Тарзан усмехнулся, но больше не сказал ни слова – совершенно очевидно, что Немона далеко не глупа. Придется ему разрабатывать новый план побега, который не будет угрожать безопасности его друга.

Между тем они приближались к храму. Тут внимание Тарзана привлекла небольшая группа жрецов, которые вели закованную в цепь девушку-рабыню. Они подвели ее к золотой колеснице Немоны и, пока процессия двигалась, заговорили на каком-то непонятном Тарзану языке. Позднее он узнал, что никто не понимал этого языка, даже жрецы, но на его вопрос, почему они говорили то, чего не понимали сами, никто ему не смог сказать ничего вразумительного.

Джемнон объяснил, что давным-давно эти слова имели совершенно определенное значение, но в течение многих столетий механическое повторение изменило их до неузнаваемости, а смысл этих ритуальных слов был попросту забыт.

Когда тарабарщина закончилась, жрецы прикрепили цепь, опутывающую рабыню, к колеснице королевы, и шествие возобновилось. Жрецы шли за девушкой.

У входа в храм на страже стоял Фобек. Возле него приостановилась какая-то девушка, которая, по всей вероятности, шла на поклонение божеству. Узнав воина, она приветствовала его и, пока процессия втягивалась во двор храма, заговорила с ним.

– Я давно тебя не видала, Фобек, а мне так нужно поговорить с тобой, – сказала она. – Я очень рада, что тебя вернули в охрану храма.

– Благодаря чужеземцу, которого зовут Тарзан, я жив и опять здесь, – ответил Фобек.

– А я думала, что ты его ненавидишь, – воскликнула девушка.

– Ни за что! – воскликнул Фобек. – Я не видел лучшего человека, чем он. Я восхищаюсь им. Разве не он подарил мне жизнь, когда толпа требовала моей смерти?

– Это правда, – сказала девушка. – А теперь он нуждается в верном друге.

– Что ты имеешь в виду, Малума?

– Сегодня утром я находилась в соседней комнате, когда у королевы был Томос, и я подслушала, как он говорил королеве, что Тудос, Джемнон и Тарзан устраивают заговор против королевы и что Тарзан любит Дорию, дочь Тудоса.

– Как Томос пронюхал об этих вещах? – спросил воин. – Разве он представил доказательства?

– Он сказал, что Эрот подсматривал, когда Джемнон и Тарзан наносили визит в дом Тудоса, – объяснила Малума. – Он также сказал ей, что Эрот видел Дорию и нашел ее очень красивой.

Фобек присвистнул.

– Это несет смерть дочери Тудоса, – заметил он.

– Это будет конец и чужеземцу, – пророчила Малума, – а мне он очень нравится. Он не похож на шакала Эрота, которого все ненавидят.

– Сюда идет королева! – воскликнул Фобек, когда голова процессии появилась на площади перед храмом. – Беги быстрее отсюда и найди хорошее место для себя, потому что сегодня будет на что посмотреть – это случается каждый раз, когда королева приходит помолиться Богу.

Очутившись перед храмом, Немона сошла с колесницы и направилась к широкой лестнице, что вела к разукрашенному витиеватыми узорами входу. Сзади шли жрецы с испуганной, заплаканной девушкой-рабыней. За ними следовали благородные из королевского совета; отряд воинов, сопровождавший королеву, остался на площади перед входом в храм.

Храм представлял собой огромное трехэтажное строение с возвышающимся куполом. От внутреннего зала во все стороны разбегались многочисленные галереи. Стены помещений были выложены мозаикой, колонны, поддерживающие галереи, были украшены золотом, внутренний зал был сплошь из золота. Прямо напротив главного входа на одном уровне с приподнятой платформой располагалась большая, встроенная в нишу клетка. По обе стороны клетки находилось по алтарю, которые покоились на статуях львов, отлитых из чистого золота. На платформу, где стоял трон, окруженный рядом каменных скамеек, вели каменные перила. Трон был повернут лицом к нише с клеткой.

Немона прошла по проходу, обнесенному перилами, и села на трон, а благородные заняли свои места на скамейках. Никто не обращал внимания на Тарзана, поэтому он остался за оградой.

