Было позднее утро, когда в шалаше появился Лукеди, принесший новую порцию молока. Он выглядел чрезвычайно взволнованным.

— Это правда, о чем рассказал Огонио? — спросил он.

— Огонио?

— Ну да, охранник, что дежурил прошлой ночью. Он сказал Ниуото и всей деревне, будто видел здесь духа своего предка, который предупредил, что поубивает всех жителей, если тебя хоть пальцем тронут. Все жутко напуганы.

— А Ниуото?

— Ниуото никого и ничего не боится, — ответил Лукеди.

— Даже духов предков? — удивился Тарзан.

— Даже их. Из всех багего он один не боится людей Потерянного Племени, и сейчас он страшно зол на тебя за то, что ты привел его людей в ужас. Так что вечером тебя ожидает костер. Смотри!

Лукеди кивнул в сторону низкого входа.

— Там устанавливают столб, к которому тебя привяжут. А юноши заготавливают в лесу связки хвороста для костра.

Тарзан указал на отверстие в крыше.

— Вон дыра, ее проделал дух предка Огонио, — сказал он. — Позови сюда Ниуото. Пусть убедится сам. Может, тогда поверит.

— Это ничего не изменит, — ответил Лукеди. — Он не испугался бы, даже если увидел бы тысячу духов. Ниуото очень смелый, а также страшно упрямый, иной раз до неразумности. Теперь нам всем конец.

— Истинная правда, — подхватил Тарзан.

— А ты не можешь меня спасти? — спросил Лукеди.

— Если поможешь мне бежать, то обещаю, что духи тебя не тронут.

— Как бы я хотел помочь, но удастся ли, не знаю, — сказал Лукеди и протянул пленнику сосуд с молоком.

— Ты мне ничего не приносишь, кроме молока, — проговорил Тарзан. Почему?

— Жители нашей деревни принадлежат к племени, которому запрещено пить молоко и есть мясо Тимбу, черной коровы. Эту пищу мы приберегаем для гостей и пленников.

Тарзан был доволен тем, что тотемом племени является корова, а не, к примеру, саранча или дождевая вода, или еще какая из сотен различных тварей, почитаемых различными племенами. И хотя в детстве ему доводилось питаться саранчой, которой люди обычно брезгуют, он, естественно, предпочитал ей молоко Тимбу.

— Я хочу, чтобы Ниуото встретился и переговорил со мной, — сказал Тарзан из племени обезьян. — Тогда он понял бы, что со мной лучше дружить, нежели враждовать. Меня пытались убить многие вожди, более могущественные, чем Ниуото. Эта темница для меня не первая, и не впервые черные люди готовят для меня костер, но я, как видишь, жив и невредим, Лукеди, а многие из моих палачей мертвы. Поэтому ступай к Ниуото и посоветуй ему обращаться со мной по-дружески, так как я не имею никакого отношения к Потерянному Племени.

— Я верю тебе, — сказал чернокожий юноша, — и потому передам Ниуото твою просьбу, только боюсь, что он не послушается.

Лукеди повернулся к выходу, и в тот же миг в деревне послышался шум. Раздались громкие команды, в испуге заплакали дети, по земле звонко зашлепало множество босых ног.

Затем Тарзан услышал дробь военных барабанов, бряцание копий о щиты и громкие крики. Он увидел, как вскочили на ноги стерегущие шалаш охранники и бросились в деревню.

— Назад! — крикнул Тарзан застывшему на пороге Лукеди.

Юноша метнулся прочь от двери и скрючился в дальнем углу шалаша.

Эрих фон Харбен увидел лодку с воинственно настроенными чернокожими и тотчас же обратил внимание на оружие, которым они размахивали.

Их копья сильно отличались от тех, которыми обычно пользовались африканские дикари. Тяжелые и короткие, они напомнили молодому археологу античные римские пики. Сходство это подкреплялось также короткими широкими обоюдоострыми мечами в ножнах, свисавших с левого плеча воинов.

Фон Харбен был абсолютно убежден в том, что это короткий испанский меч императорского легионера.

— Спроси их, что им нужно, Габула, — приказал он. — Может, они тебя поймут.

— Кто вы и что вам от нас нужно? — спросил Габула на родном диалекте банту.

