По мнению автора, после Первой мировой войны и Россия и Германия, каждая по-своему, оказались жертвами Версальского договора. Обе страны, одна — большевистская, исключенная из семьи капиталистических стран Западной Европы, другая — потерпевшая поражение, экономически разрушенная, уничтоженная врагами-победителями — нашли общий язык. Немцы узнали, что Россия готова помочь в восстановлении их флота и вооруженных сил, несмотря на ограничения, наложенные Версальским договором. Заключив в 1922 г. в Рапалло[17] договор с Германией, Советы, отмечает Д. Уоллер, вышли из политической изоляции и получили возможность с помощью более продвинувшейся в техническом отношении Германии узнать больше об искусстве ведения современной войны.
Первым, кто стал искать пути сотрудничества с Советской Россией, стал Карл Радек, который, имея связи в Москве, привлекал к себе внимание немцев, желавших союза с Кремлем. Даже министр иностранных дел Веймарской республики Вальтер Ратенау консультировался с Радеком по вопросу создания комиссии по сотрудничеству с СССР. Как свидетельствует Д. Уоллер, опираясь на компетентные источники, один из высших военных руководителей Германии генерал Ганс фон Сект с глазу на глаз обсуждал с Радеком вопрос о военном сотрудничестве с СССР. Эрнст Никиш, видный германский социал-демократ, энергично выступающий в правительстве за германо-советскую дружбу, встречался с Радеком в Москве по поручению высшего командования германской армии.
В конце 20-х гг., будучи военным министром Германии, Сект, нарушив Версальский договор, сформировал секретную группу «Р», которая занималась организацией германо-советского военного сотрудничества. Полковник фон дер Литтомсен и его заместитель Оскар фон Нидермайер организуют строительство авиазавода под Москвой.
Можно сказать, что немецкое люфтваффе родилось в России. В 1925 г., по словам автора книги «Невидимая война в Европе», в 250 км южнее Москвы немцы построили учебный авиационный центр. Официально он назывался 4-й эскадрильей ВВС СССР и являлся летной школой, а на самом деле стал кузницей кадров люфтваффе.
Согласно секретному советско-германскому соглашению 1926 г., Красная Армия помогала немцам в организации тренировочных лагерей и обеспечивала их всем необходимым вдали от назойливых взглядов западных союзников. Хваленые бронетанковые силы Германии родились в Советском Союзе. Так называемый «Проект «Кама» начинался в 1926 г. как танковая школа, созданная по просьбе Берлина и замаскированная под центр испытаний тяжелой техники.
В 1926 г., когда были заключены Локарнские соглашения и Германия вошла в Лигу Наций, в странах Запада уже не высказывали такой озабоченности в связи с возрождением военной мощи Германии, приступившей к созданию воздушного флота. Советский Союз, изолированный от Запада, был заинтересован в сохранении и развитии военного сотрудничества с Берлином. Наибольшую активность в этом вопросе проявлял маршал К. Ворошилов, заметную роль играли маршалы М. Егоров и М. Тухачевский. После прихода Гитлера к власти в 1933 г. рейхстаг подтвердил условия Берлинского договора 1926 г., согласно которому Москва и Берлин брали на себя обязательства сохранять нейтралитет, если одна из сторон подвергнется нападению, а также не присоединяться к политическим или экономическим соглашениям, приносящим ущерб другой стране.
В мае 1933 г., когда Гитлер был уже у власти, советский маршал Ворошилов устроил прием в честь нацистского генерала фон Бокельберга, командующего артиллерией рейхсвера. Ворошилов, рассказывает Д. Уоллер, поднял бокал за сохранение связей между двумя армиями, хотя вскоре Сталин отдал приказ прекратить военное сотрудничество с Германией, закрыв тренировочный авиационный центр нацистов в Липецке. 31 октября 1933 г. в своей прощальной речи по поводу отъезда военного советника германского посольства фон Твардовски маршал Тухачевский от лица командования Красной Армии благодарил Германию за помощь в строительстве вооруженных сил, говорил, что эта помощь никогда не будет забыта. Он сказал:
«Помните, единственное, что нас разделяет, — это политика, но она уже не может уничтожить наших чувств, наших самых дружеских чувств по отношению к рейхсверу»{39}.
