Источник: Літвін А. Акупацыя Беларусі (1941–1944): пытанні супраціву і калабарацыі. Мінск, 2000. С. 186–187.
Как следует из ряда изученных нами документов, ряд батальонов БКО, например, Новогрудский (№ 68, командир Б. Рагуля, насчитывающий 1200 чел.) присягу принял на день раньше — 25 марта. О том, как это происходило, рассказывает Л. Юревич:
«Новогрудок готовится к большим торжествам — присяге. 25 марта — в городе праздничное настроение. На главную площадь выходят колонны семинаристов, прогимназии, полиции, белорусского эскадрона. Также и жители города массово направляются на Новогрудский рынок. Эскадрон[33] выстроился на Гродненской улице к парадному маршу. Зазвучали звуки военного марша. Подается команда. Во главе колонны знамя эскадрона, на котором будут принимать присягу молодые солдаты. Эскадрон выстроился перед трибуной в ряды для присяги. Подается команда: «К присяге!» Все обнажают головы и ждут торжественного момента. «Присягаю…» — «Присягаю, — как эхом повторили солдаты, — во имя Бога верно служить своему народу и Родине»…»{164}.
В батальоны БКО стремилась наиболее физически развитая и интеллектуально образованная молодежь. В Несвиже 60 учащихся учительской семинарии добровольцами встали под знамена Погони. И так наблюдалось повсеместно.
Оккупационные власти, как мы уже упоминали, своих обещаний — обеспечить оружием и обмундированием — не выполнили. В конце апреля такая ситуация привела к тому, что съезд наместников БЦР, который прошел в Минске, постановил сократить численность БКО в соответствии с наличием оружия. Это постановление подействовало как угроза, и оружие из Германии стало все-таки прибывать. Однако и в этом вопросе многое зависело от местных факторов. Положение очень напоминало ситуацию с обеспечением Самопомощи. Поэтому пришлось довольствоваться оружием с местных складов — на 6–7 человек выдавали одну винтовку{165}. Неудивительно, что Р. Островский, подчиняясь решениям съезда наместников БЦР, вынужден был привести личный состав БКО в соответствие с имеющимся в наличии оружием{166}.
Анализируя имеющиеся в нашем распоряжении факты, вряд ли можно согласиться с тезисом советской историографии о том, что «мобилизуя мужской контингент населения в батальоны БКО, гитлеровцы готовили вывод боеспособного населения при отступлении из Беларуси»{167}. Ссылки на насильственный характер призыва, которые делают советские, и не только, исследователи данного вопроса{168}, также представляются нам несостоятельными. Поскольку каждая мобилизация подразумевает обязательность явки, то призывнику фактически угрожал не только расстрел в случае неявки, но и партизанская месть в случае подчинения приказу председателя Центральной Рады Р. К. Островского о всеобщей мобилизации в Белорусскую краевую оборону от 6.03.1944 г.
Создание БКО, как показала мобилизация, было делом давно назревшим, но затеянным достаточно поздно, чтобы последствия ее боевых операций выглядели более-менее ощутимо. Белорусские рекруты знали: их будут использовать в борьбе с советскими партизанами (читай частями РККА), и не их вина либо заслуга в том, что большинству из них — не получившим оружия — пришлось, так и не приняв участия в боевых действиях, разойтись по домам. Тогда, в марте 1944 г., многие белорусы могли избежать мобилизации и уйти в партизаны, благо ситуация на фронте этому способствовала. Однако они, присягнув на верность своему народу, поступили иначе.
В целом четвертый этап можно охарактеризовать как время формирования структур боеспособной национальной армии и в первую очередь ее социальной базы. Главными препятствиями на пути реформирования белорусских вооруженных сил стали глубокие идеологические и политические расхождения (АК, советские партизаны, нацисты).
Восточные войска
Вмае 1941 г. начальник объединения РОВСа[34] генерал-майор фон Лемке обратился к командующему сухопутными силами Германии (ОКХ) генерал-фельдмаршалу фон Браухичу с письмом, в котором писал:
«Для нас нет никаких сомнений в том, что последний период борьбы (Германия против Англии, векового врага России) выразится в военном столкновении с Союзом Советских Социалистических Республик. И поэтому теперь, когда наступает новый решительный час, самая решительная стадия борьбы, в которой мы уже не можем удовольствоваться скромной ролью в тылу, а должны принять то или иное активное участие, я считаю своим долгом заявить Вашему Превосходительству, что я ставлю себя и возглавляемое мною Объединение Русских Воинских Союзов в распоряжение германского военного командования, прося Вас, господин генерал-фельдмаршал, дать возможность принять участие в борьбе тем из чинов его, которые выразят свое желание сделать это и физически окажутся здоровыми»{169}.
Обращение, однако, остается без ответа. Поэтому в начале июля 1941 г. фон Лемке обращается уже непосредственно к Гитлеру. 10 июля генералом было получено сообщение министра Мейснера о том, что письмо передано на обсуждение главного командования германскими вооруженными силами (ОКВ), а в середине августа пришел ответ от генерала-фельдмаршала Браухича, где указывалось, что «в настоящее время чины объединения не могут быть использованы в германской армии».
Вместе с тем знакомство с архивными документами и другими источниками показывает, что хотя Гитлер был ярым противником создания и использования местных вооруженных формирований, определенные круги фашистской Германии (особенно это касалось отдельных руководителей вермахта, сотрудников министерства иностранных дел, ведомства А. Розенберга и ряда других) считали эту политику неверной и возлагали большие надежды на использование местных сил в интересах Рейха. Уже в сентябре 1941 г. полковник фон Тресков, попав на прием к Гитлеру, предложил тому идею создания «восточных частей». Первоначально планировалось набрать 200-тысячную армию, позднее эта цифра увеличилась. Поскольку военнопленных насчитывались миллионы, а на временно оккупированной территории добровольцев, не жалующих советский строй, найти не представляло труда, то согласие фюрера, который вначале отклонил эту идею, было все же получено.
Хотелось бы сказать несколько слов о «восточных частях» в целом[35]. Первые добровольцы из числа военнопленных и гражданского населения появились в германской армии уже в первые месяцы Восточной кампании. Они использовались в тыловых службах в качестве шоферов, конюхов, рабочих по кухне, разнорабочих, а в боевых частях — в качестве подносчиков боеприпасов, связных, саперов. Тогда же, летом 1941 г., возникают многочисленные части местной самообороны, существующие, как мы уже говорили, под разными наименованиями: местная милиция (Orstmilitz), служба порядка (Ordnungsdienst), гражданское ополчение (Burgerwechr), местное ополчение (Heimwechr), самозащита (Selpstsenunz). Первые такие отряды появились в Эстонии и Литве{170}.
В это же время формируются антипартизанские части — ягдкоманды (охотничьи или истребительные команды)[36]. Это небольшие, хорошо оснащенные автоматическим оружием группы, которые использовались для поиска и уничтожения отрядов сопротивления. В эти отряды отбирались наиболее надежные и хорошо подготовленные бойцы. Использование восточных добровольцев приняло к середине войны такой размах, что штатным расписанием пехотных дивизий, установленном 2 октября 1943 г., предусматривалось наличие 2005 добровольцев или, как их еще называли немцы, «Hiwi» или «Hilfwillige», на 10708 человек германского личного состава, что составляло около 15 % от общей численности{171}. В то время как в соответствии с приказом Гитлера № 2/15 от 13 января 1942 г. численность восточных войск в вермахте «следовало ограничить. Войсковая организация не должна была превышать батальона»{172}.
