Тело зелёной колабриды на две трети всосали в себя песчаные топи. На поверхности ещё оставалась малая часть задыхающейся змейки. Песчинки перекатывались с места на место, что-то задумчиво напевая рядом с полуживой жертвой. Поющие барханы пели о странностях жизни и вечном будущем. Мой хвост оказался на свободе.

Уловила чужую эмоцию. Милисент в полубреду звала Сидара. «О, нет-нет! И еще раз НЕТ! Пусть он ещё подождёт, — я откровенно психанула. — И пусть меня посчитают чёртовой эгоисткой, но воссоединиться я им не дам. Не дождутся!» Колабриду уже почти по самую курносую морду пески втянули. Каких-то ещё сантиметров двадцать змеиной «шеи» торчали на поверхности, поддерживая голову. Раздвоенный язык висел тряпочкой. Я разозлилась: «Здесь на один песчаный «глоток» осталось, а она — Сиран! Я тебе дам «Сиран»! Таким видом только людей пугать. И нелюдей». Рот виноградной змейки скривился в бессознательной судороге вдохнуть воздух. Пески выдавливали последние капли жизни из тела зеленушки.

— Да чтоб тебя! — свернула рваный хвост в виде лассо и кинула им в подругу. От боли в ране в глазах засверкали звёзды. Они перекрывали поле зрения. Я едва не потеряла сознание. Кольцо из части моего тела скользнула по чему-то выступающему. Время не давало возможности очухаться, как и второго шанса. Я рванула на себя самодельное лассо. Боль заставила замереть все внутренности. Клин клином вышибают? А чёрт с ним! Я насадила на зубы свою же нижнюю челюсть. В глазах немного развиднелось. Слёзы потекли по морде. Мимоходом отметила, что настоящие змеи не плачут. Но они — не мы. Так, пресмыкающиеся. А мы — потомки высших из высших. Высокоразвитость отобразилась в чувствительности. Иногда этот плюс уходит в жирный минус. Философские размышления прервала летящая надо мной зелёная полоска: «Неужели получилось? Надеюсь, я не придушила Милисент».

Виноградная змейка пролетела надо мной и приземлилась на обглоданный временем и пустыней кусок ствола какого-то старого дерева — корявую пустотелую колоду. Шмяк! Ой, как не презентабельно-о. Надеюсь, Милисент меня простит. Змейка упала на колоду. Голова и хвост скатились по разные её стороны. М-да, не комильфо… Мысли прервала ящерица. Появившаяся словно из-под земли, она своими растопырками начала спихивать бессознательное зелёное тельце на обжигающий песок.

— Ты что творишь?! — рванула я к нахалке, но так и притормозила, ловя ртом воздух. Как же больно! Чёртова высокоразвитость. Ящерка раздула кожистые складки у горла. — Аделин! Зараза! Не тронь её!

Зараза замерла, посмотрела на меня немигающим взглядом и стала ещё активнее спихивать мою бесталанную подругу. Подозреваю, что Аделин присмотрела это место для отдыха, а ей на голову свалилась Милисент. Длинны тела зеленушки хватило занять поверхность всей колоды, а адептка Ахар никогда не страдала сентиментальностью и состраданием. Но я всё равно не могла поверить своим глазам. Что происходит? Еще утром, на беговой дорожке, Аделин могла несколько раз «подрезать» меня и вывести из соревнований с позором, но не сделала этого. Даже не попыталась. Так почему она сейчас так активно старается избавиться от моей подруги? Это ведь не стадион, где всё могло закончиться личным позором и паршивыми перспективами. Здесь, в раскалённых песках, выросшей во влажных тропиках змейке, достаточно лишь ненадолго оказаться в песке без помощи, чтобы от неё палёным завоняло. Милисент без сознания, а значит, не сможет себе помочь избежать разогретой жаровни. И я не смогу. Не успею.

— Ах ты ж, гадюка! Выдра бугристо-чешуйчатая! — со всех чешуек рванула на помощь подруге. В глазах заплясали знакомые искры. Я себя переоценила. Боль прошила так, словно сама себе позвоночник сломала. Не к месту вспомнила, как в первый день, после распределения уснула на поляне, сон наяву и драку двух нагов. И слова Офелии про укусы сородичей тоже вспомнила, о том, что они не смертельные. А ведь укушенный Тиноб тогда еле уполз. Вот теперь и на своей шкуре испытала, какие они — укусы сородичей. Отлежаться бы не помешало. Мне казалось, что тело рвётся, как сгнившая тряпка, и опадает кусками. Но я ползла. Поминала пра-пра «добрым» словом за заботу и внимание, пророчества, соревнования и гадюку Аделин, которая ящерица.

