Едва Собито закончил свою речь и вновь уселся на корточки, как вперед выступил Орандо.

Слова колдуна задели его за живое, и вместе с тем Орандо возмутил оскорбительный выпад, прозвучавший в адрес его мушимо. Однако страх перед могущественным старцем умерил его пыл, ибо кто посмеет возразить человеку, вступившему в сговор с темными силами, человеку, чей гнев может навлечь беду и гибель? В то же время Орандо был отважным воином и преданным другом, как и подобает тому, в чьих жилах течет кровь многих поколений вождей, а потому не мог допустить, чтобы намеки Собито остались не опровергнутыми.

– Собито высказался против войны, – начал он. – Старики всегда против войны, да это и понятно. Но хотя Орандо молод, он тоже высказался бы против кровопролития, если бы это была пустая болтовня молокососов, которые хотят порисоваться перед женщинами. Однако сейчас есть причина для войны. Погиб Ниамвеги, храбрый воин и хороший друг. Да, мы уничтожили троих из убийц Ниамвеги, и можно считать, что он отомщен. Но мы просто обязаны пойти войной против вождя, пославшего убийц в страну Утенго, иначе он решит, что все утенго – старые бабы и что стоит только его людям захотеть человечины, они запросто раздобудут ее у нас, у утенго. Собито сказал, что, вероятно, люди-леопарды подослали чужака, чтобы заманить наших воинов в западню. Единственный посторонний среди нас – мушимо. Но он никак не может быть другом людей-леопардов. Орандо собственными глазами видел, как он убил двоих из них. Орандо также видел, как бросился спасать свою шкуру четвертый, когда узрел мощь мушимо. Будь мушимо другом человека-леопарда, он не убежал бы. Я – Орандо, сын Лобонго. Придет день, когда я стану вождем. Я не желаю вести воинов Лобонго на несправедливую войну, но мы пойдем на людей-леопардов, чтобы они знали, что не все утенго – старые бабы. Это дело чести. Мушимо пойдет со мной. Найдутся ли среди вас храбрецы, готовые пойти с нами? Я все сказал.

Тут же с места сорвались с десяток молодых воинов и затопали ногами в знак одобрения. Они угрожающе потрясали копьями, издавая боевые кличи племени. Один из них заплясал в центре круга, размахивая копьем и высоко подпрыгивая.

– Так я стану убивать людей-леопардов! – выкрикнул он.

К нему присоединился другой, играя ножом.

– Я вырву сердце у вождя людей-леопардов! – похвалялся он и принялся изображать, будто рвет зубами нечто, зажатое в руках. – Я ем это сердце, сердце вождя людей-леопардов!

– Война! – вопили другие, между тем как дюжина орущих дикарей отплясывала под лучами послеполуденного солнца.

Гладкая кожа воинов лоснилась от пота, их лица искажались жуткими гримасами. Тогда, встав со своего места, слово взял вождь Лобонго. Зычный голос вождя перекрыл вопли танцоров, словно приказывал прекратить шум. Один за другим крики стихли, а сами воины скучились за спиной Орандо.

– Тут кое-кто из молодых высказался за войну, – объявил он, – но мы не можем начать войну лишь потому, что у нескольких парней зачесались руки. Всему свое время – время для войны и время для мира. Мы должны выяснить, благоприятно ли сейчас время для войны, иначе в конце военной тропы нас ожидает поражение и смерть. Прежде чем начинать войну, необходимо посоветоваться с тенями наших мертвых вождей.

– Они ждут, чтобы поговорить с нами, – объявил Собито. – Соблюдайте тишину, пока я стану беседовать с духами бывших вождей.

Тем временем среди туземцев началось движение, люди образовали круг, обступая колдуна. Тот достал из сумки амулеты и разбросал на земле перед собой. Затем он потребовал сухих веток и зеленых листьев, получив которые развел небольшой костер. Свежими листьями присыпал пламя, чтобы было больше дыма. Согнувшись пополам, колдун начал тихонько перемещаться вокруг костра, неотрывно вглядываясь в тонкую струйку дыма, спирально поднимающуюся вверх в неподвижном знойном воздухе. В одной руке Собито держал мешочек, сшитый из шкуры землеройки, в другой – хвост гиены, к основанию которого крепилась медная проволока, образуя нечто вроде рукоятки.

