Взгляд его упал на окровавленный труп чернокожего, и он побледнел как полотно.

– Пойдем! – сказал он предводителю. – Пойдем, покончим с этим дьяволом! Иначе он погубит у тебя еще и других людей…

Предводитель приказал поднять Тарзана и отнести его к столбу.

Однако, несмотря на суровый тон приказания, чернокожие долго не решались исполнить его и робко мялись на месте: так пугал их связанный таинственный пленник. Наконец, четыре молодых воина набрались храбрости, грубо схватили Тарзана и с большой опаской вытащили его из хижины.

Выйдя наружу из пугавшего их жилья, туземцы, казалось, освободились от одурманивавшего их ужаса. Десятка два чернокожих с диким воем окружили узника, подталкивали и били его.

Затем они поставили его на ноги и крепко привязали к столбу, что стоял среди разложенных на лужайке костров с кипящими котлами.

Роков видел это – и к нему вернулось самообладание и обычная наглость. Крепко привязанный к смертному столбу, беспомощный, лишенный всякой надежды на спасение Тарзан, конечно, теперь уже не был опасен.

Он приблизился к человеку-обезьяне и, выхватив копье из рук ближайшего дикаря, нанес первый удар беззащитной жертве. Струйка багряной крови потекла из раны по белой коже гиганта, но ни один звук страдания не вырвался из его уст. Роков взглянул в лицо своей жертвы и невольно содрогнулся: Тарзан улыбался!

Эта презрительная улыбка привела Рокова в совершенное бешенство. С залпом проклятий бросился он на беззащитного пленника и стал наносить ему кулаками удар за ударом в лицо, но и этого ему показалось мало, и он начал пинать Тарзана ногами в живот и грудь, лягаясь, словно взбесившаяся лошадь.

Задыхаясь от ярости, он поднял тяжелое копье и прицелился в могучее сердце Тарзана, но к нему подскочил предводитель и оттащил его от жертвы.

– Стой, белый человек! – закричал он. – Если ты лишишь нас этого пленника и нашей «пляски смерти», то ты сам попадешь на его место!

Эта угроза подействовала на Рокова, и он воздержался от дальнейших посягательств на пленника. Он встал в стороне и принялся осыпать своего врага ругательствами и насмешками. Он говорил Тарзану, что на предстоящем пиру съест его сердце. Он подробно со зловещими ужимками рисовал картину той жизни, которая ожидала сына Тарзана, и намекнул, что месть коснется и жены его, Джэн Клейтон.

– Вы думаете, что она живет у себя в Англии? – насмешливо спросил он. – Как вы глупы! Она находится теперь в руках у одной темной личности за тридевять земель от Лондона! Я не хотел говорить вам об этом раньше; но теперь, когда вас ждет смерть, – и какая смерть! – пусть известие о страданиях жены дополнит ваши последние мучения, пока последний удар копья не освободит вас навсегда и от них, и от самой жизни!

«Пляска смерти» между тем уже началась. Чернокожие людоеды закружились с диким воем в хороводе вокруг костров, и их вопли помешали Рокову продолжать нравственную пытку.

Пляшущие дикари, мерцающие огни костров, отблеск багрового пламени на раскрашенных телах – все закружилось в вихре вокруг несчастной жертвы у столба, и у Тарзана потемнело в глазах.

В его памяти воскресла такая же сцена, когда он спас д'Арно из подобного же ужасного положения в самый последний момент перед смертельным ударом. Кто может теперь освободить его? На всем свете нет никого, кто бы мог спасти его от мучений и смерти!

Но мысль, что он будет съеден этими дьяволами, не вызывала в нем чувства ужаса или отвращения. Всю свою жизнь он видел зверей джунглей, пожирающих мясо своей добычи, а потому и думы о предстоящем отвратительном надругательстве над его телом не увеличивали его страданий, как это случилось бы с обыкновенными белыми людьми.

Разве он сам не дрался из-за куска мяса какой-то отвратительной обезьяны в те давно минувшие дни, когда он победил злобного Тублата и приобрел уважение всех обезьян племени Керчака?

