Источник: Государственный архив Минской области. Ф. 3402. Оп. 1. Д. 5, Л. 4; Ф. 2424. Оп. 1. Д. 35. Л. 4.
Как видим, той зажиточной жизни, о которой так много писалось в газетах и говорилось в речах уполномоченных представителей, работников специальных политотделов, которые до 1953 г. существовали при каждой МТС, крестьянин так и не почувствовал. Работа в колхозах не ладилась, сельчанин, как пишет барановичский исследователь М. И. Бернат,
«не мог приспособиться к непривычному ему образу жизни. Имели место случаи пассивного сопротивления: невыход на работу, безразличие к ней, бесхозяйственное отношение к имуществу, сельхозинвентарю и, что даже удивительно, к животным, мелкое хищение и др.»{44}.
Впрочем, встречались случаи и активного сопротивления — вооруженного. В значительной степени способствовала этому изощренная репрессивная политика партийных чиновников, которые, подчиняясь «кураторам» коллективизации — органам МГБ, расставляли на должности председателей колхозов и сельских Советов бывших помещиков. Вряд ли такое было бы возможно где-то, помимо Советской Белоруссии. Так, председателем колхоза «Искра», что в соседнем Городищенском районе, стал сын помещика Б. Б. Вильчковский, а членами колхоза, естественно, стали бывшие его батраки. Колхозники, доведенные до отчаяния, убили «красного феодала»[2].
Присланный из Москвы в 1948 г. второй секретарь ЦК КП(б)Б Игнатьев вводит институт заложничества, т. е. дает указание за каждый террористический акт против колхозного актива репрессировать 10 «кулаков» и «подкулачников»{45}. К слову, такими же нормами и методикой пользовались нацисты, воевавшие не столько против партизан, сколько против мирного населения.
Еще один, не менее показательный случай из истории сопротивления. Только не антифашистского, как это было пару лет назад, а уже антиколхозного. По свидетельству минского исследователя Д. Лисейчикова, крестьяне, отстаивая свои права, не чурались и таких цивилизованных методов борьбы, как обращение в судебные инстанции. Так, Станислав Турковский, крестьянин-середняк из д. Своятичи Ляховичского района, вступил в конфликт с председателем Своятичского сельского Совета Стульбой, из-за того, что последний ликвидировал кружки любителей садоводства и пчеловодства, созданные С. Турковским весной 1945 г. при своятичском клубе. В Ляховичи тут же поступает компромат на «первого кулака на весь сельсовет». Ляховичский районный суд признает Турковского виновным в сотрудничестве с нацистами и антисоветизме и до окончательного решения вопроса помещает его в тюрьму. Крестьянин пишет письмо в Барановичи своему бывшему командиру партизанского отряда Оскирко, Тот выдает ему соответствующую справку о том, что в годы оккупации Турковский воевал в его партизанском отряде, и обещает поддержку. Обосновать обвинение против бывшего советского партизана оказалось нечем: в Своятичах не нашлось ни одного свидетеля его сотрудничества с нацистами. Из Совета Министров БССР пришел ответ-приказ на жалобу 120 сельчан — ускорить рассмотрение дела. Турковский освобождается из-под стражи. Минфин выплачивает ему денежную компенсацию (!).
После освобождения Турковский проводит сбор свидетельств сельчан против Стульбы. В 1949 г. последнего осудили. В том же году Турковский проводит публичные выступления против руководства колхоза имени Карла Маркса, вскрывает сущность политики коллективизации. Продав все свое имущество, вступает в тот самый колхоз и агитирует на собраниях не выходить на работу. Когда все сельчане объявили о своем выходе из колхоза, к делу Турковского, которым вплотную занялось РО МГБ, подключается председатель Барановичского облисполкома В. Царюк. По его личному указанию был организован другой процесс над Турковским. На этот раз власти расстарались: специальной комиссией облисполкома были подобраны «соответствующие» свидетели и документы. В 1950 г. в присутствии большого количества народа, прибывшего поддержать мятежного колхозника, Ляховичский районный суд повторно обвинил Турковского в антисоветской деятельности и, подчиняясь областным властям, направил его на принудительные работы в Карело-Финскую АССР. Незаконно осужденный совершает побег из лагеря и устраивается железнодорожным рабочим в Барановичах. В результате доноса Турковского вновь арестовывают органы безопасности и под стражей этапируют в Карелию, соответственно увеличив срок{46}. Дальнейшая судьба С. А. Турковского неизвестна.