Он заметил внезапную перемену в облике Немоны с того момента, как она вошла в храм. Она казалась чрезвычайно взволнованной, выражение ее лица изменилось: оно стало напряженным и страстным. В глазах появился блеск, который как две капли воды был похож на тот дикий, почти сумасшедший блеск, однажды наблюдавшийся Тарзаном, но сейчас это был блеск религиозного фанатизма.

Тарзан видел, как жрецы повели девушку на платформу. Почти тотчас что-то зашевелилось в клетке. Это был старый пышногривый лев. Верховный жрец начал какое-то бессмысленное, похожее на пение бормотание. Вскоре к нему присоединились остальные жрецы. Немона, как зачарованная, подалась вперед, ее остановившийся, словно окаменевший, взгляд был устремлен на клетку со львом. Грудь ее высоко вздымалась и опускалась, дыхание стало тяжелым. Она переживала состояние экстаза.

Внезапно бормотание прервалось, и королева встала.

– О, Тоос! – закричала она, вытянув руки в сторону старого гривастого людоеда. – Немона приветствует тебя и приносит тебе жертву. Получи ее от Немоны и благослови ее. Дай ей жизнь, богатство и счастье, больше всего Немона просит тебя о счастье. Сохрани ее друзей, порази врагов. О, Тоос! Дай ей одно, чего она желает больше всего на свете, – любовь, любовь человека, которого Немона любит так, как никого до сих пор не любила!

Лев смотрел на нее сквозь решетку.

Она была словно в трансе, как будто забыла обо всех, кто ее окружал. В ее голосе звучали пафос и горе одновременно, а в груди человека-обезьяны росла жалость к бедной королеве, которая никогда не знала любви и, возможно, ее не узнает из-за своего развращенного ума, который не может отличить страсть от привязанности, а желание от любви.

Как только она села на свой золотой трон, жрецы провели рабыню через дверь, встроенную с одной стороны клетки, в специальную ячейку рядом со львом. Лишь только девушка переступила порог камеры смерти, как лев прыгнул на нее, но наткнулся на решетку, которая пока разделяла их. Его ужасный рев разносился по храму, наполняя его громоподобными звуками, эхо от которых отдавалось под золотыми сводами купола.

Немона сидела на троне, молчаливая и суровая, глядя прямо на божество в клетке. Жрецы и благородные монотонно произносили тарабарские заклинания. Теперь Тарзану стало ясно, что они молились льву – их взоры были устремлены на отвратительного зверя. Многое, казавшееся Тарзану непонятным с первого дня его появления в Катне, теперь прояснилось. Он понял странные клятвы Фобека и его заявление о том, что он наступил на хвост божества.

Внезапно откуда-то сверху засиял луч света и осветил клетку, покрывая зверя золотыми отблесками. Лев, без устали расхаживавший по клетке, остановился и посмотрел вверх, его пасть раскрылась, из нее капала горячая слюна. Все присутствующие забормотали с новой силой. Тарзан, догадываясь наполовину, что должно произойти, поднялся с перил, на которых сидел, и двинулся вперед.

Однако предотвратить трагедию было слишком поздно. Ужасный крик раздался в тишине и, смешавшись с ревом льва-людоеда, смолк навсегда с несчастной жертвой.

Тарзан повернулся и, полный гнева, ярости и глубокого отвращения, вышел из храма, на свежий воздух, где сияло солнце. Стоявший у входа воин шепотом окликнул его по имени. В голосе звучало осторожное предупреждение, что заставило человека-обезьяну сделать вид, что он ничего не слышал. Он только скосил глаза в сторону воина и ничем не выдал своего интереса, когда увидел, что к нему обращается Фобек.

Медленно повернувшись к нему спиной, Тарзан смотрел на храм, словно ожидая выхода королевской процессии. Затем он прислонился к косяку и теперь был настолько близко к Фобеку, что тот мог дотянуться до него своим копьем, стоило только переместить его на пару дюймов. Но ни один из них ни взглядом, ни жестом не показали, что знают друг друга.

Почти не шевеля губами, Фобек прошептал:

– Я должен сказать тебе! Приходи к черному ходу храма, когда сядет солнце. Не отвечай мне, но, если ты слышишь и придешь, поверни голову направо.