусского сопротивления.
Последний метод нуждается в пояснении. Советские разведывательные службы, возведя «акты возмездия» в ранг государственной политики, не брезговали ничем. В том числе убийством белорусских националистов (Ю. Соболевский, 1957 г.; Я. Хоревский, К. Гук, 1968 г.); применением ядов (агентом МГБ Марухиным (Ваня-Сибиряк) отравлен командир партизанского отряда В. Мелешко, 1950 г.); похищением людей (К. Езавитов, Р. Зыбайло, 1945 г.); взаимодействием с секретными службами Европы в вопросе выдачи белорусских военных и политических деятелей (В. Родько, И. Гелда, А. Сокол-Кутыловский, 1945 г.){108}.
Надо полагать, что военное положение, которым долгие послевоенные годы наказывалась Беларусь, это тоже один из методов, из тех, которым вовсю пользовались спецы с Лубянки.
Стоящие у кормила власти сталинисты, чувствуя иногда, что ситуация уходит из-под контроля, в бессильной злобе зачастую прибегали и к прямому геноциду. Только так и не иначе необходимо квалифицировать преступления советских правоохранительных органов на территории современного Барановичского района в 1950 г. Из воспоминаний А. И. Тасминского (г. Барановичи):
«На хуторе Белые Луги, что в 12 км от Барановичей, жила семья Тасминских. У них было четыре сына (Казимир, Станислав, Виктор, Петр) и три дочери (Оля, Нина, Нюся). Приход советов в сентябре 1939 г. не обрадовал их. Затем пришли немцы. Станислав по просьбе сельчан стал солтысом. Говорят, был хорошим человеком. Не было претензий к нему у сельчан. Когда же фронт подошел к этим краям, Станислав решил уйти с немцами — береженого Бог бережет. На хутор пришла повестка из военкомата — парням пора в армию — Красную. Виктор, Петр и Казимир явились на призывной пункт, но почему-то, оставив там свои котомки, скрылись. Казимир ушел в Польшу, Петр и Виктор, перейдя на нелегальное положение, остались жить на хуторе. Напасть на след братьев Тасминских, уклоняющихся с 1944 г. от призыва, удалось только в 1950 г. через «жениха» — оперативника Управления МГБ по Барановичской области, сватавшегося к их сестре — Нине. Чекист, выполняя задание, даже сфотографировался с братьями. Представить молодую пару родственникам решили на празднике «дожинки». На хутор пригласили лишь самых близких родственников. И вот на рассвете «дожинок» в избу стучится солдатик, прося дать водички и указать дорогу. Он, дескать, заблудился и не может выйти к своему подразделению. Показали, дали водички испить. Только был это не солдатик, а переодетый офицер МГБ. Его наметанный взгляд определил — «лесовики» здесь. Через полчаса хутор оцепили солдаты внутренних войск. Цепь приблизилась к дому. Первыми, давая уйти домочадцам, стали стрелять братья. Били из пулемета — наверняка. И первой очередью скосили одного офицера (командира роты) и одного вэвэшника. Чекисты, обложив хату соломой и облив предварительно захваченным бензином, подожгли ее. Заживо в огне (как в Хатыни) погибли оба брата, Виктор и Петр, муж другой сестры (швагер) — хозяин дома. Нина, как сказывали, скоро сошла с ума»{109}.
И аналогичных примеров можно было бы привести множество.
Исследуя те далекие и нелегкие годы, хочется отметить: западные белорусы были готовы на любое самопожертвование, на любые лишения во имя будущего. У них оставалась одна альтернатива: рабство или смерть. И тут хочется привести два небольших эпизода, которые, на наш взгляд, проливают свет не только на проблему белорусского подполья, но и на выбор тех же белорусов при определении своего «я» — «мы с советской властью либо без нее».