Я ползла медленно. Мне так казалось. Но если по моей нерасторопности погибнет подруга, сама себя не прощу. В голове вырисовывался план расправы над подлой выдрой-гадюкой. А тварь лупоглазая не прекращала своих попыток спихнуть конкурентку со спасительной колоды. Время от времени она останавливалась на пару секунд, задирала противоположные переднюю и заднюю лапки, балансируя на второй паре конечностей. Остужала. Пока перепончатые лапки остывали, ящерица следила за мной. И были ей глубоко безразличны мои выплески эмоций.

Мысли в голове метались, как стрелы — от «почему Аделин так себя ведёт?» до «только бы успеть». А может всё дело в том, что сейчас, в этой пелене нас никто не видит? А на стадионе глаз лишних много? Тогда почему не меня атакует? Я и пески тоже не лучшее сочетание. И это ранение. Ей все козыри в руки. Не может не чувствовать крови. Или решила сделать мне больно так, чтобы я сама не захотела дальше соревноваться? Ударить по больному месту? Милисент из нас двоих самая слабая. И моё уязвимое место. Хотелось разозлиться, чтобы превратиться в Горгону. Чтобы Аделин окаменела от одного только взгляда на меня, раз я добраться до неё не могу. Мы столько шли бок о бок, так почему я не почувствовала коварства в мыслях ящерицы? Или причина в чём-то другом?

Физические упражнения на адреналине уже не казались хорошей идеей. Закидывание колабриды так далеко вылезало боком. Я ползла из последних сил, капля за каплей теряя кровь. Мой кровавый след тут же впитывался песком словно вода. А коряга с двумя адептами академии, словно зачарованная, не приближалась. Остудив конечности, ящерица с тем же упорством носорога бралась за бесчувственное тело виноградной змейки. Ей удалось спихнуть хвост. «Почему она не трансформируется? Давно бы закончила своё чёрное дело. Ах да, песок горячий. Не устоит, — мысли в голове закружились в безумном хороводе. — Но она здесь выросла. Умеет выживать. Я сейчас потеряю сознание… И я, кажется, спекла себе живот… Две точки опоры… опоры…» Голова кружилась всё сильнее. Аделин в очередной раз задрала лапки. Она меняла их часто. В такт смене конечностей вертелась голова с приоткрытым капюшоном. Он, словно опахало, остужал тело ящерицы. Перед глазами поплыли разноцветные круги вперемежку с кожаными веерами. «Да она дразнится», — безразлично отметила про себя. И внутри что-то щёлкнуло. Мой окровавленный хвост взметнулся и безжалостным кнутом полетел в ящерицу. Достала. Самым кончиком. Многострадальный хвост полоснул по шиповато-бугристому телу, сметая его с коряги. Ящерица сделала кульбит в воздухе и шмякнулась на лапы в метрах двух от места событий. До меня было чуть дальше. Мы встретились взглядами — ненависть и безразлично. На её кожистом капюшоне добавился новый нетипичный рисунок — художественная роспись моей кровью. Аделин не стала возвращаться — исчезла в песках, как комар в чистом поле. Ну и ладно! Я наконец доползла и готова была рухнуть рядом с колодой. И там зажариться.

— Зира? — голос Милисент, как слабый шелест воздуха.

Шашлык из меня отменялся:

— Кажется я себе пузо спекла, — пожаловалась я очнувшейся зеленушке. — Ползти сможешь?

Виноградная змейка подтянула к себе кольца тела:

— Я — да. А вот ты вряд ли, — оценила моё состояние Милисент.

— Ты, как всегда, прямолинейна, — упрекнула подругу.

— А чего юлить? И так всё налицо. И у тебя кровь. А что произошло?

— Не помнишь?

— Н-нет.

— Ну и нечего тогда об этом говорить. Блаженны обморочные.

— Да?

Согласно кивнула.

— Трансформируйся! — внезапно скомандовала Сенти.

— Что?

— Трансформируйся, тебе говорю!

— Ты в своём уме? Я и полчаса не выдержу в человеческом теле. А ты тем более.

— Трансформируйся, — уже не приказала, попросила Милисент. — Процесс регенерации запустится. А полчаса — это не так уж и много.