– И это тоже правда, наимудрейший, – согласился Ксатл Дин.

– Значит, он не бог, – сделал вывод Чал Ип Ксиу, – но из него получится прекрасное жертвоприношение настоящим богам. Уведите его!

Непредвиденный поворот событий настолько поразил и потряс Тхак Чана, что, забыв о своем невысоком социальном положении, простой охотник осмелился возразить Чал Ип Ксиу, верховному жрецу.

– Но, наисвятейший, – вскричал он, – если бы вы видели, какие чудеса он сотворил. Меня чуть не загрыз огромный зверь, но он прыгнул ему на спину и убил его; только бог способен на такое. Если бы видели поединок, а также двух богов, которые его сопровождали, то убедились бы в том, что это действительно Че – Повелитель леса.

– Ты кто такой? – грозно спросил Чал Ип Ксиу.

– Я Тхак Чан, охотник, – пролепетал струхнувший Тхак.

– Вот и занимайся своей охотой, – предупредил Чал Ип Ксиу, – иначе закончишь свою жизнь на жертвенном алтаре или в водах святого колодца. Пошел вон!

Тхак Чан побрел прочь, словно побитая собака с поджатым хвостом.

Но когда воины попытались схватить Тарзана, он повел себя совсем не так, как перетрусивший охотник. Хотя Тарзан не понял ни слова из сказанного Чал Ип Ксиу, но по его тону и поведению почувствовал, что происходит неладное, а когда увидел плетущегося к выходу Тхак Чана, подозрения усилились. Тогда-то воины и попытались взять его в кольцо и схватить.

Верховный жрец принимал Тарзана на площади, окруженной с четырех сторон крытой колоннадой, и Владыка джунглей первым делом зоркими глазами осмотрелся кругом. За колоннами он разглядел сад, чуть поодаль стояли низкие строения. Тарзан не знал, что находится непосредственно за этими зданиями, однако знал, что невдалеке проходит городская стена, а за ней и за полями – лес.

Он стряхнул с себя руки схвативших его воинов, прыгнул на низкий помост, на котором восседал Чал Ип Ксиу, отшвырнул верховного жреца в сторону, промчался через сад и стал карабкаться вверх по стене здания.

Воины бросились в погоню, посылая ему вслед проклятья, стрелы и камни из пращей, но до Тарзана долетали только проклятья, а они не представляли опасности.

Тарзан пересек крышу здания и спрыгнул на проходившую за домом улицу. Там ему встретилось несколько прохожих, которые в ужасе шарахались от мчащегося на них бронзового гиганта. В конце улицы виднелись ворота, но не те, через которые Тарзан входил в город, и выставленные здесь стражники ничего о Тарзане не знали. Для них он был лишь почти обнаженным незнакомцем, очевидно, человеком чужой расы, а, следовательно, врагом, пробравшимся в Чичен Ица невесть с какой целью. Воины попытались загородить ему путь и задержать. Тогда Тарзан схватил часового и, держа его за щиколотки, стал размахивать им, словно дубиной, пробиваясь сквозь гущу воинов к выходу.

Наконец он оказался на свободе, впрочем, он ни на миг не сомневался в благоприятном исходе, ибо с презрением относился к этим низкорослым людям с их примитивным оружием. И они возомнили, что смогут задержать Тарзана, Владыку джунглей! В тот же миг выпущенный из пращи камень ударил Тарзана по затылку, и он свалился без чувств лицом вниз.

Придя в сознание, Тарзан обнаружил, что находится в деревянной клетке в тускло освещенной комнате с одним-единственным окном. Стены помещения были сложены из прекрасно отшлифованных и искусно пригнанных блоков из лавы. Небольшое окно, размером два на два фута располагалось под самым потолком. В комнате был выход, охраняемый тяжелой деревянной дверью, которая, как определил Тарзан, запиралась на засов снаружи. Он не знал, какая участь его ожидает, но догадывался, что нелегкая, судя по жестоким лицам Чал Ип Ксиу и его приспешников – жрецов и знати.

Тарзан проверил на прочность прутья своей деревянной клетки и улыбнулся. Он увидел, что стоит ему захотеть, и он без труда сможет выбраться из клетки в любой момент, но другой вопрос – как выйти из комнаты. Можно было бы вылезти через окно, не такое уж оно и маленькое, если бы не два каменных стержня, служивших решеткой. Дверь же выглядела очень внушительно.