Колдун все убыстрял и убыстрял движение пока не завертелся волчком вокруг костра. Не отрывая взгляда от вьющейся струйки дыма, он распевал непонятную песню, представляющую собой набор бессмысленных слов, которую он перемежал резкими криками, чем повергал в страх безмолвно внимавшую ему публику.

Внезапно остановившись, Собито низко наклонился над костром и бросил в пламя щепотку какого-то порошка из мешочка, после чего принялся чертить в пыли некие геометрические фигуры. Затем, словно оцепенев, закрыл глаза и воздел лицо к небу, всем своим видом показывая, будто внимает голосом.

Воины в благоговейном трепете подались вперед, ожидая развязки. Момент был напряженный и весьма эффектный, а потому Собито старался продлить его, насколько возможно. Наконец он открыл глаза, торжественно обвел взглядом лица настороженных зрителей, помедлил и лишь затем заговорил.

– Много призраков окружают нас, – провозгласил он. – И все они настроены против войны. Те, кто пойдет сражаться с людьми-леопардами, погибнут. Живым никто не вернется. Духи сердиты на Орандо. Со мной говорил его настоящий мушимо. Он страшно разгневан на Орандо. Так что пусть Орандо поостережется. Это все. Молодежи запрещено идти войной на людей-леопардов.

Стоявшие за спиной Орандо воины вопросительно поглядывали то на него, то на мушимо. На их лицах читалось явное сомнение. Вскоре воины пришли в движение, незаметно отодвигаясь от Орандо.

Сын вождя, в свою очередь, направил на мушимо вопрошающий взгляд.

– Если Собито говорит правду, то ты не мой мушимо, – произнес Орандо с сомнением в голосе.

– Да что может знать Собито? – откликнулся мушимо. – Я тоже мог бы развести костер и помахать хвостом Данго. Я мог бы накарябать знаки на песке и бросить в огонь порошок. А потом высказал бы тебе все, что взбредет в голову, как это только что сделал Собито, лишь бы добиться своего. Только все это для дураков. Есть лишь один способ узнать, будет ли удачной война с людьми-леопардами, – послать воинов сражаться с ними. Собито же тут ни при чем, не ему судить.

Колдун затрясся от злобы. Никогда прежде никто не осмеливался выражать сомнения в могуществе Собито. Соплеменники настолько слепо верили в непогрешимость колдуна, что и он сам в это поверил.

Собито погрозил мушимо старческим, морщинистым пальцем.

– Это ложь и навет, – возмутился колдун. – Ты прогневал моих богов. Ничто тебя не спасет, ты погиб. Ты умрешь.

Собито сделал паузу. В его изощренном мозгу зародилась новая идея.

– Если только не уберешься отсюда, – добавил он, – раз и навсегда.

Начисто позабыв о том, кто он на самом деле, мушимо в конце концов уверовал в версию Орандо, согласно которой являлся духом дальнего предка сына вождя, тем более, что об этом говорилось неоднократно. Перед Собито-человеком он не испытывал страха, а когда ему пригрозил Собито-колдун, то он вспомнил, что он – мушимо, и следовательно бессмертен. Каким же образом, подумал он, боги Собито смогут убить его? Духа ничто не в силах убить!

– Никуда я не уйду, – заявил он. – А Собито мне не страшен.

Туземцы остолбенели. Им никогда не доводилось слышать, чтобы Собито перечили и игнорировали его волю, как это только что сделал мушимо. Им казалось, что непокорный погибнет у них на глазах, но ничего подобного не произошло. Тогда они вопросительно уставились на Собито. Коварный старый мошенник, чувствуя критический поворот событий и опасаясь за свой авторитет, был вынужден преодолеть свой физический страх перед этим таинственным белым гигантом в отчаянной попытке восстановить свою репутацию.

Размахивая хвостом гиены, колдун подскочил к мушимо.

– Сгинь! – завизжал Собито. – Теперь ничто тебя не спасет. Не успеет трижды взойти луна, как ты будешь мертв. Так сказал мой бог.

Колдун замахнулся хвостом гиены на мушимо. Белый скрестил руки на груди, на его губах заиграла насмешливая улыбка.

– Я – мушимо, дух пра-пра-прадеда Орандо, – заявил он. – А Собито простой смертный. Его фетиш – жалкий хвост Данго.