Существует вполне вероятное предположение, что быстрый разрыв отношений между Сталиным и Гитлером мог оказаться мистификацией. На самом деле отношения сохранялись. В 1948 г., вскоре после Второй мировой войны, бывшая видная немецкая коммунистка Рут Фишер заявила, что у нее есть новые данные о советско-нацистских отношениях в период после прихода Гитлера к власти в 1933 г. Несмотря на судилище, организованное нацистами в Лейпциге над личным другом Сталина, болгарским коммунистом Георгием Димитровым (его обвиняли в поджоге рейхстага), ходили упорные слухи о неком сверхсекретном соглашении между Гитлером и Сталиным. В дополнение к слухам Георгий Димитров, игравший в истории с поджогом рейхстага роль козла отпущения, совершенно неожиданно был оправдан нацистским трибуналом. Исследуя этот феномен, Рут Фишер, отмечает Джон Уоллер, взяла интервью у Вильгельма Пика, ставшего президентом Восточной Германии, и Рудольфа Диелса, в свое время связанного с нацистами, и пришла к выводу, что слухи соответствовали истине. Так было вскрыто взаимодействие, осуществляющееся между Сталиным и Гитлером по некоторым вопросам уже после 1933 г.{40}.
И нет ничего удивительного (скорее это было даже закономерно), что большевики и нацисты, два заклятых врага, летом 1939 г. сошлись вновь. Первым, кто заявил миру о надвигающейся угрозе, был Л. Троцкий, один из вождей большевистской революции и в свое время первый человек после Ленина. «Удар против Запада, — предупреждал советский изгнанник и фигурант оперативного дела НКВД СССР «Утка» (Л. Д. Троцкий в оперативных документах проходил под кличкой Козел), — мог бы осуществиться лишь при условии военного союза между фашистской Германией и Сталиным»{41}. Только призыв этот, как известно, не нашел отклика в мире. Итог известен: в 40-е огнедышащая лава войны только в Европе заберет жизни 50 млн. человек. Еще 90 млн. будет ранено и искалечено{42}.
По имеющимся данным, 14 августа 1939 г. посол Германии в СССР Шуленбург получил телеграмму из Берлина:
«Реальных противоречий между Германией и СССР не существует. Решения, которые в ближайшем будущем будут приняты в Берлине и Москве, будут иметь решающее значение для немецкого и советского народов»{43}.
В этот же день Шуленбург, подчиняясь Берлину, передает наркому иностранных дел Советского Союза следующее:
«1. Идеологические разногласия не должны мешать тому, чтобы навсегда покончить с периодом внешнеполитической вражды между Германией и СССР.
2. Имперское правительство полагает, что все проблемы между Балтикой и Черным морем решить можно к полному удовлетворению обеих сторон. К ним относятся такие проблемы, как Балтийское море, Прибалтика, Польша, юго-восточные проблемы и т. д. Политическое руководство обеих сторон могло бы быть полезным в более широком аспекте. Это же касается немецкой и советской экономики, которые во многих отношениях дополняют друг друга.
3. Не подлежит сомнению, что германо-советская политика пришла к историческому перепутью. Политические решения, которые предстоит принять в ближайшее время в Берлине и Москве, окажут решающее влияние на формирование отношений между немецким народом и народом СССР на протяжении поколений. От их решения зависит, скрестят ли оба народа и без повелительных причин оружие или вернутся к дружбе.
4. Несмотря на годы идеологической отчужденности, симпатии немцев к русским не исчезли. На этом фундаменте можно заново строить политику обеих стран.
5. Западные державы посредством военного союза пытаются втравить СССР в войну против Германии. В интересах обеих стран — избежать обескровливания Германии и СССР…
6. Провоцируемое англичанами обострение германо-польских отношений, как и английские военные приготовления и связанная с этим попытка сколотить военные союзы, требует быстрого прояснения германо-советских отношений. Иначе независимо от Германии события могли бы принять оборот, когда оба правительства будут лишены возможности восстановить германо-советскую дружбу и при подходящих условиях внести ясность в территориальные вопросы Восточной Европы. Поскольку по дипломатическим каналам дело движется медленно, Риббентроп был бы готов прибыть в Москву, чтобы лично изложить И. В. Сталину соображения фюрера»{44}.
