Впрочем, подобные факты, если и имели место, были явно единичными. Фактически же белорусские дети были брошены на милость новых «победителей» — нацистов. И факты, которыми мы располагаем, об этом свидетельствуют. Вот, к примеру, выдержки из воспоминаний Василевской Нины Андреевны:
«Наш детский дом не успели вывезти, поэтому нас собрали и сказали — спасайтесь как можете. Мы шли от деревни к деревне, и при бомбежке я отстала, потеряла брата. Меня привели в деревню, а там меня взяла к себе женщина работать. Зимой, помню, какой-то мужчина посадил меня в сани, повез в лес и бросил там. Я бежала за ним, плакала…»{119}
А вот воспоминания Астровлянчик Инны Ивановны:
«Я была в детском саду, когда началась война. Нас посадили в эшелон, но под Борисовом его разбомбили. Дети в ужасе выскакивали из вагонов, стоял крик, плач. Потом мы собрались в группы по 20–25 детей. Кто-то показал нам дорогу на Минск, и мы пошли. Шли очень долго, заходили в деревни, просили еды, при налетах прятались в лесу, спали на земле. Кто-то больше не мог идти, кто-то заболел… Через две недели нас осталось уже пятеро. Мы месяц не могли встать с кровати, так распухли ножки. Когда немцы стали организовывать детские дома для беспризорников, меня отдали туда»{120}.
В 1998 г. в издательстве «Политбиг» вышла книга «Трагедия белорусского "Артека"». Автор ее, житель пос. Дятлово И. И. Васюкевич, подробно описывает трагедию воспитанников детского дома в Новоельне — чехов, словаков, китайцев, австрийцев, болгар, румын, итальянцев, немцев и евреев — брошенных советским руководством в июне 1941 г.{121}
А что же происходило в областном центре?
«В воскресенье утром в Барановичском горсовете, — вспоминает Д. Колпеницкий, — состоялось экстренное заседание. Председательствующий сообщил депутатам, что германская армия прорвала фронт и движется на Восток. Было дано распоряжение эвакуировать семьи на поездах. На этом утреннем заседании присутствовал и директор горкоммунхоза А. Рубинчик. Он хорошо знал, что произойдет, если коммунисты и их семьи останутся в оккупированном немцами городе. Сразу после заседания он отвез на вокзал к поезду на Минск жену, двоих сыновей и гостившую у них племянницу с двухмесячным ребенком. 23 июня Рубинчик безуспешно пытался связаться по телефону с руководством города. Поняв, что все убежали, он запряг лошадь и поехал на станцию «Барановичи-Полесские»{122}.
Есть еще одно свидетельство:
«Как крысы с тонущего корабля, советские чиновники пытались вырваться из области любым транспортом. Некоторые из больших тузов, не имея транспорта, пробовали захватить кареты скорой помощи, но водители вывели из строя транспорт либо спрятали его»{123}.
Автор этих строк, И. Малецкий, все это видел своими глазами. И последнее. Первые лица области бросили город на второй день немецкого вторжения: первый секретарь Барановичского обкома КП(б)Б И. Тур 26 июня находился в Могилеве, оттуда его путь лежал на Москву, где его ждала должность заместителя наркома танковой промышленности СССР; первый секретарь Барановичского обкома ЛКСМБ М. Горбачев 26 июня тоже находился в Могилеве, оттуда, когда германские войска подошли к городу, перебрался в Гомель, получив место члена редколлегии в газете «Чырвоная змена»{124}.
После того, как Барановичи покинуло руководство, в городе начался грабеж:
«…днем и ночью горожане и сельчане тащили со складов мебель, одежду, ящики с мылом, мешки с сахаром. К продовольственным складам сотрудники НКВД никого не подпускали. Склады с мукой из украинской пшеницы, запас которой был рассчитан на три года, достались немцам»{125}.
Но так происходило не в одном областном центре — так было на территории всей области. Из воспоминаний И. Малец, председателя колхоза им. Кирова Новогрудского района:
«Двери РК КП(б)Б 23.06.1941 г. были открыты настежь, в кабинете партийного учета на столах все лежало так, будто хозяин его только вышел за порог. Тут же стояли коробки с картотекой. Лежали разные секретные по тем временам документы. Ночью руководители нашего района погрузили свои домашние вещи и скрылись из города»{126}.
Д. Коген вспоминает, что население Новогрудка бросилось к продовольственным складам в надежде заготовить продовольствие. Но их встретили заслоны НКВД. Было расстреляно несколько горожан, а их трупы служили предупреждением для других{127}.
Мало чем отличалась ситуация и в Несвиже. С 26 по 27 июня там был «разграблен один магазин, 27 и 28 июня было разграблено 3 колхоза». Власть прибегла к расстрелам. Только за 1 день — 28 июня — казнили 2 жителей Несвижа{128}.
Небезынтересно будет узнать, как жители области отнеслись к отступающим под ударами вермахта «освободителям» образца 39-го года. В том же Несвиже «в период с 25 по 29 июня каждую ночь имела место стрельба с чердаков, из костела и монастыря по красноармейцам и партийно-советским работникам»{129}.
В результате панического бегства нацистам досталось: 7 библиотек, краеведческий музей в Слониме, 4 детских дома, 192 школы, 1 театр, 9 кинотеатров, 110 зданий промышленного назначения, 52 мельницы, 15 МТС, 148 тракторов, 35 автомашин, 60 молотилок МК-1100, 11 локомобилей{130}. И это только в масштабах одной области!..
В мемуарной и исторической литературе содержится масса упоминаний о том, что 23.06.1941 г. ЦК КП(б)Б принял постановление о формировании истребительных батальонов{131}. Было создано 78 таких батальонов, в составе которых насчитывалось 13 тысяч человек{132}. В исторической литературе и сегодня, когда освещаются вопросы эвакуации, о задачах истребительных подразделений сказано кратко: охрана промышленных объектов, государственных учреждений, железнодорожных узлов, линий связи, оказание помощи при эвакуации населения и промышленного оборудования…{133} Это официальная версия. Но есть и другая…
В этой связи особый интерес представляет научная литература, изданная на Западе, анализ которой позволяет утверждать, что истребительные команды предназначались
«для сжигания населенных пунктов, разрушения зданий, железных дорог. Они увозили с собой все наиболее ценное имущество, оборудование и продовольствие, насильно угоняли население городов и деревень, беспощадно истребляя каждого, кто пытался уклониться от эвакуации. Население, не желая покидать свои дома, всячески пряталось от спецкоманд, за что они сразу причислялись к врагам советской власти»{134}.
«Ястребками» полностью были сожжены Полоцк, Витебск{135}, Борисов{136}. Минск сгорел не от немецкой бомбардировки, а от поджогов спецкоманд НКВД{137}. Документальных свидетельств «деятельности» истребительных батальонов в области найти не удалось. Но достоверно известно: на ее территории они своей задачи не выполнили. Причиной тому явилось не только быстрое продвижение германской армии, но и сопротивление местных жителей, вставших на защиту своего имущества. Да и сами «ястребки», похоже, не проявляли должного усердия{138}. Работали формально, без большевистского, так сказать, огонька. Известно, что была предпринята попытка уничтожить неубранный урожай{139}. С этой целью с самолетов разбрасывались листовки, призывающие колхозников «уничтожить урожай»{140}. Также была предпринята попытка (завершившаяся, впрочем, провалом) угнать скот на восток{141}.
