С отрядом чекистов, как следует из мемуаров первого военного коменданта Новогрудка, в административной столице воеводства появились П. Пономаренко и И. Сусайков{72}. Если восстановить последовательность событий, то не трудно понять, для чего они прибыли в древний город. Согласно воспоминаниям О. Хрептович-Бутеневой, автора книги «Пералом. 1939–1942», отрывки из которой публиковались в журнале «Зямля» (Новогрудок, 2002) — «арестовывали на месте работы, на дорогах и вокзалах…»{73}. Маршал А. Еременко вспоминал, что всю ночь 17-го, а затем 18-го и 19-го в городе гремели выстрелы{74}. Не вызывает никакого сомнения, что стоит за словами «гремели выстрелы» — в городе шла «зачистка».
В книге «Ледокол» В. Суворов (Резун) утверждает, что чекисты методично «пропалывали своими щупальцами каждый населенный пункт»{75}. К исходу первого дня «похода» через границу было «проконвоировано около 600 пленных»{76}. Рапорт старшего группы конвоя, цифры из которого мы привели, был, в сущности, первой военной сводкой.
Как уже отмечалось, еще в августе приказом Л. П. Берии за № 00931 был определен порядок оформления арестов военнопленных. В разгар военных действий, 19 сентября, аналогичным приказом за № 0308 было введено в действие Положение об управлении делами военнопленных при НКВД СССР, а 20 сентября 1939 г. Экономсоветом при СНК СССР принимается Положение о военнопленных. Оно четко определяло, что «военнопленными признаются лица, принадлежащие к составу вооруженных сил государств, находящихся в состоянии войны с СССР, захваченные при военных действиях, интернированные на территории СССР…»{77}. Как показали дальнейшие события, действия в отношении польской армии и так называемых «польских военнопленных» были воплощением политики, выраженной в заявлении В. М. Молотова о советско-германских отношениях как о «дружбе, скрепленной кровью».
Все захваченные в ходе военных действий, защищавшие независимость своей страны, а также задержанные в результате проведенной органами НКВД «зачистки» офицеры, солдаты, сотрудники администрации и управления различного уровня, в том числе полицейские, пограничники, таможенники, судьи, прокуроры и другие, как взятые в плен, так и интернированные, были признаны военнопленными, что соответствовало фактическому признанию состояния войны.
Военнопленными считались все офицеры польской армии. Их предписывалось направлять в лагеря на территорию СССР, как и гласила статья 3 приказа № 5 от 21 сентября 1939 г. командующего войсками Белорусского фронта. В статье 4 и 5 этого приказа предлагалось направлять в лагеря военнопленных также всех обнаруженных в городах и сельской местности солдат бывшей польской армии, независимо от того, оказывали ли они сопротивление Красной Армии и имели ли при себе оружие. Об этом говорится в приказе командующего войсками Белорусского фронта № 6 от 21 сентября 1939 г. и др.{78} В результате военнопленными стали не только интернированные, сложившие оружие, например, гарнизон и защитники Новова{79}, но и проходившие обучение, частично еще не вооруженные резервисты — запасники и даже отставники, в том числе и инвалиды.
Принятое 20 сентября Положение о военнопленных предусматривало, что распоряжением Главного военного командования военнопленными могли быть признаны различные гражданские лица, «захваченные при военных действиях». Это положение противоречило Гаагской конвенции (18 октября 1907 г.), значительно расширяя крут лиц, признаваемых военнопленными, а также ужесточало условия их содержания, ограничивало права военнопленных. В нарушение Гаагской конвенции НКВД задерживало и признавало военнопленным любое гражданское лицо. Согласно духу конвенции, на гражданских лиц не должны были распространяться те же ограничения и обязанности, какие распространялись на военнопленных. Между тем они все равно оказались в лагерях НКВД.
В первые три дня кампании было взято в плен около 60 тысяч польских солдат и офицеров. По неполным данным, до 21 сентября в руках РККА и НКВД оказалось 120 тысяч солдат и офицеров Войска Польского. Больше всего солдат и офицеров Войска Польского попали в плен в районе Бреста над Бугом, а также под Владимиром-Волынским, Дубно, Ровно, Сарнами, Танагродем, Тернополем, Ушчилугем и Задзишками{80}.
Небезынтересно узнать, как различные группы населения относились к пленным. Из воспоминаний пленного польского офицера Генриха Гожеховского, которого в сентябре 1939 г. советские солдаты конвоировали в колонне других пленных в лагерь:
«…во многих местах, в основном на еврейских лавчонках, висели узкие красные флаги. Было явно видно, что это польские флаги, от которых оторвана верхняя часть. Еврейки и украинки выплескивали на нас нечистоты, крича: «Конец вашему польскому государству»{81}.
По данным советских архивов, войска Белорусского фронта с 17 по 28 сентября 1939 г. захватили в плен 57892 польских военнослужащих, в том числе 2193 офицеров{82} (по другим данным — 60202 польских военнослужащих, в числе которых насчитывалось 2066 офицеров). Потери Белорусского фронта составили 316 убитыми и 642 ранеными, 3 военнослужащих пропали без вести. Для сравнения отметим, что в обзоре, подводившем итоги похода в Западную Украину с 17 по 30 сентября, указывалось, что 5-я армия (командующий И. Советников) захватила в плен 190584 человека, в том числе 10 генералов, 52 полковников, 72 подполковников, 5131 других офицеров, 4096 унтер-офицеров и 181223 рядовых{83}.
А теперь вернемся в Новогрудок, чтобы направиться оттуда в города Гродно и Брест. Новогрудок был отдан на откуп чекистам. Фильтрации подлежало все население. В перечень «неблагонадежных», помимо представителей польской администрации и военнослужащих, попали все белорусские священнослужители. Как следует из книги историка В. Новицкого «Канфесіі на Беларусі» (Минск, 1998), первым арестовали Ф. Абрантовича, главу епархии для русских католиков в Харбине, который в сентябре 1939 г. приехал в Новогрудок, чтобы посетить родительский дом. Посещение родных мест обернулось трагедией. Он был схвачен представителями советских спецслужб и в январе 1946 г. умер в Бутырской тюрьме{84}.
В приказе командующего войсками Белорусского фронта от 19 сентября 1939 г., текст которого был расклеен во всех населенных пунктах Новогрудского воеводства, указывалось:
«…к лицам, которые допустили хранение оружия по окончании 24 часов после публикации приказа начальника гарнизона о сдаче оружия — будут приниматься строжайшие меры»{85}.
Нет необходимости объяснять смысл слов «строжайшие меры». Тогда они означали одно: расстрел.
В это время ударные силы 4-й армии двумя колоннами стремительно продвигались по Западной Белоруссии: одну, на Гродно и Белосток, вел А. Еременко, вторую, авангард которой составляла 29-я танковая бригада, на Пинск, Кобрин и Брест, вел комбриг С. Кривошеин. 18 сентября пали Волковыск, Слоним, Лида, 19-го — Пружаны, 20-го — Гродно{86}.