— Мы друзья, — добавил фон Харбен на том же наречии. — Пришли посмотреть на вашу землю. Отведите нас к вождю.

Рослый негр на корме покачал головой.

— Не понимаю, — сказал он. — Вы наши пленники. Отведем вас к хозяевам. Полезайте в лодку. А будете сопротивляться, мы вас прикончим.

— Они говорят на странном языке, — сказал Габула. — Ничего не понимаю.

На лице фон Харбена отразилось неподдельное изумление, словно он стал свидетелем воскрешения мертвого, скончавшегося две тысячи лет тому назад.

Фон Харбен являлся увлеченным исследователем древнего Рима и его умершего языка, однако насколько же услышанная им живая речь отличалась от языка старинных, покрытых плесенью страниц древних манускриптов!

Он вполне уловил смысл сказанного негром. Язык оказался смесью корней банту и латыни, окончания же были латинские.

В студенческие годы фон Харбен частенько воображал себя римским гражданином. Он произносил речи в форуме, обращался к войскам, располагавшимся лагерем в Африке и Галлии, но то, что произошло с ним сейчас, превосходило самую богатую фантазию.

Запинаясь и не узнавая собственного голоса, он обратился к негру на языке цезарей.

— Мы не враги, — произнес он. — Мы пришли с дружеским визитом. Хотим поглядеть на эту землю.

Он выжидающе замолчал, почти не веря, что тот сможет его понять.

— Ты римский гражданин? — спросил негр.

— Нет, но моя страна в мире с Римом, — ответил фон Харбен.

Негр растерялся, как будто не понял ответа.

— Ты из Кастра Сангвинариуса? — спросил он с нажимом.

— Я из Германии, — ответил фон Харбен.

— Никогда не слыхал о такой стране. Меня не проведешь! Ты римский гражданин из Кастра Сангвинариуса!

— Веди меня к своему начальнику, — потребовал фон Харбен.

— Именно это я и собираюсь сделать. Забирайтесь в лодку. Хозяева решат, как поступить с вами.

Фон Харбен и Габула забрались в лодку, причем так неуклюже, что едва не опрокинули ее, вызвав тем самым презрение воинов, которые грубо схватили их и швырнули на дно, запретив шевелиться. Затем лодку развернули и направили по извилистой водной дорожке, параллельно зарослям папируса, высившимся над водой футов на пятнадцать.

— Из какого вы племени? — спросил фон Харбен, обращаясь к вожаку негров.

— Мы варвары Восточного моря, подданные Валидуса Августа, императора Востока. Но к чему спрашивать? Тебе это известно так же хорошо, как и мне.

Спустя полчаса непрерывной гребли они прибыли к скоплению шалашей конической формы, сооруженных на всплывших корнях папируса, прореженных таким образом, что образовалось пространство для полдюжины построек, составлявших деревню. Здесь фон Харбен и Габула немедленно стали центром внимания переполошившихся мужчин, женщин и детей.

Фон Харбен услышал, что конвоиры назвали его с Габулой шпионами из Кастра Сангвинариуса и что через день их отвезут в Каструм Маре, судя по всему, деревню таинственных "хозяев", о которых постоянно упоминали чернокожие.

Обращались с пленниками сносно, хотя чувствовалось, что их считают врагами.

Вскоре их вызвал на допрос вождь деревни, и фон Харбен не преминул спросить, почему его с Габулой не трогают, раз все принимают их за врагов.

— Ты римский гражданин, — пояснил вождь, — а этот — твой раб. Наши хозяева не позволяют нам, варварам, скверно обращаться с римскими гражданами, даже если они из Кастра Сангвинариуса, разве что в порядке самозащиты либо же на поле битвы во время войны.

— Но я не из Кастра Сангвинариуса, — возразил фон Харбен.

— Расскажешь об этом чиновникам Валидуса Августа, — сказал вождь. Может, они и поверят, а я не верю!

— Кто живет в Каструм Маре? Негры? — спросил фон Харбен.

— Увести их, — распорядился вождь. — Заприте в шалаше. Там они смогут задавать свои дурацкие вопросы сколько им заблагорассудится. А мне надоело их выслушивать.

Фон Харбена и Габулу увели в шалаш, куда им принесли ужин, состоящий из рыбы, улиток и блюда, приготовленного из печеной сердцевины папируса.