Итак, как я уже сказал, он оставил лагерь до того, как проснулись остальные, да и сам Тарзан так полагал, но вскоре он почуял, что кто-то преследует его, и, оглянувшись, увидел двух орангутангов, двигавшихся вслед за ним по деревьям.

– Тарзан охотится, – сказал он на языке больших обезьян, когда те нагнали его. – Не шумите.

– Тарзан охотится, Мангани не шумят, – уверил его один из них.

И они втроем молча продолжили путь по деревьям тихого леса.

На нижних склонах гор Тарзану встретились слоны, поедающие нежные побеги растений. Он заговорил с ними, и те приветственно затрубили. Они не испытывали боязни и не уходили. Тарзан решил узнать, насколько они дружелюбны, и спрыгнул на землю рядом с огромным африканским самцом и заговорил с ним на языке, к которому прибегал на протяжении всей своей жизни, когда разговаривал со своим любимцем Тантором.

На самом деле это вовсе не язык, и я не знаю, как его назвать, но с его помощью Тарзану удавалось передать этим животным, с которыми он с младенчества играл в детские игры, скорее свои чувства, нежели желания.

– Тантор, – произнес он и приложил руку к шершавой коже огромного зверя. Гигантский самец стал переминаться с ноги на ногу, затем обернулся и дотронулся до человека-обезьяны хоботом – любознательное, пытливое прикосновение. А когда Тарзан заговорил успокаивающим тоном, прикосновение превратилось в ласку, Тогда человек-обезьяна подошел к огромному животному спереди, положил руку на его хобот и произнес:

– Нала!

Хобот плавно обвился вокруг туловища Тарзана.

– Нала! Тантор, нала! – повторил Тарзан, и хобот поднял его в воздух.

– Бьят, Тантор, – скомандовал Тарзан, – танд бьят! – И самец опустил Тарзана на свою голову.

– Вандо! – сказал Тарзан и почесал слона за ушами.

Остальные слоны продолжали срывать побеги, уже не обращая внимания на человека-обезьяну, а орангутанги, рассевшись на ближайшем дереве, принялись возмущаться, поскольку боялись Тантора.

Теперь Тарзан решил провести эксперимент. Он прыгнул со спины слона на ближнее дерево и отошел на небольшое расстояние в глубь джунглей. Затем позвал:

– Йад, Тантор, йад бьят.

По лесу пронесся ответный гортанный крик самца. Тарзан прислушался. Раздался хруст ломаемых кустов, и вскоре перед ним замаячила огромная туша Тантора.

– Вандо, Тантор, – похвалил он и стал удаляться по деревьям, к немалому облегчению орангутангов, с неодобрением наблюдавших за всей этой сценой.

Перед ними выросла крутая гора, и они то и дело попадали в такие места, где могли пройти лишь Тарзан и его друзья – обезьяны. Наконец они втроем наткнулись на уступ, тянувшийся к югу. Уступ однако уводил в сторону от речушки, с которой Тарзан расстался у подножия водопада, низвергавшегося на скалы, столь отвесные и скользкие, что преодолеть их могла разве что муха или ящерица и вряд ли кто-нибудь еще.

Они двинулись вдоль уступа, огибая склон горы, и вышли к большому ровному плато, на котором рос густой лес. Тарзан прикинул, что здесь можно хорошо поохотиться, и снова двинулся по деревьям.

Вскоре Уша-ветер донес до его ноздрей знакомый запах – запах Хорты-кабана. Вот оно, мясо, и Тарзан моментально превратился в дикого зверя, подкрадывающегося к своей добыче.

Однако не успел он проделать и несколько шагов, как его тонкое обоняние уловило два других запаха – запах следов льва Нумы в сочетании с запахом человека.

Тому, что эти два запаха перемешались, могло быть два объяснения: либо человек охотился на льва, либо лев на человека. И поскольку Тарзан определил, что это был запах одного человека, то пришел к выводу, что охоту вел лев. И Тарзан поспешил по деревьям в том направлении, откуда доносился запах.

Тхак Чан на льва не охотился. Это невозможно, ибо он ни разу в жизни не видел льва и вообще не подозревал о существовании такого зверя, как впрочем и любой из его предков за всю историю их рода. Давным-давно, до того, как Чак Тутул Ксиу покинул Юкатан, народ Тхак Чана знавал ягуара, и память о нем перенес через огромный водный простор на этот отдаленный остров, где ее увековечили в камне в храмах и на стелах, воздвигнутых повсюду. Тхак Чан был охотником из города Чичен Ица, который основал на этом острове Чак Тутул Ксиу, открывший его и назвавший Аксмол в честь города, где он родился.

