Посол, как известно, исполнил поручение 15 августа, а 20-го Гитлер обращается к «господину Сталину» с личным посланием, которое было передано по назначению на следующий день. «Заключение пакта о ненападении с Советским Союзом, — подчеркивал Гитлер, — означает для меня фиксацию немецкой политики на длительную перспективу»{45}.
Логическое продолжение не заставило себя ждать. Москва еще не отошла от щедрого подарка немецкой стороны — торгово-кредитного соглашения, предусматривающего предоставление Германией кредита в размере 200 млн. марок сроком на 7 лет под 5 % годовых для закупки германских товаров в течение двух лет со дня подписания соглашения. Поэтому в белокаменной проявили интерес к принятию одновременно с подписанием договора о ненападении и специального протокола о заинтересованности договаривающихся сторон в тех или иных вопросах внешней политики, с тем, чтобы, согласно данным архива Внешней политики Российской Федерации, «последний представлял органическую часть пакта»{46}. «Это, по мнению американского историка У. Ширера, был более чем намек на то, что в отношении раздела Восточной Европы Москва, по крайней мере, положительно отнеслась к германской точке зрения, что договоренность возможна»{47}.
Днем, который во многом определил дальнейшее развитие событий, стало 21 августа. В 17 часов Сталин направляет Гитлеру телеграмму.
«Рейхканцлеру Германии господину Адольфу Гитлеру, — говорилось в ней. — Благодарю за письмо. Надеюсь, что германо-советское соглашение о ненападении создаст повод к серьезному улучшению политических отношений между нашими странами. Советское правительство поручило мне сообщить Вам, что оно согласно на приезд в Москву Риббентропа 23 августа. И. Сталин»{48}.
В Берлине, получив послание Сталина, ликовали. Еще бы — коммунисты согласились на передел Европы. 22 августа в 22 часа 30 минут музыкальная передача немецкого радио была внезапно прервана и диктор объявил:
«Немецкое правительство и советское правительство договорились заключить пакт о ненападении. Для завершения переговоров имперский министр иностранных дел прибудет в Москву в среду, 23 августа»{49}.
Дальнейшие события показали, что, получив письменные полномочия Гитлера заключить договор о ненападении «и другие соглашения» с Советским Союзом, которые должны были вступить в силу с момента их подписания, Риббентроп[18] вылетел в Москву под вечер 22 августа. Многочисленная немецкая делегация провела ночь в Кенигсберге, а утром, 23 августа, четырехмоторный «Кондор», личный самолет фюрера, ведомый его шеф-пилотом полковником Гансом Бауэром, с Риббентропом и 37 членами делегации на борту взял курс на Москву и после четырех часов полета приземлился на Центральном аэродроме советской столицы. Через несколько минут пошел на посадку и второй «Кондор» с многочисленной охраной и прислугой министра. Если верить российскому писателю В. Успенскому, автору книги «Тайный советник вождя», когда Риббентроп летел для подписания пакта, самолет был обстрелян зенитной батареей и получил несколько пробоин. Москва никого наказывать не стала — было не до того. Главное — пакт{50}.
И еще о событиях, связанных с перелетом нацистского министра в Москву. Оно советским правительством не афишировалось — все держалось в строжайшей тайне. Риббентроп, ожидавший пышного приема, был раздосадован. На аэродроме не было ни членов дипломатического корпуса, ни представителей прессы. Встречали его лишь заместитель министра Потемкин и шеф протокола НКИД Барков. Не предоставили Риббентропу и правительственной резиденции.
Следует заметить, что в посольстве нацистской Германии в Москве, по словам германского дипломата Герхарда Кегеля[19], автора книги «В бурях нашего века», насчитывалось более 120 сотрудников. В написанных после Второй мировой войны мемуарах Кегель, являющийся агентом советской военной разведки, перечисляет этих лиц: фон дер Шуленбург — посол, Хильгер — советник посольства, Кестринг — военный атташе, генерал, фон Типпельскирх, Греппер, Швиннер — советники посольства, Лампе — начальник секретариата и хозяйственного отдела…{51}
Секретность визита Риббентропа была такова, что даже не все члены Политбюро ЦК партии, находившиеся ближе всех к Сталину, знали о предстоящих переговорах. В воспоминаниях Н. С. Хрущева приводится факт, заслуживающий внимания. Вернувшись с охоты вечером 24 августа 1939 г., он, будучи членом Политбюро, лишь в Москве узнал, что тут побывал Риббентроп и заключен советско-германский договор о ненападении. Что касается секретного протокола к нему, то Хрущев, если верить его мемуарам, «до последних дней жизни имел смутное представление о его содержании»{52}.
Но вернемся к переговорам, начавшимся в кремлевском кабинете Молотова ровно в 15 часов 30 минут. Риббентропа сопровождали Шуленбург и в качестве переводчика Хильгер. С советской стороны присутствовали: Сталин и Молотов. В ходе переговоров, как явствует из записей Г. Хильгера, «Сталин держался просто и без претензий»{53}. Другой источник, тоже немецкий, свидетельствует, что Молотов, обратившись к нацистскому министру, сказал: «поговорим о деле»{54}. «Дело», ради которого собрались коммунисты и нацисты, завершилось через три часа. Церемонию подписания договора отложили на вечер, приступив к обсуждению протокола к договору. Немецкий переводчик зачитал предложение Гитлера. Текст документа гласил:
«1. В случае территориально-политического переустройства областей, входящих в состав прибалтийских государств (Финляндия, Эстония, Латвия, Литва), северная граница Латвии одновременно является границей сфер интересов Германии и СССР. При этом обеими сторонами признаются интересы Литвы и Виленской области.
2. В случае территориально-политического переустройства областей, входящих в состав Польского государства и каковы будут границы этого государства, граница сфер интересов Германии и СССР будет проходить примерно по линии рек Нарева, Вислы и Сана.
3. Вопрос о том, является ли в интересах обеих сторон желательным сохранение независимого Польского государства, может быть окончательно выяснен только в ходе дальнейшего политического развития.
В любом случае оба правительства будут решать этот вопрос на путях дружественного обоюдного согласия»{55}
Когда был зачитан документ, все присутствующие в молчании стали смотреть на Сталина, ожидая его реакции. Выгоды, предлагаемые Кремлю, были заманчивы: оккупация Западной Украины и Западной Беларуси, выход на просторы Балтики… Вождь коммунистов, чьи имперские амбиции взяли верх, стал торговаться. Ему было мало раздела Польши на две части, граница между которыми должна была пройти через Варшаву, Сталин желал большего. Он потребовал внести одну поправку и одно дополнение. Суть их сводилась к следующему: порты Либава (Лиепая) и Виндава (Вентспилс) вошли в сферу государственных интересов Советского Союза и были подтверждены интересы Москвы в Бессарабии. Риббентроп, запросивший согласия Гитлера, получил из Берлина лаконичный ответ: «Согласен»{56}.