Пятьсот писем из прошлого
Упорство, с которым население района сопротивлялось «новой светлой» жизни, было вполне понятно. Ляховичане хорошо помнили, как в 1939–1941 гг. маховик сталинской репрессивной политики выкосил район наполовину. Да и теперь, когда советская административная система столкнулась с нежеланием сельчан жить по установленным Москвой правилам, судьба деревни оказалась предопределенной.
События не заставили себя долго ждать. В Постановлении Совета Министров БССР № 436 «О рассмотрении списков кулацких хозяйств, представленных исполкомами Полоцкого, Пинского, Молодечненского, Гродненского, Барановичского, Брестского областных Советов депутатов трудящихся», принятом 7 апреля 1952 г., местным партийным органам давалась установка на дальнейшее порабощение деревни. Приведем фрагмент этого совминовского приговора:
«СОВЕТ МИНИСТРОВ БССР ПОСТАНОВЛЯЕТ:
1. Выселить из Полоцкой, Пинской, Молодечненской, Гродненской, Барановичской, Брестской областей в отдаленные районы Советского Союза кулаков с семьями, враждебно действующих против колхозов, согласно приложениям № 1 и 1а.
2. Поручить МГБ БССР перечисленных в приложениях № 1 и 1а лиц, подлежащих выселению, выехавших из прежних мест жительства в другие области Советского Союза и скрывающихся на территории БССР, разыскать и выселить в соответствии с пунктом 1 настоящего постановления.
3. Перечисленных в приложениях № 1 и 1а глав и отдельных членов кулацких семей, отбывающих срок наказания по суду за различные преступления, в соответствии с указом ВС СССР от 11.03.1952 г. № 118/1 по истечении срока наказания направить этапом на спецпоселение под надзор органов Министерства Государственной Безопасности СССР по месту жительства их семей.
4. Оставить на прежних местах жительства кулацкие семьи и отдельных членов семей кулаков ввиду их престарелости и нетрудоспособности, согласно приложению № 2.
5. Не высылать из пределов области кулацкие семьи, в составе которых имеются члены семей, служившие в период Великой Отечественной войны или служащие в настоящее время в Советской Армии, активно участвовавшие в партизанском движении или имеющие другие заслуги перед государством.
6. Предложить исполкомам областных Советов депутатов трудящихся пересмотреть кулацкие хозяйства на предмет исключения их из списков кулаков согласно приложению № 4.
7. Установить, что все оставшееся имущество выселенных кулаков принимается исполкомами районных Советов депутатов трудящихся»{47}.
О том, как выполнялось данное постановление на местах, рассказывает газета «Народная воля»:
«Стали забирать людей. Сначала увозили лишь некоторых, потом под дулами автоматов — целыми семьями. Милостиво разрешали взять на семью 25 пудов багажа. По заснеженной дороге брели молчаливые толпы. Гнали их днем, чтобы видели все: вот они — враги! И так будет с каждым непокорным. Ревели дети, плакали, прощаясь навсегда с родным домом, мужики и бабы. Матери пытались успокоить орущую от холода детвору. Взрослые согревали их своими телами.
Бежать не пытались. Куда? За плечами — вооруженные солдаты. Никто не мог понять: за что? На запруженной вагонами станции Барановичи они услышали приговор: «Вы подлежите ликвидации как класс! Таково указание Минска!» Конвоиры войск МГБ загоняли обреченных с помощью овчарок, готовых разорвать любого, в вагоны-телятники. Теперь «скотом» стали они сами…»{48}