Тхак Чан охотился за дикой свиньей, которая, если рассвирепеет, может стать столь же грозной, как и лев Нума. Пока же Тхак Чану не везло.

Тхак Чан ступил на маленькую поляну среди леса, и тут же его испуганное внимание привлек зловещий рык, раздавшийся с другой стороны поляны. Там стоял самый жуткий зверь из тех, которых Тхак Чану когда-либо доводилось видеть. Чудовище, злобно рыча, глядело на человека.

Огромный лев медленно вышел на поляну, и Тхак Чан повернулся и бросился наутек. От раздававшихся за спиной громовых раскатов его едва не парализовало от страха. Тхак Чан мчался, спасая собственную жизнь, по знакомому лабиринту леса, а сзади прыжками его настигал голодный лев. В этой неравной гонке у Тхак Чана не было бы шансов на спасение, даже если бы он продолжал свой бег, но когда он споткнулся и упал, то понял, что это конец. Он повернулся лицом к страшному незнакомому зверю, но не поднялся с земли, ожидая атаки с изготовленным для броска копьем.

Из-за поворота тропы среди деревьев появился лев. Круглые желто-зеленые глаза зверя уставились на человека. Тхак Чану показалось, что они горят огнем ярости.

Зверь оскалил огромные желтые клыки и издал столь злобное рычание, что у Тхак Чана сердце ушло в пятки. Лев не стал нападать, а просто двинулся к своей жертве, ибо это был ничтожный человечишка, недостойный соперник для царя зверей.

При виде приближающейся смерти Тхак Чан стал молиться чужеземным богам. И тут, словно в ответ на его молитвы, произошло чудо – с высокого дерева над тропой спрыгнул обнаженный человек, гигант по сравнению с Тхак Чаном, и упал прямо на спину этому свирепому зверю, которого Тхак Чан даже не знал как назвать. Могучая рука обхватила зверя за шею, могучие ноги сплелись вокруг его туловища. Зверь встал на задние лапы, оглашая воздух жутким ревом, и попытался достать обидчика клыками и когтями. Чудовище прыгнуло вверх, извиваясь и выгибаясь, затем бросилось на землю и принялось перекатываться с боку на бок в отчаянной попытке освободиться, но молчащее существо держалось цепко и свободной рукой вновь и вновь вонзало длинный нож в рыжевато-коричневый бок зверя, пока тот не издал последний громовой рык и не рухнул на землю. Зверь конвульсивно дернулся и в следующий миг затих.

Тхак Чан наблюдал за этой поразительной схваткой со смешанным чувством ужаса и надежды. Он решил, что сам бог явился спасти его, хотя бога этого боялся ничуть не меньше, чем зверя.

Когда животное испустило дух, Тхак Чан впился взглядом в человека или бога, что для него пока оставалось неясным. Тот поднялся и встал одной ногой на тело поверженного зверя. Затем поднял лицо к небу и издал долгий, протяжный крик, столь жуткий, что Тхак Чан содрогнулся и закрыл уши руками.

Впервые с того момента, как остров Аксмол поднялся со дна океана, его горы огласились победным криком обезьяны-самца, одолевшего своего противника.

Тхак Чану доводилось слышать о разных богах, и он попытался определить, кто же это такой. Был Хуиц-Хок – Повелитель холмов и долин; Че – Повелитель леса; были бесчисленные земные боги; потом еще, конечно, Ицамна, правитель неба, сын Хунаб Ку, первого бога, и Хан Ахо, бог подземного царства Ментал – холодного, сырого, мрачного подземелья, где после смерти поселяются души простолюдинов и тех, кто вел неправедную жизнь; был еще Эйчукан, бог войны, которого несли в бой на специальных носилках четыре полководца.

Скорее всего, это Че – Повелитель леса. И Тхак Чан обратился к нему, называя именно так, и вежливо поблагодарил за то, что тот спас его от неведомого зверя. Однако, когда Че ответил, оказалось, что говорит он на языке, которого никогда ранее Тхак Чану не доводилось слышать, и Тхак Чан подумал, что это, наверное, язык богов.