Задняя решетка клетки находилась примерно в двух футах от дальней стены комнаты, напротив входа. Выломав с этой стороны два прута, Тарзан вышел из клетки. Первым делом он подошел к двери и взялся за дверную ручку. Дверь была заперта. Тарзан попробовал высадить ее с разбегу – та не поддавалась. Тогда он встал перед дверью, сжав в руке выломанный из решетки прут – рано или поздно кто-нибудь ее откроет.

Тарзан не знал, что пробыл без сознания долгое время, что прошла ночь и наступил новый день. Наконец он заслышал голоса. Голосов становилось все больше, шум усиливался, и Тарзан определил, что там происходит какое-то многочисленное сборище. Через некоторое время застучали барабаны, запели трубы, начались ритуальные песнопения.

Пытаясь понять, что происходит в городе, Тарзан вдруг услышал скрежет засова. Он напрягся, крепко сжимая выломанный прут. Открылась дверь, и в комнату вошел воин – воин, встретивший свою смерть быстро и без мучений.

Тарзан шагнул на порог и выглянул наружу. Почти прямо перед ним перед алтарем стоял жрец, а на алтаре лежала девушка, которую удерживали за руки и за ноги четверо мужчин в длинных расшитых одеждах и в головных уборах из перьев. Стоявший над ней жрец занес нож из вулканического стекла, метясь в грудь девушки.

Тарзан моментально оценил обстановку. До девушки ему не было дела. Смерть живого существа мало что значила для него, перевидавшего множество смертей и воспринимавшего смерть как естественный итог жизни, но Тарзана возмутила жестокость и бессердечие самой церемонии. Его охватило желание помешать исполнению кровавого замысла, а отнюдь не порыв сострадания и милосердия.

Бросившись к алтарю, он вырвал нож из занесенной руки жреца, стоявшего к нему спиной, поднял его самого в воздух и швырнул на двух других служителей, рангом пониже, державших девушку. Те рухнули на пол храма. Оставшихся двоих жрецов он свалил с ног ударом деревянного прута.

Невероятное происшествие повергло зрителей в состояние шока, и никто из присутствующих не попытался остановить Тарзана, когда тот поднял девушку с алтаря, перекинул ее через плечо и выскочил из двери храма. Тарзан помнил дорогу, по которой его привели в дворцовый храм, и двинулся тем же путем назад в город, миновав двух ошеломленных стражников возле ворот дворца. Часовые проводили Тарзана, свернувшего на боковую улицу, недоумевающими взглядами, и не посмели покинуть свой пост и броситься за ним в погоню, но уже в следующий миг мимо них пронеслась разгневанно шумящая толпа, преследующая чужеземца, который осквернил храм и похитил приготовленную жертву с алтаря их бога.

Улицы города казались вымершими, поскольку все жители собрались на площади храма, чтобы присутствовать при жертвоприношении, и Тарзану, бежавшему по узкой извилистой улице, не встретилась ни одна живая душа. Он бежал изо всех сил, ибо слышал рев преследующей его толпы и не испытывал желания оказаться у нее в руках.

Девушка на его плече не пыталась сопротивляться или убегать; она была чрезвычайно напугана. Вырванная из лап смерти неизвестно откуда взявшимся полуголым гигантом, она находилась в полной прострации. Единственное, на что у нее хватило сил – думать об ожидающей ее жуткой судьбе. Девушка слышала историю Тхак Чана, которая распространилась по всему городу, и она решила, что ее на самом деле похитил Че – Повелитель леса, – мысль, от которой маленькая Ицл Ча пришла в такой неописуемый ужас, что, даже при желании, не смогла бы пошевелиться; ведь боги всесильны, и им нельзя перечить. Если Че – Повелителю леса вздумалось унести ее с собой, то сопротивление означало бы верную смерть. Сознавая это, Ицл Ча тихо лежала на широком плече своего спасителя, не смея шевельнуться.

По затихающим звукам погони Тарзан определил, что толпа отстала. Вскоре он достиг городской стены, где, на счастье, поблизости не оказалось ворот. Будь он один, то запрыгнул бы наверх, но с ношей это было ему не под силу. Тарзан стал оглядываться по сторонам, ища способ преодолеть препятствие, и вдруг увидел, что в одном месте, параллельно внутренней стороне стены, лепились дома и сараи разной высоты. Выход был найден. Человек-обезьяна без труда забрался на крышу низкого сарая, оттуда – на крышу более высокой постройки, затем на третью, оказавшуюся на одной высоте с верхним краем городской стены.