Танцующие приближались прыжками к Тарзану. Копья уже касались его тела, уже наносили первые мучительные уколы, предшествующие более серьезным поражениям. Пляшущие разгорячились, кровь возбудила их… Приближался конец «пляски смерти» и вместе с тем конец Тарзана.

И человек-обезьяна ждал и жаждал последнего удара, который прекратил бы его мучения…

Вдруг из таинственной тишины джунглей донесся пронзительный крик, так хорошо ему знакомый…

На минуту дикари остановились, и в наступившем молчании с губ крепко привязанного белого человека сорвался ответный крик, еще более зловещий и ужасный.

Прошло несколько минут. Чернокожие колебались, но, побуждаемые Роковым и предводителем, они вновь завыли и закричали, торопясь закончить пляску и заколоть жертву.

Но копья еще не успели коснуться Тарзана, как из хижины, в которой Тарзан был перед тем заключен, молниеносным прыжком выскочила темно-бурая пантера с зелеными горящими глазами. Еще мгновение – и Шита, верный друг Тарзана, стояла около своего господина и грозно, с неутомимой свирепостью рычала на всех окружающих.

И чернокожие, и белокожие окаменели на месте, объятые ужасом. Глаза всех были устремлены на дикого зверя; его белые клыки сверкали в блеске костров и гипнотизировали всех окружающих.

И только один Тарзан-обезьяна видел, как из темной внутренности хижины появились еще какие-то фигуры.

Джэн Клейтон видела из своей маленькой каюты на «Кинкэде», как ее мужа отвезли на зеленый берег острова Джунглей. А затем пароход поплыл далее.

Несколько дней никто не входил в ее каюту, кроме Свэна Андерсена, угрюмого и несловоохотливого повара. Она спросила его, как называется местность, где высадили ее мужа?

Швед, как всегда, ответил идиотской фразой:

– Я тумаю, ветер скоро туть сильно! Ничего больше она не могла от него добиться. Джэн решила, что это единственная английская фраза, которую знает повар, а потому больше его не расспрашивала.

Это не мешало ей, однако, всегда любезно встречать его и ласково благодарить за отвратительное кушанье, которое он ежедневно приносил ей в определенный час.

Дня через три после того, как Тарзан был высажен на необитаемый остров, «Кинкэд» бросил якорь в устье какой-то большой реки. Вскоре после этого в каюту Джэн вошел Роков.

– Ну-с, моя дорогая, мы приехали! – сказал он, бросая на нее гадкий взгляд. – Вам сейчас будет предоставлена свобода, и вы будете находиться в полной безопасности! Мне стало жаль вас, и я постараюсь улучшить ваше положение, как только могу. Ваш муж – грубое животное, вам это лучше знать, чем кому-либо другому, потому что вы сами нашли его голым в джунглях, таскающимся со своими товарищами-зверями! А я джентльмен не только по рождению, но и по воспитанию. Я предлагаю вам, дорогая Джэн, любовь настоящего культурного человека. В ваших отношениях к несчастной обезьяне, за которую вы вышли замуж только из какой-то прихоти, вам не хватало общения с утонченным культурным человек. Я люблю вас, Джэн! Достаточно сказать вам одно слово, и ни одна печаль не коснется вас. Даже ребенок вам будет возвращен немедленно.

У дверей каюты, снаружи, остановился Свэн Андерсен с обедом для леди Грейсток. Его голова на длинной жилистой шее была наклонена набок, близко сидящие друг к другу глаза были полузакрыты; его уши, казалось, приподнялись от напряженного внимания, а длинные рыжие усы повисли – он весь превратился в слух.

Выражение удивления на лице Джэн Клейтон сменилось гримасой отвращения. Она невольно вздрогнула.

– Я не удивилась бы, мистер Роков, – ответила она, – если бы вы даже силой постарались принудить меня подчиниться вашим желаниям, но я никогда не могла себе представить, что вы можете подумать, что я, жена лорда Грейстока, добровольно соглашусь на ваше предложение даже ради спасения своей жизни. Я вас всегда считала подлецом, мистер Роков, но до настоящего времени я не знала, что кроме этого вы – идиот!

Краска гнева залила бледное лицо Рокова, и он угрожающе приблизился к ней.